Этьен Годар - Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней
— Так и будет, — ответил Гессен, гордо вскидывая серебряную голову. — И вы в этом убедитесь.
Человек в белом обвел взглядом своих гостей.
— Повторяю вам, — сказал он, — каждый человек должен погибнуть в предназначенную для каждого дату или как можно ближе к ней. «В», конечно, лучше, чем «ближе», но разница должна быть буквально микроскопической. Неделя туда или сюда не будет играть решающего значения и даже месяц можно принять, если таким образом риск будет сведен к минимуму. Что же до методов: любой, который вы предпочтете, помня лишь о том, что они должны варьироваться, лишая полицию возможности строить какие-либо предположения. В любой из этих стран власти не должны даже предполагать, что все смерти — части одного плана. Для вас это не представит трудностей. Учитывайте про себя, что во всех случаях речь идет о достаточно пожилых шестидесятипятилетних людях: они уже подслеповаты, рефлексы у них замедлены, силы убывают. Водят машины они из рук вон плохо, переходя улицу, не смотрят по сторонам; они могут пострадать при падении, на них могут напасть на улице и зарезать хулиганы. Есть десятки способов, при помощи которых такой человек может расстаться с жизнью, не привлекая внимания высоких властей.
Он улыбнулся.
— И я не сомневаюсь, что вы найдете их.
Клейст задал вопрос:
— Можем ли мы нанять кого-то для выполнения данного задания или обратиться к кому-то за помощью? Если таким образом лучше всего можно будет выполнить задачу?
Человек в белом с неприкрытым удивлением развел руки.
— Вы толковые ребята с неплохой сообразительностью, — напомнил он Клейсту, — почему мы и отобрали именно вас. Тем не менее, если вы считаете, что справиться с работой сможете только таким образом — действуйте. Если человек отправится в мир иной в отведенный для него срок и власти не будут подозревать, что это часть операции, руки у вас полностью развязаны.
Он поднял палец.
— Впрочем, не в полной мере; прошу прощения. Одно условие, но достаточно важное. Мы не хотим, чтобы хоть в какой-то мере пострадали члены семьи данного человека, оказавшись в роли, скажем, сопутствующих жертв при дорожной катастрофе. Или же, допустим, если человек пал жертвой любовника молодой жены, которая стала соучастницей преступления. Повторяю: члены семьи никоим образом не должны пострадать и соучастниками могут быть только посторонние.
— Зачем нам вообще нужны соучастники? — спросил Траунштейнер и Клейст сказал:
— Никогда не знаешь, с чем тебе придется столкнуться.
— Я проехал по всей Австрии, — сказал Мундт, проглядывая свой список, — но тут упоминаются места, о которых я никогда не слышал.
— Да, — пробурчал Фарнбах, уставясь в свой единственный листик. — Я хорошо знаю Швецию, но никогда не слышал о Расбо.
— Это маленький городок примерно в пятнадцати километрах к северо-востоку от Упсалы, — сказал человек в белом. — Речь идет о Берте Гедине, не так ли? Он там почтмейстер.
Фарнбах посмотрев на него, удивленно вскинув брови.
Человек в белом спокойно встретил его взгляд и терпеливо улыбнулся.
— И убийство почтмейстера Гедина, — сказал он, — в полной мере такое же важное, виноват, святое дело, что я вам уже говорил. Бросьте, Фарнбах, оставайтесь тем же отважным солдатом, которым вы всегда были.
Пожав плечами, Фарнбах снова углубился в изучение своего списка.
— Вы же… доктор, — сказал он.
— Именно так, — человек в белом, занявшись своим дипломатом, продолжал улыбаться.
Гессен, просмотрев свой список, заметил:
— Чудное местечко: Канкаки.
— Как раз рядом с Чикаго, — заметил человек в белом, вытаскивая из дипломата пачку конвертов, которые широким жестом бросил на стол. Полдюжины объемистых пузатых конвертов, и в углу каждого из них была фамилия: Кабрал, Каррерас, Де Лима…
— Прошу прощения, — сказал человек в белом. Жестом он дал понять, что конверты могут быть разобраны и снял очки. — Не открывайте их здесь, — уточнил он, потирая и почесывая переносицу. — Я сам лично все проверил еще утром. Германские паспорта с бразильскими въездными визами и всеми прочими, разрешение на работу, водительские права, визитные карточки и деловые бумаги; все на месте. Вернувшись к себе в номера, попрактикуйтесь в новых подписях. Там же находятся билеты на самолеты и некоторая валюта стран вашего назначения; в перерасчете по курсу — несколько тысяч крузейро.
— И алмазы? — спросил Клейст, обеими руками держа перед собой свой конверт с надписью «Каррерас».
— В сейфе в штаб-квартире, — человек в белом аккуратно уложил очки в футляр. — Они будут вам переданы Нам по пути в аэропорт —.все вы отбываете завтра — а вы передадите Австрийцу ваши подлинные паспорта и личные бумаги, которые будут дожидаться вашего возвращения.
— А я уже привык к себе как к Гомесу, — сказал Мундт, ухмыльнувшись. Остальные рассмеялись.
— Сколько каждому из нас причитается? — спросил Швиммер, застегивая свою папку. — Алмазов, я имею в виду.
— Примерно по сорок каратов каждому.
— Ух, — сказал Фарнбах.
— Нет, камешки достаточно маленькие. По дюжине камней по три карата или около того. На сегодняшнем рынке каждый из них стоит около семи тысяч крузейро и, учитывая инфляцию, завтра их стоимость повысится. Так что в вашем распоряжении будет сумма в пределах девятисот тысяч крузейро на два с половиной года. Вы сможете существовать достаточно хорошо, как и подобает представителям крупной немецкой фирмы, и у вас будет более, чем достаточно, средств для приобретения любого оборудования, что вам понадобится. Кстати, позаботьтесь, чтобы не брать с собой в самолет какое-либо оружие; сегодня обыскивают всех и каждого. Все, что у вас есть, оставьте у Австрийца. Хлопот с продажей алмазов не будет. По сути, вам придется, скорее, отгонять от себя покупателей. Всем ли все ясно?
— Как связываться? — спросил Гессен, отставляя в сторону свой атташе-кейс.
— Разве я не сказал? Первого числа каждого месяца звоните в бразильское отделение ваших компаний — то есть, конечно, в штаб-квартиру. Разговор должен носить характер деловой информации: Вас это особенно касается, Гессен: я уверен, что девять из десяти разговоров в США прослушиваются.
— Я не говорил по-норвежски, — сказал Траунштейнер, — со времен войны.
— Учите, — человек в белом улыбнулся. — Что-нибудь еще? Нет? Тогда давайте разольем коньяку и я хотел бы сказать тост, чтобы ваши дороги были легки.
Взяв свой портсигар, он вынул из него сигарету и закурил. Защелкнув крышку, он полюбовался на надпись на ней и, вытянув обшлаг рукава белоснежной рубашки, отполировал крышку до нестерпимого блеска.
* * *
Склонившись в поклоне, Цуруко поблагодарила сеньора. Опустив сложенную банкноту в проем кимоно, она скользнула мимо него и подошла к сервировочному столику, на котором Иошико собирала тарелки.
— Он дал мне двадцать пять, — шепнула Иошико по-японски. — А сколько ты получила?
— Еще не знаю, — шепнула в ответ Цуруко и, склонившись, накрыла крышкой большую чашку из-под риса, стоявшую под столом. — Еще не смотрела.
Обеими руками она приподняла большую плоскую чашу красного лака.
— Ручаюсь, что не меньше пятидесяти!
— Надеюсь, — приподнявшись, Цуруко с чашей в руках прошла мимо сеньора в белом и одного из гостей, шутившего с Мори, после чего оказалась в холле. Она прокладывала свой путь мимо остальных гостей, которые, переговариваясь, передавали друг другу рожок для обуви, стояли, согнувшись, и полусидели на корточках. Плечом она открыла двери.
По узкому лестничному пролету, освещенному единственной тусклой лампочкой, она, неся чашу, спустилась вниз и двинулась по такому же узкому коридору с облупившейся штукатуркой.
Проход привел ее в кухню, наполненную паром и звоном посуды, где древний вентилятор под потолком медленно вращал лопасти над кишением официанток, поваров и посыльных, Цуруко в своем розовом кимоно осторожно пронесла между них чашу; она миновала поваренка, споро рубившего овощи, и другого, с грудой тарелок, которой еле увернулся от нее.
Она поставила судок на стол, рядом с коробками с грибами и, повернувшись, взяла из груды несколько использованных льняных салфеток, которые, скомкав, бросила на металлическую поверхность стола. Подняв крышку судка, она отложила ее в сторону. На дне сосуда лежал поблескивающий черным пластиком и хромированным металлом диктофон «Панасоник» с английскими надписями на панели, и в окошечке было видно, как продолжали медленно вращаться кассеты. Цуруко протянула руку к клавишам управления, нерешительно нахмурилась и, вынув диктофон, положила его на разостланные салфетки. Затем аккуратно обернула его.
Прижимая узелок с диктофоном к груди, она подошла к стеклянным дверям и повернула ручку. Человек, сидящий у выхода, поднял на нее глаза.
