Любовь Арестова - Последняя улика
Обыск в доме Степанко никаких особых результатов не дал. Ниткин тщательно упаковал в целлофановый мешок резиновые сапоги хозяина, они были чисто вымыты. Изъяли патроны и ружье с тщательно вычищенными стволами, небольшой топорик, который нашли в рюкзаке.
Клавдия Ивановна Степанко на предложение рассказать правду о шубе, отчаянно рыдая, сообщила, что одежду надела ее дочь, уезжая вечером на автофургоне.
— Холодно было, а у нее пальтишко на рыбьем меху.
— Зачем дочка нагрянула? — спросил Николаев, и женщина после долгих вздохов и рыданий рассказала, что у Тамары в котлопункте была недостача, мужу говорить не хочет — боится позора. А Мельников, когда дочь пришла за документами, ей сказал: «Если не уплатишь — в тюрьму за недостачу пойдешь». Вот и приехала она за деньгами. Стали у отчима просить — куда там, разорался, расскандалился. Он это с виду такой тихий, а дома зверь зверем! Ну, осерчала Томка и уехала.
— Зачем вы отправились к дочери, да еще так внезапно, никому ничего не сказав? И сразу после допроса? — Николаев чувствовал, что женщина не договаривает, утаивает чего-то. Клавдия Ивановна вытерла слезы:
— Когда меня ваш человек допрашивал, я испугалась. Тамарку, думала, посадили! Про шубу спросил, опять неладно. Сказала, что увезли шубу родственники.
Иван Александрович укоризненно взглянул на Петухова, тот виновато покачал головой. Вот где была ошибка! Не поверь он тогда Степанко на слово, возможно, все повернулось бы иначе. «Что ж, — подумал майор, — учтем при разборе дела, только бы раскрыть его».
Степанко продолжала:
— Уговорила я мужа съездить к Тамаре. Он согласился, когда узнал, что милиция приехала, и денег дал. Отвезли мы ей нужную сумму, заскочили еще в Ийск, в охотничий магазин муж давно собирался, а от Заозерного-то до города близко. Тамара с нами собралась, недостачу, говорит, заплачу. Из Ийска мы прямо домой.
— А с шубой что?
Та отвела глаза:
— Мы у Тамары ее забрали и продали, на вокзале продали, у поезда.
— Вот как, — удивился Николаев.
Ведь Тамара сказала, что одежду с нее сняли неизвестные. Так и бывает, что преступник, даже все тщательно обдумав, допускает оплошность в чем-то. А выяснить, куда же делась пропажа, поможет очная ставка матери с дочерью. Любопытно, как они выпутаются.
Клавдию Ивановну обязали явиться в Ийск.
Уже поздно ночью выбрались из Ярино. Смертельно усталый Николаев, несмотря на нещадную тряску, подремывал на переднем сиденье газика, но даже в этой полудреме его не оставляли мысли о деле. «Никак не можем добраться до какой-то главной улики, все пока туманно, расплывчато, очень подозрительная эта семейка — Степанко и Баркова-Снегова. Похоже, что ищем мы именно их, но где, где найти основное звено? Землянка? Что за землянка?»
Небо уже светлело, когда добрались до Заозерного. Утром, которое уже почти наступило, предстоял обыск у Снегова. Из Ярино еще необходимо заехать в Одон, навестить, если можно, Богданова. Скрепя сердце майор отправил Степанко в отдел под конвоем одного Петухова.
— Да не беспокойтесь, я с него глаз не спущу. — Здоровенный старший лейтенант выглядел рядом с тщедушным счетоводом внушительно…
Отдыхать особенно и не пришлось. Едва, кажется, приклонили головы к цветастым подушкам в доме участкового Гришина, где им соорудили постель, как наступила пора вставать. Жена инспектора приготовила завтрак — на огромной сковороде шипела яичница с салом, стояли на столе обычные сибирские разносолы. Николаев с улыбкой наблюдал за Ниткиным, который еще глаза не мог открыть по-настоящему, досыпая на ходу, а уже косился на еду, откровенно сглатывая слюнки. Вчерашний день получился, что называется, разгрузочным.
Гришин даже в доме был при полной форме и сообщил начальнику райотдела, что сбегал уже, позвал Снегова к себе в кабинет. «Чтобы время вам не терять», — пояснил он. Позавтракали быстро.
По дороге в сельсовет участковый рассказывал о парне, да Иван Александрович уже знал о нем многое со слов Сенькина. Ничего плохого за мужем Тамары не числилось. Ну, был ершистый, задиристый, да разве это большой грех по молодости? А закон не нарушал. После армии и женитьбы остепенился совсем. Взрослый мужик стал. За жену беспокоится. Мы ему не сказали пока, почему она в действительности задержана. Говорим, задержали за недостачу. Вы уж сами с ним, — говорил на ходу Гришин.
…Снегов покуривал на крылечке сельсовета — рослый, плечистый, сибирское скуластое лицо. Одет по-рабочему: телогрейка, кирзовые сапоги. Поздоровался вежливо, без неприязни, тревоги своей не скрывал.
Расспрашивая его о жене, о жизни, Николаев проникался все большим доверием к собеседнику, спокойная уверенность которого располагала к себе.
— Что же, разве это дело — девчонку за недостачу в тюрьму, — укоризненно говорил Снегов, — я сейчас с утра до ночи на работе. Что там с Томкой приключилось, сказать вам не могу. Однако я думаю, не станете вы ее судить — я заплачу, — он полез рукой во внутренний карман, извлек пачку денег — десятки, трешки, рубли, все не новые, измятые. — Занял у ребят. Кому их сдать?
Николаеву захотелось на мгновение, чтобы Тамара была непричастна к убийству, вопреки всему, что свидетельствует против нее. Стало жаль этого рабочего парня, которому, если догадки верны, предстояло пережить потрясение — он, как видно, любил жену искренне.
Молча выслушав то, что ему сказали о подозрениях в отношении Тамары, о задержании Степанко, о необходимости обыска в его доме, побледневший Снегов поднялся:
— Идемте.
Он сам указал все укромные уголки в доме, достал вещи супруги. Тщательно осмотрели и подворье — ничего подозрительного, но Николаев обратил внимание, что среди женской обуви нет ни сапог, ни калош — ничего такого, без чего в деревне при распутице не обойтись.
— А резиновая обувь у Тамары была? — спросил он у хозяина.
— Конечно, — ответил тот. — Боты.
— Не видно пока их.
Тот недоуменно пожал плечами:
— Всегда там, в прихожке стояли.
Вновь все осмотрели — напрасно. Вышли во двор осмотреть стайки. Ниткин наконец обнаружил то, что искали, под деревянным настилом в закутке, где жались друг к другу штук пять серых овечек со свалявшейся шерстью. Доски от стены чуть отошли, Сергей сунул туда руку, пошарил — и вот, пожалуйста. Вытащив один бот, Ниткин здесь же перевернул его подошвой вверх и принялся внимательно изучать рисунок литой подошвы.
— Иван Александрович, этот след.
— Не спеши, не спеши, как ты это можешь сейчас сказать, без экспертизы. — Майор боялся поверить в такую удачу.
— Я ее проведу, конечно, по всем правилам, — серьезно кивнул Ниткин, — но рисунок хорошо помню — долго изучал его, потом с обувью Костериной сравнивал, запомнил.
Тем временем Сенькин нашарил во втором ботике сверток — что-то завернуто в белый лист из школьной тетрадки в линейку.
— Иван Александрович, смотрите, — позвал он Николаева. Все подошли, развернули бумагу. Беспорядочно скомканные, в ней лежали деньги. На вопросительный взгляд майора Снегов лишь недоуменно пожал плечами, уголки губ его горько опустились. С любопытством, многозначительно переглядывались понятые.
Пересчитали: 112 рублей, и на купюрах — бурые пятна.
112 рублей — Николаев хорошо помнил эту сумму! Это же выручка магазина! «Вот оно, главное звено», — отметил Николаев, но, к своему удивлению, радости не ощутил. Кажется, убийцу нашли, но легко ли видеть понурившегося мужа Барковой — здесь свое горе.
Хозяин дома молча расписался в протоколе.
В Одоне Сергей обрадованно выскочил им навстречу — в белом халате, высокой шапочке, скрывавшей рыжий чуб, даже очки излучали радость. Николаев невольно покосился на правое стеклышко — пятна не было.
— Ну, как? — спросил Иван Александрович, едва поздоровавшись.
— Скрипит братишка, вылезет — как пить дать. Молодой, крепкий. Да и я, — он шутливо потер ладони, — и я не промах!
Николаев рассмеялся, обнял друга, похлопал по худой спине:
— Сергей, Сергей, мы все у тебя должники, и я — первый.
— Ну вот за долг и отдай Веру. Хоть на денек, а? А за это за все ты отдай мне жену, — пропел он. Хирург смотрел притворно умоляюще, сложив ладони. Майор, подыгрывая приятелю, тоже пропел:
— Возьми коня, возьми ружье, но деву не отдам! А если серьезно, дорогой, то никак нельзя сейчас Вере отдыхать. Кажется, железно напали на след, — он посерьезнел. — Похоже, что именно эта семейка виной всему. Слушай, когда еще сказал Сенека: «Одни преступления открывают путь другим». И ведь до сих пор это верно. А наш случай, если все так, как я думаю, на сто процентов подтверждает этот тезис.
— Думал ли Сенека, что в селе Одон Ийского района его будет цитировать сотрудник милиции? — протянул Сергей Сергеевич. — И вообще, чего это тебя, Ваня, на философию потянуло?
