Патриция Вентворт - Дело Уильяма Смита
— Я надеюсь, вы будете очень счастливы. И мистер Таттлкомб тоже надеется.
Глава 17
В тот же вечер Фрэнк Эбботт заехал навестить мисс Мод Силвер в ее квартире на Монтэгю Меншинс. Что бы ни происходило в окружающем мире, здесь время как будто остановилось. Это не значит, что вся жизнь здесь проходила в праздном мечтании. «О, дорогой, нет!», — как сказала бы сама мисс Силвер. Фрэнк находил в пожилой даме неисчерпаемый источник для размышлений. И, хотя ее особенности не переставали смешить его, на самом деле он совершенно искренне преклонялся перед маленькой женщиной, которая начала свою карьеру, работая в «частном секторе сферы образования» — как она сама выражалась, — а теперь стала крайне популярным частным детективом.
Но что касается комнаты мисс Силвер, то здесь время, казалось, и вправду остановилось. Она была обставлена мебелью, унаследованной от множества бабкиных сестер, мебелью того стиля, что обладал странной популярностью в шестидесятые годы девятнадцатого столетия. Стулья орехового дерева с их гнутыми ножками и широкими мягкими сиденьями вызывали воспоминания о кринолинах и широких сверху и суженных книзу брюках минувших дней. Гравюры знаменитых викторианских полотен, ковер, если не того же возраста, то украшенный узором той же эпохи. Картины иногда менялись местами с другими, висящими в спальне. Сейчас на стене гостиной можно было увидеть «Пузыри», «Надежду» и «Пробуждение души». На полу лежал новый, купленный год назад ковер веселого ярко-голубого оттенка с узором из гирлянд белых и розовых роз, обвитых зелеными лентами. Портьеры того же оттенка, что и ковер, но значительно потускневшие, пережили войну. Конечно, их еще нельзя было назвать ветхими, но мисс Силвер твердо намеревалась сменить их, как только почувствует, что вправе потратить столько денег на саму себя. Ведь двое мальчиков ее племянницы Этель теперь в школе, а за прошедший год к ее семейству прибавилась еще и дочь. Расходы на школьную форму и принадлежности очень велики. А в результате рождения долгожданной дочки после троих сыновей подряд финансовое положение семьи оказалось довольно напряженным. И не в правилах мисс Силвер было оставлять родных без помощи. Занавески вполне могут прослужить еще год или даже два.
Мисс Мод сидела в своем удобном кресле рядом с уютным камином, и сердце ее переполняла благодарность судьбе. Двадцать лет она прожила в чужих домах и ожидала прожить еще столько же, прежде чем уйти на покой и получать скудную пенсию. Однако рука Провидения одарила ее новой профессией и скромными, но комфортными условиями. Каминная полка, книжный шкаф, два стола из разных комплектов и все остальные поверхности были уставлены огромным количеством фотографий благодарных клиентов в рамках из резного дерева, кованого или узорного серебра, в плюшевых рамках, покрытых филигранью. На многих из этих фотографий были изображены молодые люди и девушки, и дети, которые никогда бы не родились, если бы эта маленькая старая дева не применила свой разум и мастерство, чтобы решить проблемы их родителей.
Фрэнка Эбботта приняли в этом доме, словно родного племянника. Он согласился выпить чашечку кофе, принесенную Эммой Медоуз, высоко ценимой экономкой мисс Силвер, и откинулся назад, потягивая кофе и чувствуя себя, словно в родном доме. По другую сторону камина мисс Силвер вязала из бледно-голубой шерсти пару детских чулок. Закончив три пары носков для Джонни, Дерека и Роджера, пожилая дама теперь снаряжала маленькую Джозефину для грядущей весны — такой переменчивой и ненадежной. У Этель трое детей, за которыми нужно присматривать, не говоря уж о муже и всяческой домашней работе. Так что у нее и в самом деле совершенно нет времени для вязания.
В комнате царила приятная тишина. Только шорох падающего в огонь угля да позвякивание спиц над бледно-голубой шерстью. Фрэнк допил кофе, чуть наклонился, чтобы поставить чашку, и нарушил молчание:
— Как это вы догадались, что лучший способ заставить людей говорить — это сидеть и вязать, заставив их почувствовать, что все хорошо и спокойно, и совершенно не важно, что они говорят?
Губы мисс Силвер тронула слабая улыбка. Она продолжала вязать. Фрэнк рассмеялся.
— Знаете, я был здесь сотню раз, и только сейчас мне пришло в голову, что ваш главный фокус — это чувство безопасности. Вот в чем вы убеждаете людей. Ваши картины, ваша мебель — все это пришло из спокойного, надежного прошлого. Все эти вещи принадлежат тому времени, когда почти не было налога на доход, а Европейские войны существовали для нас лишь на страницах газет. Люди видят эту комнату, а потом — единственный в ней современный штрих, ваш рабочий стол. Это заставляет их думать, что безопасность существует не только в прошлом, что ее можно принести и в наши времена и заставить работать на них.
Мисс Силвер кашлянула.
— Мне это представляется несколько фантастичным.
Фрэнк улыбнулся.
— Сколько перепуганных людей побывало в этой комнате?
Глаза ее на мгновение остановились на нем.
— Очень много.
Сержант кивнул.
— Что ж, я был бы не прочь побиться об заклад, что лишь очень немногие из них покинули вашу квартиру в таком же страхе.
Спицы продолжали звякать, шерстяная ткань медленно поворачивалась.
— Думаю, у тебя что-то на уме. Что же? — наконец поинтересовалась мисс Силвер.
Фрэнк, медля с ответом, откинулся назад и поглядел на нее. Никто другой не мог бы выглядеть в этой комнате так уместно, как эта женщина с мелкими, аккуратными чертами, довольно бледной гладкой кожей, дважды в день промываемой водой с мылом. Это лицо принадлежало тем временам, когда леди не пользовались косметикой. Даже пудра считалась «фривольностью». Прическа пожилой дамы больше соответствовала эдвардианской, чем викторианской эпохе: спереди волосы уложены в челку, как у покойной королевы Александры, и стянуты в аккуратный пучок сзади. И все это закреплено невидимой сеткой. За все годы знакомства Фрэнк ни разу не заметил, чтобы на ее тронутой сединой голове прибавилось еще несколько седых волосков. И точно так же казалось, что она совершенно не стареет. Она могла принадлежать к какому-нибудь семейству конца прошлого столетия — или начала настоящего. У нее был обычай носить летние шелковые платья зимними вечерами. Теперешний ее наряд, из тех, что продавщицы стараются всучить пожилым дамам, не гонящимся за модой, был сшит из ткани цвета вареного шпината с узором из оранжевых точек и черточек, наводящих на мысль о Морзе. Подол платья скромно прикрывал ноги до щиколоток, оставляя на виду лишь полоску черных шерстяных чулок и лаковые туфли, на носках украшенные бисером. Недостаток в виде треугольного выреза восполнялся сетчатой вставкой, закрепленной сверху воротником на косточке. Низ этого выреза украшала любимая брошь мисс Силвер — роза, вырезанная из черного мореного дуба с ирландской жемчужиной в середине. Пенсне на шнурке, применяемое лишь для чтения очень мелкого шрифта, было пришпилено на груди золотой булавкой в виде пластинки, усаженной жемчужинами. Стоял холодный январский вечер, поэтому легкое шелковое платье дополнял черный бархатный жакет. Этот наряд был нежно любим мисс Силвер — такой теплый и удобный, но нужно признаться, что его лучшие дни явно остались в прошлом, и теперь он представлял собой просто реликт. Однако этот недостаток не омрачал удовольствия хозяйки, которое она получала от его удобства.
Мисс Силвер, улыбаясь, окинула Фрэнка долгим, любящим взглядом, ожидая пока он заговорит. Когда он наконец раскрыл рот, в его голосе прозвучала странная неуверенность:
— Я наткнулся на что-то… Не совсем понимаю на что.
Мисс Силвер потянула за нитку бледно-голубой клубок.
— Это тебя беспокоит?
— Полагаю, да. Дело в том, что я не знаю, кроется ли здесь что-нибудь или нет. Возможно, ничего и нет — а может, и есть. Я не знаю, что делать, и не уверен, что вообще должен что-то делать.
— Возможно, все несколько прояснится, если ты облечешь свои догадки в слова. Если, конечно, ты захочешь мне об этом рассказывать…
Фрэнк не смог удержаться от смеха.
— Я пришел сюда именно с этой целью, и вы это знаете.
В покашливании мисс Силвер послышался легкий оттенок упрека.
— Тогда, мой дорогой Фрэнк, предлагаю тебе начать.
— Рассказывать почти нечего, но я бы хотел скинуть эту гору с плеч. Примерно неделю назад я шел по Селби-стрит — это вполне приличная улица на окраине, при выезде из Хэмпстеда, — как вдруг слева, из дверей дома появился человек и зашагал впереди. Я увидел его в освещенном дверном проеме. При свете можно было разглядеть его светлые волосы. Кто угодно мог точно так же заметить его. Это один из главных пунктов: любой другой человек мог разглядеть то же, что и я. После того как дверь захлопнулась, и он оказался на улице, видимость резко ухудшилась. Стоял влажный вечер, в воздухе висели капли дождя, но мы двигались по направлению к фонарю, и я видел его перед собой — за двадцать футов или чуть дальше. И вдруг, совершенно внезапно, появился еще один человек, и я не знаю, откуда он взялся — из другого дома, из прохода между домами… я не знаю. Этот второй сразу оказался между мной и светом фонаря, закрыв собой первого. Единственное, в чем я уверен, — на нем был дождевик и какая-то шляпа. Внезапно он замахнулся и опустил руку. Первый прохожий упал, я бросился к нему, а тот, кто ударил его, убежал, и я почти сразу потерял его из виду. Чуть дальше от фонаря — и уже ничего не видно. Я вернулся к человеку, лежащему на тротуаре, и оказалось, что он чудом избежал смерти. Его ударили по голове чем-то достаточно тяжелым, чтобы проломить череп. Но эта голова не из тех, что легко разбиваются. Он сам сказал мне, что череп у него крепкий. Шляпа смягчила удар.
