Наталья Андреева - Новое платье королевы
Старшая была умница, рукодельница. Среднюю и младшенькую Белов осуждал. Еленке бы все на танцульки бегать, Светке – по телефону с подружками болтать, да конфеты лопать. Учатся плохо, зато старшая тянется к знаниям, да к другой жизни. Одни курсы закончила, другие, жаль только, любит крутиться перед зеркалом. Но Беловы дочку понимали: Наталья выросла высокой, видной девушкой. И все жаловалась маме:
– Скучно здесь. Не хочу я оставаться в родном городе, ну не хочу!
– Куда ж ты поедешь, дочка? – вздыхая, спрашивала мать.
– В Москву хочу.
Елена Васильевна столицы боялась до обморока. Давным-давно туда уехала младшая сестра. Вышла замуж за такого же лимитчика, получила комнату в общежитии. Тяжким трудом на заводе через много лет они с мужем заработали однокомнатную квартирку. Двое детей. Поставили в очередь на расширение. Только из-за наступивших перемен растянулась та очередь до бесконечности. Так что сестре, которая сделалась москвичкой, Елена Васильевна не завидовала. Была у нее пару раз и ужаснулась. Чему завидовать-то? Квартирка тесная, район грязный, магазины дорогие. Дачный участок чуть ли не за сто километров! Ездить туда надо в душной электричке, потому как машина старая и все время ломается. И на жизнь в столице нужны большие деньги, а у сестры двое детей. Все рожали, на расширение рассчитывали. Мол, с двумя-то детьми больше комнат дадут. Вот и дали. Обо всех этих бедах сестра писала Елене Васильевне постоянно, словно упреждая: не вздумай приезжать, и без тебя тесно.
Белова в столицу никогда и не рвалась. Сестру с детьми принимала охотно, и никогда не думала, что если Наталья задумает у тетки пожить месяцок-другой, та ей откажет. Поэтому, когда старшая дочь тайком собрала чемодан и уехала из дома, написав в записке, что остановится у московской родни, Елена Васильевна особо не забеспокоилась. Не к чужим людям едет. Тем более что стали приходить вскоре от дочери письма, а потом и деньги. Очень кстати были эти деньги. Младшие девочки подрастали, их надо было одевать, кормить, учить. Елена Васильевна крутилась, как могла. Попробуй всех обстирай, накорми, да приласкай, когда неприятность какая случится! Поэтому, когда Наталья, сообщая о своих успехах, просила мать не приезжать пока в столицу, та и не рвалась. Куда ехать-то? У сестры тесно, да еще и Наталья там. Как они все помещаются в однокомнатной? Тяжко, наверное, Людмиле приходится. Елена Васильевна даже написала как-то благодарственное письмо сестре, и очень удивилась, когда не получила на него никакого ответа. Но за делами про странное молчание Людмилы она позабыла, а тут и лето началось. А летом самая работа. Дача, прополка – поливка, потом заготовки на зиму. Сколько банок-то надо закрутить! Компоты, соленья, салаты…
Елена Васильевна была настолько поглощена заботами об урожае, что когда пришла из Москвы телеграмма, растерялась. Как же так? «Срочно выезжайте опознание ваша дочь трагически…». В глазах потемнело. Муж на беду приболел, надорвав спину на строительстве чужой даче. Хотел побыстрее закончить халтуру, чтобы больше времени уделить собственному домику, да перестарался. Елена Васильевна по быстрому собралась, взяла все деньги, какие были в доме, назанимала у родни, и поехала в Москву одна. Дала телеграмму сестре, но на вокзале никто из родственников ее не встретил. Зато встретили люди в милицейской форме. Теперь же Елена Васильевна вообще ничего не понимала.
Сергей Павлович выслушал ее внимательно, не перебивая. Потом начал уточнять детали:
– Значит, фотография в паспорте принадлежит не вашей дочери?
– Нет, это не она.
– Ясно. Сережа, паспорт срочно на экспертизу. Пусть нам скажут, как вместо Натальи Беловой появилась в документе другая особа. А эту девушку вы не знаете? – Майор кивнул на паспорт.
– Нет, не знаю.
– Внимательно посмотрите. Возьмите документ в руки, приглядитесь. Может, видели где? Подруга Наташина?
Белова неуверенно взяла паспорт:
– Нет, не признаю. Может, и из нашего города? – она задумалась, потом сказала уверенно: – Нет, не было у нее такой подружки. Я их всех знаю.
– Ну, хорошо. А как объяснить Наташины письма? Это она вам писала?
– А кто ж еще? – удивилась Белова.
– Почерк, стиль, ее?
– Чего? – не поняла Белова.
– Ну, вы же знаете, как писала ваша дочь. Ничего в ее письмах вас не настораживало?
Елена Васильевна опять всхлипнула:
– Наташенька писала. Что ж я, дочкину руку не признаю? И все мамулечкой называла. Потерпи, мол, мамулечка, и все у нас с тобой будет. Об одном только просила в каждом письме: в Москву пока не приезжать. И сама, мол, вырваться пока не может, работы много.
– Когда пришло последнее письмо?
– Да с неделю назад. Веселое письмо. Радуется очень дочка. Скоро, пишет, заживем мы все, хорошо! И свидимся обязательно. В следующем месяце. То есть, в сентябре. И все сюрприз какой-то обещала.
– Письмо у вас не с собой?
Белова покачала головой: нет, мол. Майор вдруг вспомнил:
– Значит, она писала, что живет у тетки?
– Ну да. Я и не волновалась. Хотя на конвертах и писала: до востребования.
– А ваша сестра этого факта не подтвердила?
– Чего? – Опять не поняла Белова.
– Судя по тому, что не ответила на благодарственное письмо, и не встретила на вокзале, между ними что-то произошло.
– Как же так? Сестра ж родная? И почему на вокзал не пришла?
– Ладно, Елена Васильевна. Вам надо успокоиться, выспаться, прийти в себя. Ваша дочь жива, здорова, вы не переживайте. Мы ее найдем. А вы можете ехать домой.
– Я отсюда не уеду, пока вы Наташеньку не найдете, – Елена Васильевна перестала плакать, голос ее был тверд. – Ничего с ним не сделается, с моим огородом. На то дочери есть.
– Где же вы будете жить?
– У сестры. Я Людмилке все сегодня выскажу. Сейчас же прямиком к ней. Скажите только, как мне туда добраться. Бумажка-то у меня есть, – Елена Васильевна стала копаться в сумке, отыскивая конверт с адресом. Потом с торжеством выложила его на стол: – Вот. Все я ей припомню, Людмилке. И как жили у меня по целому лету, как пацанов ее обихаживала. Привезет, бывало, да оставит на месяц, а то и на два. А мою, значит, не смогла приютить. Сестра называется!
– Значит, вы сейчас к сестре?
– Да.
– Ну, хорошо, Елена Васильевна. Я вас сейчас отвезу.
– Да полно вам тратиться-то, мил человек. Мужик-то мой, сколько по этому бензину убивается! Дорого, мол. Я на автобусе.
– Ничего, я за казенный счет, – утешил ее Сергей Павлович.
Майору очень хотелось поговорить с Людмилой Васильевной, в девичестве Беловой. Но он понимал, что сегодня сестры начнут выяснять отношения, а между двумя бабами, если они в ударе, мужику лучше не влезать. Там дым будет коромыслом стоять, потому что за дочку Елена Васильевна сестре выскажет все. Поэтому майор довез Белову по указанному адресу, оставил свой рабочий и домашний телефоны, и наказал:
– Поговорите с сестрой. Пусть она расскажет все про Наташу. Уверен: они встречались. Может, и потянем за ниточку. Найдется ваша дочь.
Елена Васильевна кинула и направилась в подъезд. Когда за ней захлопнулась дверь, Сергей Павлович задумался. Ситуация осложнилась. Теперь предстоит выяснить, как на самом деле звали убитую девушку. А кто это может знать, как не ее возлюбленный? Носков! Ну, конечно! Вот с кем надо поговорить в первую! Но домашний телефон стилиста не отвечал. Мобильный после длинных гудков ответил коротким. Стилист не хотел общаться либо вообще ним с кем, либо с милицией в частности. Ловить его сейчас по городу занятие бесполезное. Ночь на дворе. Завтра с утра возьмут тепленьким. Приняв такое решение, Сергей Павлович решил на этом свой рабочий день закончить. И насчет бензина муж Елены Васильевны был прав: дороговато.
На следующий день, с утра пораньше майор Волнистый вместе со своим воспитанником поехал вытрясать из Носкова душу. А точнее, настоящее имя Нэтти. Ричард Носков жил в старом кирпичном доме, длинном, низком, похожем на кишку. Звонить в дверь пришлось долго. И даже стучать. Когда Носков наконец открыл им, то был такой сонный, что даже не удивился раннему визиту. Широко зевая, пригласил гостей в большую комнату.
Комнат в его квартире было две. Окна одной выходили на железную дорогу, а другой – на автомагистраль. Поэтому в квартире стоял страшный шум. Прямо под балконом Носкова проносились день и ночь машины, а в спальне гудели электрички и скорые поезда. Волнистый не мог представить себе такой жизни, на перекрестье дорог, но стилист, казалось, находил в этом особое удовольствие. На вопрос пожал плечами:
– А что? Меня это устраивает! Съезжать не собираюсь.
Мебели в доме было на удивление мало. Такое ощущение, что ее отсюда только-только вывезли. А как же «съезжать не собираюсь?». Врет? Внимание сразу же привлекал большой портрет на редкость красивой женщины. На вид ей было лет сорок: не девица на выданье, но дама. Лицо у женщины было тонкое, нежное. Высокая прическа, тонкий рот, огромные, немного грустные глаза.
