Валерия Вербинина - Девушка с синими гортензиями
– Достаточно, – отозвалась баронесса. – Но я теперь не уверена, что все это вообще мне нужно. Во-первых, срок давности, во-вторых, если там и было что-то криминальное, то убийца почти наверняка умер во время войны. Да и вообще в том деле масса сложностей. Пока я сказала Дюперрону, что подумаю над его предложением.
– Значит, «нет»? – спросила Аделаида Станиславовна, которая, помимо практичности, была еще и очень проницательна.
– Мне не хочется оставлять фонд, – коротко пояснила Амалия.
– Михаил может тебя заменить, – предложил Александр.
Баронесса вскинула на него глаза, и сын ответил ей выразительным взглядом.
– Почему бы тебе все-таки не заняться расследованием, – продолжал он. – По крайней мере, мне дело кажется довольно интересным.
– Не знаю, интересное или нет, – заметила Аделаида Станиславовна, – но, если Дюперрон заплатит хорошие деньги, мы сможем тогда не продавать виллу на юге.
Амалия задумалась. Если бы речь шла о ней одной, она бы с легкостью ответила отказом, но Александр недвусмысленно предлагал занять чем-то Михаила, вот это было важнее всего. Старший сын никогда не просил ее о помощи, но его потерянный, неприкаянный вид говорил сам за себя. Кроме того, баронессе было известно кое-что о его семье, точнее, о Лизе и одном из ее кузенов (тот до возвращения Михаила слишком часто захаживал в дом напротив), и она боялась, что это окончательно может добить сына.
– Я обещала дать ответ завтра, – сказала Амалия. – До завтра у нас еще есть время, чтобы все обсудить.
– Думаю, тут нечего обсуждать, – заметила Ксения. – Все зависит от того, хочешь ли ты сама взяться за расследование.
– Да, конечно, – рассеянно ответила баронесса. И, вызвав горничную, попросила нести чай.
Глава 4
Мсье Дюперрон
– Вам назначено? – спросил секретарь, худощавый брюнет с боковым пробором немыслимой безупречности.
– Нет, – ответила Амалия. – Но меня все равно ждут. Передайте вашему хозяину, что пришла баронесса Корф.
Секретарь поклонился и исчез. Впрочем, вернулся он даже чуть более быстрым шагом, чем уходил.
– Прошу, сударыня… Мсье Дюперрон вас ждет.
Проводив ее до кабинета, секретарь тщательно прикрыл дверь. При появлении Амалии Луи Дюперрон поднялся с места. Это был невысокий, чисто выбритый шатен лет тридцати пяти, с волнистыми волосами и светлыми глазами. Лицо у него было уставшее, лоб прорезали глубокие морщины, которые больше подошли бы человеку лет на двадцать старше.
– Рад видеть вас, сударыня… – Мужчина обошел стол и по-французски учтиво поцеловал гостье руку. – Значит, вы согласны?
– Почему вы так решили?
Дюперрон усмехнулся.
– Иначе бы вы не пришли ко мне, – объяснил он. – В наши дни об отказе принято сообщать по телефону, чтобы не тратить ничье время зря. Так я угадал?
– Вы угадали, – кивнула Амалия. – Главное условие, вероятно, вам уже известно. Я веду расследование, как считаю нужным, а мсье Видаль может мне помогать, и только. Если главной буду не я, а кто-то другой, боюсь, ничем не смогу вам помочь.
– Вы будете главной, – сказал Дюперрон спокойно.
Вслед за тем он взял со стола пухлый конверт и как-то очень ловко вложил его в руку Амалии.
– Это аванс, – тотчас же пояснил Дюперрон. – Я предпочитаю платить наличными, так проще. Впрочем, если вы предпочитаете чек…
– У вас чрезвычайно деловой подход, – сказала Амалия после небольшой паузы.
– Да, – коротко откликнулся ее собеседник. – Прошу вас, присаживайтесь. Я… Может быть, вы хотите что-нибудь выпить? Я бы, кажется, не отказался.
И хозяин стремительным шагом вышел за дверь.
Амалия усмехнулась: «Мог бы вызвать секретаря звонком… но дает мне время, чтобы пересчитать и спрятать деньги». Положительно, новый знакомый занимал ее все больше и больше. В первый раз Амалия встречалась с заказчиком в парке, и при их беседе присутствовал Папийон. Тогда Луи Дюперрон произвел на нее неважное впечатление. Даже не начав расследование, он был совершенно уверен, что речь идет об убийстве, хотя не мог привести ни одного разумного довода, кроме расхожих сплетен из газет десятилетней давности.
Баронесса спрятала деньги, не считая, и стала осматриваться. На стенах кабинета висели увеличенные фотографии, среди которых было несколько раскрашенных снимков из журналов «Моды» и «Театр». На всех фотографиях была одна и та же прелестная женщина с капризными губами и родинкой на правой щеке.
Напротив массивного стола, за которым сидел хозяин, в золотой раме красовалась небольшая картина. Все та же женщина в светлом платье, с легкой улыбкой на губах позировала невидимому художнику, держа на коленях большеглазую комнатную собачку. Амалия подошла, чтобы вблизи рассмотреть картину. Задний план был выписан очень тщательно: окно, занавеска, какие-то статуэтки на столе…
– Пьер Бракмон[8], – произнес напряженный голос за спиной баронессы.
– Что?
– Так зовут художника. Картина называется «Мадемуазель Лантельм у себя дома». Согласен, художник не самый именитый, но… Я принес вам содовую.
– А вон тот портрет – работа Эллё[9]? – спросила Амалия, кивая на застекленный рисунок в рамке.
– Вам нравится Эллё? Согласен, очень мил. Только он почти ее не рисовал. Я нашел только этот рисунок и то не уверен, что изображена мадемуазель Лантельм, хотя и похоже.
– А где же Больдини[10]? – спросила баронесса. – Все-таки именно Больдини написал самый известный ее портрет.
– Картина у меня дома. – Дюперрон повел плечами. – Неудачный портрет, она изображена на темном фоне в черном платье от Дусе, хотя, вообще-то, предпочитала светлые тона. То, как ее нарисовал Ван Донген[11], мне тоже не нравится, я не поклонник современной живописи. Картина Грюна также хранится у меня дома, но художник предпочел изобразить ее в толпе, что было не самым лучшим решением[12]. Думаю, лучше всего ее мог бы нарисовать Грёз[13], но, к сожалению, они разминулись на несколько веков.
Да, это был не кабинет, а храм, в котором поклонялись одной мадемуазель Лантельм, безвременно погибшей в водах Рейна. Всюду, куда ни кинь взор, было ее лицо.
– А мне кажется, – не удержалась Амалия, глядя на сочные каштановые волосы актрисы, – ей бы больше всего подошел Ренуар. Она была вполне в его вкусе.
Дюперрон поднял брови:
– Собственно говоря, она очень хотела, чтобы тот ее нарисовал. Но старик отказал ей под каким-то надуманным предлогом.
– Жаль, – вздохнула Амалия. – Мсье Дюперрон, я должна попросить вас кое о чем.
– Вы хотели бы увеличить сумму аванса? – спросил Дюперрон, испытующе глядя на собеседницу.
Он вернулся за стол, но не притронулся к своему бокалу, наполненному какой-то прозрачной жидкостью. Впрочем, Амалия тоже не притронулась к содовой.
– Нет, другое, – сказала баронесса. – Мне нужно осмотреть место преступления.
– Вы имеете в виду яхту?
– Да, яхту «Любимая». Будем надеяться, что она не сгинула во время войны и что ее все еще возможно отыскать. В случае, если на судне производились значительные переделки, мне нужны также люди, которые ими занимались.
– Я уже подумал об этом и дал распоряжение своим агентам разыскать яхту, – сообщил Дюперрон. – Что-нибудь еще?
– Да. Мне нужен полный список экипажа по состоянию на конец июля 1911 года. Я нашла в газетах упоминания о пассажирах, но имена матросов, само собой, там не значились. Кроме того, мне нужны сведения о нынешнем местопребывании всех людей: и пассажиров, и матросов.
– Что ж, – сказал Дюперрон, – с Шарлем Морисом у вас хлопот не будет. Он звезда «Ренессанса», и вы в любой день можете увидеть его в театре. С Евой Ларжильер сложнее. Наверное, вы слышали, что она подалась в монахини. Бывшая костюмерша Жюли Прео теперь графиня де Сертан, ей повезло сделать хорошую партию. Остальных, я думаю, тоже можно будет отыскать без труда, при условии, что люди еще живы. Анри Невер, скорее всего, уже умер – ему было за шестьдесят, когда он гостил на яхте.
– Еще один момент: все дополнительные расходы – за ваш счет, – уточнила Амалия.
– Само собой разумеется, – усмехнулся Дюперрон. – Вы собираетесь прокатиться в Эммерих? Будьте осторожны – в Германии нас сейчас сильно не любят.
– Сначала я займусь теми свидетелями, что поближе, – покачала головой Амалия. – Можно вопрос? Почему вы сначала выбрали Видаля?
– Вообще-то, я хотел, чтобы делом занимался Папийон, – ответил Дюперрон. – Но он дал понять, что слишком стар для серьезного расследования. Другие сыщики мне плохо известны, и я не видел оснований им довериться. А Видаль – малый крепкий. Побывал на войне, не боится никого и ничего. Понимаете… – Дюперрон понизил голос. – Я опасаюсь, что у Рейнольдса остались влиятельные друзья, которые даже после его смерти не захотят дать делу ход. О Видале все говорят, что он человек резковатый, но честный. Журналист в свое время немного писал о мадемуазель Лантельм – тоже плюс. Кроме того, он меня понимает, и это для меня очень важно.
