Марина Ефремова - Заказ на мужчину мечты
Далеко идти не пришлось. Как в любом маленьком городке, в Антиповске все было расположено рядом. Они перешли на противоположную сторону улицы и оказались у входа в тенистую липовую аллею, расположенную за красивой кованой оградой. Ворота были заперты, но зато гостеприимно была распахнута небольшая кованая калитка. Танечка вошла первой и позвала за собой Соню.
— Проходите, не стесняйтесь. Видите вон тот особнячок, — она указала на белый двухэтажный кирпичный дом в глубине аллеи, — это и есть наш краеведческий музей.
Кроны высоких деревьев смыкались высоко над их головами, образуя темный и прохладный коридор, который как бы заканчивался невысоким крылечком под резным металлическим козырьком. Соня ощутила, как легко тут дышится и как приятно, должно быть, гулять здесь в жаркий летний полдень.
— Здорово здесь, правда? — спросила Танечка, от чьего проницательного взгляда не ускользнула зачарованная улыбка на Сонином лице.
— Да, — согласилась Соня, — здесь действительно здорово. А это тоже барская усадьба?
— Нет, — помотала головой Танечка, — это дом купца первой гильдии Беликова: сами Беликовы после революции куда-то смотались, а в этом доме сначала был Госбанк, потом Собес, а уже последние двадцать лет — музей. Сначала общественный, потом, когда краеведы собрали приличную экспозицию, ему придали статус государственного. Года три назад объявился какой-то прыщ, ну такой, знаете, из «новых русских» — пальцы веером, сопли пузырем, — приехал и говорит, что он наследник Беликовых, что по какому-то там международному праву дом этот принадлежит ему и что мы должны освободить его незамедлительно. Он тут жить будет. Бушевал тут, судами грозил, нам пришлось даже Маматкулова пригласить. Он пришел, посмотрел на этого наследника и говорит: «А где ты, парень, болтался восемьдесят лет, почему ты свой дом в 17-м не отстаивал с оружием в руках?» Тот опешил и говорит, что его еще на свете не было. Тогда Маматкулов ему и отвечает: мол, предки его этот дом бросили, а он как представитель исполнительной власти бесхозное строение подобрал, отремонтировал и содержит. И если этот наследник готов возместить городу убытки на содержание его собственности за все время отсутствия хозяев, то, пожалуйста, хоть завтра его родовое гнездо перейдет в полное его владение. Парень еще покричал с полчасика, сказал, что вернется с адвокатом, и уехал, слава богу, мы его больше не видели. Ну, пошли.
Танечка решительно открыла дверь и шагнула в полумрак дома. Соня последовала за ней. Когда глаза привыкли к свету, она разглядела, что ее спутница разговаривает со старушкой. Такие персонажи есть практически в каждом музее, старушка-смотритель с неизменным вязанием в руках, которая смотрит добрыми глазами на посетителей и изредка напоминает: «Экспонаты руками не трогать».
Танечка присела рядом со старушкой на скамеечку.
— Бабусь, ну не сердись, — говорила она ласково.
— Танечка, мимо ходишь дважды в день, а прийти навестить бабку не можешь, — обиженно проговорила старушка.
— Ну, бабусь, я же у тебя позавчера была, — проговорила Танечка и обняла старушку.
— А где ты была вчера?
— А вчера я ездила на Черный лог, искала тебе калган, между прочим, — с легкой укоризной проговорила Танечка.
— Нашла? — спросила старушка, и голос ее смягчился.
— Ну конечно, нашла, — ответила Танечка с улыбкой, понимая, что реабилитировалась. Она достала из сумочки пакетик с корнями и протянула его бабушке: — На, держи. И не дуйся.
— Да ладно, — старушка улыбалась, от глаз ее в разные стороны разбежались лучиками морщинки, и лицо стало похоже на доброе солнышко из детской книжки, Соне даже показалось, что в полутемном холле стало намного светлей, — да ладно, я ведь так, для проформы. Вас ведь не ругать-то нельзя. А то совсем старуху позабудете.
— Ага, тебя забудешь, как же, — засмеялась Танечка, получив полное прощение. — Познакомься, это Соня, она приехала из Кострова и гостит у Жени в Словинском.
— Очень приятно, — сказала старушка, прищурив лукавые глазки и пожимая Сонину руку, — а вы одна у Женьки гостите?
— Нет, — ответила Соня, — мы с друзьями.
— А-а-а, и надолго вы к нам? — продолжала старушка.
— Да нет, скоро уезжаем, — ответила Соня.
— Соня, а это моя бабуля, Любовь Васильевна, самый строгий воспитатель в мире, учитель с сорокалетним стажем и краевед по совместительству, — представила Танечка свою бабушку, обнимая ее и целуя в щеку. — Бабусь, я хочу показать Соне Морозовскую экспозицию. Можно?
— Не можно, а нужно, — ответила старушка.
Бабушка с внучкой загадочно переглянулись, Танечка кивнула и повела Соню на второй этаж.
— Сейчас мы войдем в зал, в котором располагается экспозиция нашего музея, посвященная дореволюционному периоду развития нашего города и района, — проговорила Танечка, как заправский экскурсовод.
Они вошли в небольшой зал, который был декорирован под гостиную барской усадьбы. Посредине зала стоял рояль, около него диван, рядом круглый стол и стулья, два безголовых манекена были одеты в женский и мужской наряды восемнадцатого века. Возле стен стояли старинные буфет, комод, бюро, музыкальный ящик и много-много других не менее ценных вещей, которые с удовольствием приобрели бы любители антиквариата. На стенах висели картины.
Пока Соня, как завороженная, разглядывала это великолепие, Танечка подошла к одному из стендов и остановилась.
— Соня, посмотрите, — позвала она, — вот ваша усадьба.
Соня подошла к ней и увидела небольшое полотно, на котором маслом был изображен барский дом с колоннами и каменными львами у входа. Дом окружала липовая аллея, такая же, как и у входа в музей, но значительно больше. За деревьями просматривались и другие строения.
— Именно такой я эту усадьбу себе и представляла, — проговорила Соня.
— А я вас себе представляла именно такой, — сказала Танечка.
— Меня? — удивилась Соня.
— Ну да, — ответила Танечка, — вы же, насколько я понимаю, правнучка Федора Морозова.
— Я? — Соня даже задохнулась от такого предположения.
— Да, — снова подтвердила Танечка, — да вот, послушайте, — проговорила она и, достав из-под стенда небольшой магнитофон, включила его.
Под сводами зала зазвучал дребезжащий старушечий голос:
«— Помню ли я Морозовых? Конечно, помню, я, девочка, могу забыть, что было вчера, а что было семьдесят лет назад, я прекрасно помню. И Наташеньку я, конечно, помню. Страдалица была. Она сирота, ходила по деревням, побиралась, барыня ее и подобрала. Живую игрушку для своей барыньки. Уж та над ней повыхаживалась. То заставит ее зимой босиком по снегу ходить, то в горячую воду руки совать и все спрашивает: «Больно? Что ты чувствуешь?» А она все терпела. Прибежит ко мне, поплачет и опять к этой стерве. Потом барыня померла, старик Морозов сиротку сразу же к себе в постель затащил. Тут Лизавета стала ее совсем со свету сживать. Тогда Федор Семенович и решил ее замуж отдать, а она ни в какую. Ушла в монастырь из протеста. Монахиней-то она быть не хотела, конечно, что ты, но, чтобы отцу и мачехе кровь попортить, ушла. А барин, не будь дураком, взял да с Наташей и обвенчался. У нее к тому времени ребеночек родился, мальчонка, барин его своим полным наследником и объявил. А Лизавете фигушки. Но Наташа, почитай, каждый день к ней ходила, просила домой вернуться, говорила, что уговорит батюшку простить ее, а та — нет, гордая очень.
— А она красивая была? — спросил детский голосок.
— Кто, Елизавета? Да, очень хороша.
— Нет, Наташа.
— И она красовитая была. Статная, в теле. Волос золотой, богатый, кудрявый. А уж какая скромная была да тихая».
Танечка выключила магнитофон и повернулась к Соне:
— Ну?
— Что «ну»? — не поняла вопроса Соня.
— Как что, разве это не ваш портрет?
— Мой? А при чем тут я, она же красивая была, — искренне удивилась Соня.
— Да, а вы?!
— А что я?
— Ну вы же красивая! — начинала горячиться Танечка.
Соня недоуменно покачала головой, она не нашлась что ответить, ее снова удивили местные стандарты красоты, видимо, 90–60—90 здесь никак не котировались. Соня решила сменить тему разговора:
— Танечка, а кто эта старушка?
— О, это выдающаяся личность, она в доме у Морозовых была экономкой, звали ее Аглая Иннокентьевна Лебедева. Я с ней разговаривала, когда ей уже было девяносто пять лет, сейчас ее уже нет.
Соня посмотрела на Танечку и спросила:
— Танечка, сколько вам лет? Вы уже столько успели сделать, столько всего знаете? А выглядите очень молодо.
Танечка улыбнулась смущенно, поджав губки, картинно вздохнула и произнесла:
— К сожалению, молодо я только выгляжу, мне уже целых двадцать пять.
— А, понятно, жизненный опыт, — подтрунила над девушкой Соня.
