Мария Жукова-Гладкова - Марш Мендельсона на бис
«А мамаша не могла прикончить Маринку?» – подумала я, но тут же ответила себе, что Валентина не смогла бы нажать на курок, или если бы все-таки нажала, то промазала бы, да и откуда ей взять пистолет? А главное, кто же убивает курицу, несущую золотые яйца? Но с другой стороны, мозг-то у Валентины здорово затуманен… И все-таки мне не верилось, что это она прикончила дочь.
– Вы давно были в квартире Артема Александровича?
Хозяйка отняла руки от лица, размазала слезы по щекам, задумалась, наморщив лоб, потом призналась, что не помнит. Совсем не помнит.
– Но не сегодня?
– Нет, конечно. Чего мне там сегодня делать?
Я опять спросила, когда Марина приезжала к матери в последний раз.
– Так сегодня и приезжала, – выпучилась на меня Валентина. – С утра. Приехала и уехала. Нет, не сразу уехала. Звонила кому-то от меня. Или ей кто-то звонил. Нет, она, наверное. Ей сюда давно никто не звонит. Про бабу новую дедову говорила. Это я точно помню. Я про эту бабу тогда и узнала. Маринка-то думала, что я не слушаю, на кухне пиво пью. А я – пиво пивом, а слушаю. Маринка еще дверь в кухню закрыла, но у меня слух о-го-го! Вот так-то!
Хозяйка открыла водку, пояснив, что пьет она по правилам: вначале то, что послабже, потом покрепче.
Затем она продолжила свой рассказ, периодически направляемый в нужное русло моими вопросами.
Звонила Маринка какому-то Савве (мать еще поразилась имени; я тоже, подумав, все ли правильно расслышала Валентина), с которым договаривалась о встрече. А попутно сообщила, что любовник уехал к бабе. Будет только к вечеру. Говорили они с этим Саввой довольно долго. Валентина нахмурилась, словно вспоминая что-то, а потом сказала:
– Она ему бумаги какие-то зачитывала. Избу-читальню тут мне устроила! Но плохо читала. Так и не выучилась. А школу бросила. Я ей говорила: учиться надо, а она по мужикам! Толку, говорила, от учебы никакого, а от мужиков – бабки.
Валентина помолчала, уставившись вдаль, а потом добавила:
– Вообще-то правильно. От мужиков бабки. А я всех своих растеряла. Все, как увидят Маринку, сразу к ней приставать начинали. У, сука! У родной матери мужиков уводить! Но что я теперь-то делать буду?!
Хозяйка хряпнула стакан водки, опять не закусывая. Я поражалась ее способности пить. Я могу только с хорошей закуской. Балычок, красная рыбка, черные грузди… Да и напитки выбираю другого качества.
Внезапно Валентина хихикнула и сообщила мне заговорщическим шепотом, что свистнула у доченьки несколько листочков, когда та зашла в туалет, оставив их лежать без присмотра в прихожей.
– Вот так-то! – Валентина мне подмигнула.
– Зачем? – удивилась я. – Ведь это же не деньги!
Хозяйка задумалась, не зная, что ответить, а потом заявила:
– А просто так. Взяла – и свистнула. В туалет положу.
И пьяно расхохоталась. Я же поинтересовалась, успела ли Валентина их оприходовать или еще нет. Хозяйка кивнула на ширму и заявила, что быстро кинула их туда – чтобы Маринка не заметила пропажу сразу и бумаги не бросились ей в глаза.
– Они до сих пор там?
– Да куда ж они денутся-то? – вылупилась на меня Валентина. – Кого ж я пущу за ширму-то? – Потом она прищурилась и спросила: – А тебе они нужны?
– Не знаю, – честно призналась я. – Для начала надо взглянуть.
Хозяйка – вот стерва! – тут же предложила продать их мне и заметила, что дорого не возьмет. Как я догадывалась, понятия о дороговизне у нас были разные, но не поторговаться я не могу, да и с какой стати я должна покупать у Валентины какие-то неведомые бумаги? Может, она вообще все врет? И я ей, между прочим, две бутылки уже поставила.
Я предложила пойти на компромисс и дать мне взглянуть хотя бы на одну – я же не могу покупать кота в мешке? А взглянув на одну, я решу, нужны мне все или нет.
– Но ведь и одна что-то стоит, – заметила Валентина.
«У, жадюга!»
– А водка и портвейн?
Валентина задумалась, потом опять стала что-то напряженно вспоминать и вдруг заявила, что Маринка сегодня с утра долго торговалась с этим Саввой. Поэтому мать и стала внимательно прислушиваться к разговору. Маринка хотела получить за бумаги пять тысяч долларов.
– Никакие бумаги не могут стоить пять тысяч долларов, – тут же заявила я, думая совсем по-другому: если это те, которые оставил Тимофей, то стоить они могут гораздо больше, но вслух добавила: – А я таких денег в руках не держала.
«Видела бы ты мою машину. А если сложить то, что сейчас на мне… Швейцарские часики, брюлики в ушах, цепочка с медальончиком…»
Как сказала Валентина, ее дочь стала читать Савве что-то из бумаг после того, как он – судя по Маринкиным репликам – заявил, что отдаст ей сразу же половину денег, а вторую половину – после того, как ознакомится с содержанием документов. Маринка и стала сама его знакомить. Чтобы все деньги получить сразу же. Пожалуй, это оказалось именно то, что хотел неизвестный Савва.
Но Маринку сегодня убили.
Матери позвонили и пригласили в морг. Милиции, к которой Валентина никогда ни особой любви, ни доверия не испытывала, она ничего не сказала про телефонный разговор дочери с Саввой, да и про ее визит сегодня утром тоже. Сообщила только, что дочь давно не живет у нее, а сожительствует в грехе с каким-то старпером, годящимся ей в деды, если не прадеды. Мать в морге разревелась: все-таки единственная дочь, сердобольные санитары плеснули спиртика, на том Валентину и оставили сегодня в покое, разрешив ехать домой.
Да и зачем говорить милиции про бумаги, если их можно так выгодно продать? Ведь милиция тогда заберет их бесплатно.
– Сколько готова заплатить? – посмотрела на меня Валентина, прищурившись.
Я знала, что в кошельке у меня из наличности лежат только «деревянные» полтинник и червонец, про кредитные карточки, как я подозревала, Валентина даже не слышала. Я без всякой боязни открыла кошелек и показала содержимое.
– Это все, что есть, – сказала я.
– Мало, – заявила Валентина. – Когда будет больше, приезжай.
– Для начала покажи бумаги, – спокойно сказала я. – И, кстати, ты уверена, что найдется еще кто-то, кто станет на них смотреть? Придется тебе их использовать в туалете, как ты и предполагала. Кому еще ты можешь их продать?
Валентина в очередной раз задумалась, потом заявила:
– Савве.
– Ты знаешь, как его найти? – тут же оживилась я.
Она опять замолчала, нахмурив лоб, выпила еще водки для ускорения мыслительного процесса, а потом велела мне искать Савву, предложить ему бумаги, а прибыль мы разделим поровну. Я расхохоталась, не в силах сдержать смех.
– Так ты же дедова родственница, – заметила Валентина. – Где Маринкины вещи? У деда, где же им еще быть, – ответила она сама. – Вот и поищешь там телефончик.
Теперь уже я глубоко задумалась. А где в самом деле Маринкины вещи? Если я правильно поняла Артема Александровича, то Маринка вещи собрала и часть их вывезла. К матери? Нет, тут ничего приличного нет. Значит, куда-то еще. Или не вывезла? Или она сегодня должна была их собрать? Но ведь у свекра дома не стояло никаких собранных сумок или чемоданов. Ладно, с квартирой Артема Александровича я как-нибудь разберусь, но сейчас требовалось решить вопрос с Валентиной.
– Вы считаете, что они у моего свекра? Ошибаетесь. Они в ментовке, – взяла я ее на пушку. – И когда их отдадут, неизвестно. И вы уверены, что милиция не найдет Савву раньше, чем его найдете вы или тем более я? У них для этого больше возможностей и времени. Вы так не думаете? И что я ему скажу? Да и потом, как-то не хочется отправиться в морг вслед за вашей Мариной. Жизнь у меня одна и еще мне не надоела. А вам? – снова перешла я на «вы».
Валентина нахмурилась, выпила остатки водки и шатающейся походкой направилась к ширме, не оглядываясь на меня.
Ширма стояла прямо напротив топчана, на котором мы сидели с разных сторон. Казалось, что преодолеть расстояние до нее – пустяк, но это для нормального человека, а не для пьяной Валентины, на которую наконец подействовал весь выпитый сегодня алкоголь. Она не дошла до ширмы, с грохотом рухнула на пол и захрапела.
Я вначале не поверила в свою удачу, я вообще не могла поверить, что можно вот так свалиться и заснуть. Оказалось – можно.
Пес тихо тявкнул.
– Тсс! – приложила я палец к губам, встала и тихонечно подошла к ширме, отодвинула ее в сторону. За ней валялась куча каких-то старых грязных тряпок. Бумаг видно не было. Неужели мне разбирать этот хлам? Или Валентина вешала мне лапшу на уши в надежде вытянуть из меня хоть какие-то деньги, как тянула их из дочери. Но раз дочери больше нет, а средств к существованию, как я понимаю, тоже, то нужно использовать все возможности, подворачивающиеся под руку.
Мне помог родной пес. Он потянул на себя одну из тряпок – и тут же моему взору представился угол листа, заполненного мелким шрифтом. Больше ждать было нечего. Я принялась разбирать кучу.
Бумаги были помяты, одна заляпана какой-то гадостью (видимо, Валентина пыталась вникнуть в ее содержание на кухне). Количество листов пересчитывать было некогда, но свистнула Маринкина мать немало, а потом рассовала трофеи среди своего тряпья.
