Лариса Соболева - Итальянская ночь
Не готова была Наталья прямо так сразу к служебному роману, но ей не понадобилось отвечать, Парафинову позвонили, выслушав, он вскочил, засобирался:
– М-да, отдохнули после работы.
– Что случилось?
– На берегу найден застреленный мужчина. Вчера один труп, сегодня второй! Баграмян, Саенко… Хоть Саенко не убили, но, как говорится, еще не вечер. И все на одном участке!
– Район престижный, – задумчиво произнесла Наталья. – Здесь приобретают жилье состоятельные люди, там же офисы расположены, а, как известно, в простых граждан не стреляют. В нашем городе долго было подозрительно тихо.
– Кстати, а пуля-то пропала, – сказал он самое главное на выходе.
– Пуля? Какая? – растерялась она.
– Убившая Арамиса.
– Пропа?!.
Но Игорю Игоревичу недосуг с ней болтать, он успел закрыть кабинет на ключ и спешил на выезд, как когда-то в годы далекой, бурной, беспечной юности. Натянув невинную улыбочку и кинув в Наталью виноватый взгляд, мол, да, и такое случается: пропадают важные улики прямо из лабораторий, Парафинов стартанул к выходу. Приостановился, вспомнив, что так и не договорился с Наташей насчет времяпрепровождения после работы… а когда оно будет – это «после»? Неясно. Сегодняшний труп уже четвертый! За каких-то восемь дней! И дай бог, чтоб найденный на берегу труп не оказался из городских сливок. Совещание по преступлениям невозможно провести, чтоб наметить стратегическую линию! Не скоро, не скоро удастся подышать воздухом, выпить водочки под яблоней и обнять Наташеньку.
Ипполит прошел мимо комнаты брата, потом все же вернулся и заглянул в нее. Лежа на кровати, Вито смотрел домашнюю хронику, естественно, на экране папа Арамис.
– У вас с матерью крыша отъедет, причем одновременно и навсегда, – сказал Ипполит, заходя в комнату. – Одна внизу целыми днями смотрит на мужа, второй у себя на отца.
Братик и ухом не повел. А лежал прямо в кроссовках, закинув тонкие руки без мускулов за голову, брови соединил, губы поджал.
– Вито, я с тобой разговариваю?
Ипполит не давил на брата, зная, что излишне обласканный мамой и папой ребенок воспитан неважно, непредсказуем, норм поведения не знает, оттого способен на любой дикий поступок. А скандалы сейчас в доме нежелательны, к тому же тот, кто сильней, обязан быть выдержанным. Вито и на этот раз не оторвал глаз от экрана телевизора, тем не менее вяло бросил:
– Отстань, а?
– М-да… – Желваки заиграли на скулах Ипполита, так и хотелось сцапать мальчишку за шиворот и отвесить ему пару оплеух. – А повежливей нельзя? Или у тебя корона с головы свалится, если будешь походить на нормального человека?
Наконец Вито взглянул в его сторону:
– Я тебе мешаю?
– Будь другом, хоть сядь, – спокойно сказал Ипполит. – Так делают воспитанные люди, когда к ним в комнату заходят старшие.
Вито, уставившись в экран, ткнул указательным пальцем на брата и тоже спокойно поддел его:
– Ты вошел не постучавшись. Ты не спросил разрешения войти.
– Это не дает тебе права мне хамить.
– Я у себя дома. Если тебе здесь не нравится, гуляй в свою дыру.
– Ладно, погуляю. А тебя, Витька, отлупит жизнь, ждать этого долго не придется. Жалко мне тебя, глупыш.
Ипполит закрыл дверь, в нее что-то врезалось, раздался звук разбитого стекла. Он распахнул дверь, мирно спросил:
– Кажется, у тебя что-то упало.
Разумеется, упало. Ваза из стекла ценности не представляет, однако дорогая, в этом доме дешевок не держат.
– Отвяжись! – рявкнул Вито, скрестив на груди руки.
Озлобленный щенок не страшен, он прямолинеен, глуп, не имеет ни внутренней силы, ни телесной, способен лишь громко лаять. Таков Вито. Извиняла его только смерть отца, разорвавшая мальчишке сердце, иначе Ипполит преподал бы братику запоминающийся урок вежливости, вбил бы насильно и больно. Ничего, войти в роль учителя ему предстоит в недалеком будущем, ведь предоставить парня самому себе – слетит с катушек. А сейчас надо набраться терпения.
Мила была готова, но и Раиса оделась, даже подкрасилась, ей потрясающе идет косметика, мать разительно преображается.
– А ты куда собралась? – поинтересовался Ипполит.
– Встречусь с бухгалтером Арамиса, – набирая номер на мобильнике, сказала она. – Должна же я знать, на что рассчитывать?
– Тебя отвезти?
– Нет-нет, я с Вито поеду. Сынок, – нежно сказала Раиса в трубку, – спускайся, я готова.
Машину Ипполит оставил, как обычно, у ворот, пока он и Милена занимали места в салоне, из ворот вылетела ракета на скорости, превышающей разумные пределы. И вжик – умчалась.
– Я думал, мать сядет за руль, – досадливо произнес Ипполит. – У нее же есть машина.
– Наверное, так захотел Вито, а Раиса не смогла ему отказать.
– Братец угробит мать и себя, – трогаясь с места, буркнул он. – Машина – черт с ней, хотя и ее жалко, такая не каждому состоятельному человеку по карману. Зря мама ему попустительствует, это к добру не приведет.
– Если б Вито сам заработал хоть рубль, почувствовал бы, каким горьким потом он облит, то не обращался бы так плохо ни с дорогой игрушкой – машиной, гоняя по дорогам, ни с вещами в доме. И к чужому труду относился бы с уважением, я б на месте прислуги давно отхлестала его по щекам.
– Неужели ты имеешь представление о рубле, политом горьким потом? – рассмеялся Ипполит.
– А с чего ты взял, что я благородных кровей и не имею понятия, как держать веник в руках? Да и вы, как погляжу, ближе к рабоче-крестьянскому сословию.
– Я – да. А маму с Вито разбаловал Арамис, мать забыла, как выглядит веник, Вито вообще не знает, что это. Мне же посчастливилось жить среди людей, которые многому научили меня. Я умею не только веник держать. Копать, пилить, косить, готовить еду, водить трактор, доить корову и козу…
– Фью! – присвистнула Милена, но, черт возьми, что она этим выразила?
– А ты как думала? – ухмыльнулся Ипполит, полагая, что все же впечатлил ее. – У меня только личная усадьба – сорок соток! – У Милены глаза от ужаса стали круглыми, наконец-то он поразил ее. – А на наших гектарах, я фермер, чтоб ты знала, мы выращиваем подсолнух, овощи и фрукты, скот растим, масло взбиваем. Короче, если здесь, в городе, все будут падать от голода, к нам он не придет… При условии, что наше правительство не задавит нас очередными дилетантскими новшествами. Я к чему: мои дети обязательно узнают, что такое веник, их папа позаботится об этом. Да, забыл сказать, я еще и крестиком вышивать могу.
– Это главное твое достоинство, – рассмеялась Милена.
А он, напротив, помрачнел, вспомнив:
– Между прочим, прав у него нет.
– У Вито? Надеются, гаишники не остановят в память об Арамисе.
– Как же! Не остановят! Со смертью кончается все, дружба в первую очередь. А знаешь, проблемы с гаишниками им обоим пойдут на пользу, только бы остановили их как можно скорей. Пусть лучше отберут машину.
– Он на маминой поедет, – рассеяла его мечты Милена.
У трупа Парафинов сидел на корточках, подперев скулы ладонями, в позе самого несчастного на свете человека. Киселев не был ему так уж близок, как, возможно, показалось бы, глядя на горюющую физиономию Игоря Игоревича, но знакомы они давно, часто в одних компаниях водку пили, песни пели, шутили. Парафинов уважал Киселева за… Впрочем, сейчас это уже не имеет значения, просто был хороший человек (хороший, хороший, во всяком случае, получше многих), теперь его не стало. Застрелили. Это явилось для Парафинова полной неожиданностью.
– Богатый урожай у нас, – подошел Андреев, наклонился, упершись одной ладонью в колено, второй помогал себе, тыкая пальцем в воздухе и подсчитывая дырки в теле. – Две… три… пять… восемь… одиннадцать… двенад…
– Не действуй на нервы нашему начальнику.
Фразу можно расценивать как совет, данный экспертом по доброте душевной, оттого вкрадчиво и глядя на удрученного начальника. Андреев выпрямился, закуривая, уставился на голову Парафинова с сочувствием, ибо тому предстояло выдержать великую битву. Бить его будет высшее начальство, словно на нем лежит вина за трупы, а Парафинову придется скромно отмахиваться, так как дразнить служебных собак нельзя – разорвут.
– В сито превратили Киселя, – вздохнул Андреев. – А я говорил: мафия не дремлет, начнет просеивать. Неподалеку остался след от протекторов. Очень четкий след, рисунок встречается на дорогих…
– И ты решил, мафия приезжала сюда, – нечетко выговаривая слова, промямлил Парафинов, не посмотрев на Андреева.
– Да, решил. Потому что на этом отрезке берега ездить некому. Незачем. Здесь в основном только ходят или трусцой бегают в шортах и кроссовках…
– Раз «в основном», то и ездят не в основном.
– А я говорю, Асланбек поработал, – заспорил Андреев. – Тут к гадалке не ходи, без нее карты открыты. Каюсь, я ведь тоже подумал вчера на Киселева, когда узнал, что Маймурина пиф-паф. Что должен думать зять? Весь город знает о вражде Маймурина с Киселевым, Асланбек тем более. А учесть, что у него хоть и мафиозная, а все же власть? А прибавить к этому, что рожден он где-то у подножия Кавказского хребта, покрытого вечными снегами?
