Екатерина Островская - Я стану ночным кошмаром
Почему вдруг рядом с ней оказался именно Миклашевский? Потому что он относился к ней поначалу по-отечески, а ей именно отца и не хватало? Отца, который бы опекал и учил всяким премудростям — раскрывал всякие характерные мужские повадки, пристрастия и привычки. Отец бы просто опекал, заботился бы в меру, и она уже была бы другой. Но появился Миклашевский — требовательный, внимательный и одновременно добрый, именно такой человек и был ей нужен всю жизнь. Иван Севастьянович обаятельный, сильный, в карман за словом не лезет. В постели только поначалу напугал, но потом она привыкла к его рыкам и грубым похлопываниям. Ночью он становился другим — не таким, каким его знали сослуживцы. Может, и жена его таким не знала. Не человек, а песочные часы. Миклашевский и сам признавался Вере, что удивляется себе самому, когда рядом с ней. Но мог ли он убить?
Что она знает про него наверняка? Начинал опером. Хорошо, нет, даже отлично стреляет. Вера видела на стрельбище, как Миклашевский поражает мишени. Наверняка мог норматив выполнить с закрытыми глазами. Однажды полковник, смеясь, сказал, что будь у него «СВД»… Он что, стрелял из снайперской винтовки Драгунова, служа в милиции? Как работала советская милиция, Вера знала только по рассказам.
Иван Севастьянович начинал службу в Москве и, говорят, отличился при штурме Белого дома в девяносто третьем, за что имеет орден, но не носит его. А как он мог отличиться при штурме Белого дома? Это же не дворец Амина.
В здании сидел почти весь состав Верховного Совета, члены которого большинством голосов проголосовали за отстранение президента от должности. Проголосовали на законном основании, согласно Конституции страны. В ответ Ельцин объявил их решение заговором и распустил Верховный Совет, на что права не имел. Депутаты заперлись в своем Совете и стали поднимать народ на выступление. Никто не поднялся, потрясения не нужны даже самым смелым. Но у здания собрались сотни зевак — интересно же. Конечно, телевидение подскочило. Кому-то надоело наблюдать по телику бесконечное шоу, и был отдан приказ. Подошли танки и открыли огонь из орудий по окнам. Депутаты сдались. То есть штурма не было как такового.
Потом, правда, раздавались награды — те, кто бил из орудий по безоружным депутатам, стали героями. Действия танкистов были признаны правильными — якобы из окон депутаты из автоматов стреляли по зевакам. Жертвы в толпе и в самом деле были, но не так много: вероятно, депутаты, стреляя по толпе, не могли в нее попасть, мазали в основном мимо. К тому же раненых не было, а только убитые, что удивительно при неумелой стрельбе гражданских лиц. Поговаривали, мол, стреляли снайперы с совсем другой стороны — с крыши или из окон гостиницы «Украина». Но никто не проверял эти слухи.
А Миклашевский получил в то же время орден и был переведен в Питер сразу в городское управление. Однажды Вера спросила его про награду, правда ли, что Иван Севастьянович получил ее за Белый дом. Полковник ответил уклончиво: «Всех награждали, вот и я под раздачу попал». А ситуацию вокруг Белого дома и вовсе обсуждать с ней не захотел. Сказал, что ничего не знает, но теперь можно говорить все, что угодно. Кроме правды, разумеется. «Вся история — ложь, — сказал он тогда, — и древняя, и современная. Каждый правитель, придя к власти, переписывает ее по своему усмотрению».
Миклашевский не глуп, не болтлив и очень-очень осторожен. Служебный роман — не его тема. Однако роман с подчиненной у него случился. Может, и в самом деле влюблен был? Или просто воспылал внезапно страстью к молоденькой сотруднице, что еще хуже. Но в любом случае виновата она сама. Отказала бы с самого начала, и все. Почему не сделала этого сразу, чего боялась? Ведь не убил бы он ее…
Подозрения в отношении Миклашевского остаются. А как их проверить? Неплохо бы установить за ним наблюдение. Только, конечно, невозможно. Кого она может попросить об этом? В управление собственной безопасности обращаться глупо, тем более управление собственной безопасности занимается не поисками коррупционеров в рядах полицейских, не пресечением противоправных действий некоторых сотрудников, а обеспечением именно безопасности и охраной сотрудников от посягательства на их жизнь и здоровье. Зато народ наивно верит, будто кто-то борется с оборотнями в погонах. Проследить перемещения и встречи Миклашевского не удастся, организовать прослушку его телефона — еще большая утопия.
Вера подходила к своему дому, размышляя о том, что можно сделать.
Подняла голову, посмотрела на окна своей квартиры, направилась к подъезду и вздрогнула, потому что увидела впереди бывшего мужа. Бережной шел не спеша и тоже смотрел вверх, на окна.
Вера смотрела на его спину и ничего не понимала. Вернее, понимала, что это не Евгений, но… человек, который шел впереди, уж очень похож на него. Даже одет в ту же одежду, которую носит… то есть носил когда-то Бережной.
На последнем курсе университета Женька приобрел себе кожаный френч и гордо ходил в нем, надевая с черными джинсами «супер райфл». И на человеке, шедшем к подъезду, были сейчас та же куртка и те же джинсы, такие же потертые…
Наконец Вера сообразила, что идет следом за Толиком, которому старые вещи бывшего мужа пришлись почти впору.
Бомж обернулся и тоже заметил ее. Остановился, дождался, когда Вера подойдет.
— Помощь нужна, — сказал он. — Жанку замели и в отдел увезли. Меня не взяли. Я пытался отбить, но ее так быстро в машину запихнули, что не успел ничего. Боюсь, как бы не случилось самого плохого — она ведь теперь, в новой одежде-то, шикарно выглядит.
— За что взяли и где? — спросила Вера, доставая из сумочки телефон.
Толик тоже бросил взгляд в сумочку и увидел рукоять пистолета. Подумал мгновение, но все же признался.
— Нас в парке взяли. Я пива себе взял бутылочку, а Жанке джин-тоника банку. Хотели посидеть культурно, а тут эти орлы. Сначала с вопросами: не были ли мы здесь, когда женщину убили? Мы-то знать ничего не знаем и так и сказали, но они почему-то Жанку под руки подхватили и к машине повели. А на меня дубинками стали замахиваться.
Вера набрала номер дежурного, а когда тот ответил, сказала в трубку:
— Это участковый инспектор Бережная. Сейчас патрульная машина доставила женщину из парка. Отпустите ее, это мой человек. Если что-то знает, то мне скажет, а не вам.
Дежурный пытался возразить, но Вера настаивала.
— Я понимаю, что в здании надо полы мыть и туалеты на этажах убирать, но у вас и без того полный обезьянник рабочих рук. Так что отпустите мою девушку, а то всю профилактическую работу на участке мне срываете.
Она закончила разговор и пристально посмотрела на Толика.
— А на самом деле вы тогда в парке были?
Бомж посмотрел в сторону, вероятно, хотел соврать, но все же признался:
— Были.
— Рассказывай, что видели.
— Мы бутылки там собирали и наткнулись, как двое за кустами, совсем недалеко от дороги, ну… этим самым… занимались. Не подглядывать же. Потом молодой, похоже, парень в сторону пошел, а через какое-то время, минут через пять или десять, баба постарше быстро так, словно опаздывала куда-то, на выход двинула.
— За ней никто не шел?
Толик помолчал, а потом пожал плечами.
— Я не уверен. Вроде мужик за ней следил. Но мне из-за веток было плохо видно.
— Во что одет, разглядел?
— В куртку.
— Капюшон был наброшен на голову?
Бомж подумал немного, вздохнул и кивнул.
— Это был тот же человек, которого ты видел у дома Минусевича?
— Не знаю.
— Тот же? — повторила Вера. — Лица ты не видел, но куртка, фигура, походка — похожи?
Толик кивнул.
— Он уверенно шел, словно и не таился.
— Но ты же видел его лицо при первой встрече. Сейчас я опишу его, а ты скажешь, похож тот мужчина на мой словесный портрет или нет.
Вера начала описывать Миклашевского, а Толик кивал, словно соглашался со всем.
— Рост сто восемьдесят пять. Плотный. Плечи широкие. Лет сорок на вид или чуть больше. Нос прямой, глаза цепкие, легкая седина на висках, щеки немного впалые, складки возле губ…
— Похож. Только складок и седину не помню. Я ж лицо-то его мельком видел. И лет ему вряд ли сорок. Взгляд не цепкий, а очень спокойный. А так все сходится. Не думал, что вспомню, а как вы стали описывать, так сразу озарило.
Толик задумался и добавил:
— Брюнет он.
И тогда Вера решилась попросить бомжа об одолжении…
Ночью она проснулась и стала размышлять. Нет, Миклашевский не может быть убийцей хотя бы потому, что у него точно нет серебристого «БМВ». Такое приобретение не скрыть. К тому же он всегда говорил, что ему личный автомобиль не нужен: хватает служебного, а на крайний случай всегда можно вызвать дежурную машину. Но это не особо сильный аргумент: автомобиль можно одолжить у знакомого, взять в аренду, угнать, наконец. Воспользоваться, зная, что хозяину он сейчас не нужен, а потом поставить на место. Владелец даже знать не будет, что его машина час или два была в чужих руках и ею воспользовались для черного дела. И потом, Иван Севастьянович в принципе не мог стать убийцей, потому что он полицейский. Но это уж совсем не аргумент… Более весомо другое — у него нет мотива для совершения всех этих преступлений. И он не мог знать всех погибших. Если разбираться, то убийцей может быть лишь один человек — тот, который в той или иной степени был знаком с каждой жертвой либо хоть однажды встречался (как с Минусевичем), либо имел повод отомстить за поддержку ложного обвинения, как в случае с врачом из поликлиники. Так что вообще-то только один человек может попасть под подозрение, и выкрутиться ему будет весьма сложно. Это Вера Николаевна Бережная, капитан полиции и бывший следователь. Но ведь сама-то она знает, что не убивала никого. Тогда, может, и в самом деле Миклашевский?
