Ханс Русенфельдт - Темные тайны
Ванья насколько могла спокойно объяснила, что с точки зрения закона Лиза уже не является несовершеннолетней и что она все-таки была последним человеком, видевшим Рогера живым, — кроме убийцы, добавила она на всякий случай, — и полиции требовалось лишь проверить некоторые сведения. Кроме того, когда Лиза выразила желание, чтобы при беседе присутствовал отец, Ванья незамедлительно согласилась и пока не задала Лизе ни единого вопроса. Ральф посмотрел на Лизу, чтобы получить подтверждение, и та кивнула. Ванья предложила также проводить Лизу обратно в класс и объяснить, что ее ни в коей мере не подозревают в причастности к убийству Рогера Эрикссона.
Ральф, казалось, удовлетворился этим, немного успокоился, и затем они вместе прошли в тщательно убранную комнату для отдыха и уселись на мягкие диваны.
Ванья рассказала, что в процессе расследования они от двух не зависящих друг от друга источников получили сведения о том, что Рогер в начале десятого в пятницу вечером находился в городе, а не дома у Лизы, как та им сообщила. К изумлению Ваньи, Ральф даже не повернулся к Лизе, прежде чем прокомментировать услышанное.
— Значит, они ошибаются. Ваши источники.
— Оба? — Ванья не могла скрыть удивления.
— Да. Если Лиза говорит, что Рогер пробыл у нее до десяти, значит, так и есть. Моя дочь не лжет. — Ральф покровительственно приобнял дочь, словно в подтверждение своих слов.
— Но она, возможно, ошиблась со временем, такое случается, — попыталась Ванья, взглянув на Лизу, молча сидевшую рядом с отцом.
— Она ведь говорит, что Рогер ушел, когда на четвертом канале начинались новости. А они каждый вечер начинаются в десять часов, если я правильно информирован.
Ванья прекратила спор и обратилась напрямую к Лизе:
— Не могла ли ты ошибиться со временем ухода Рогера? Нам важно установить все с максимальной точностью, чтобы мы смогли найти того, кто его убил.
Лиза чуть крепче прижалась к руке отца и отрицательно помотала головой.
— Значит, мы все выяснили. Вас интересует что-то еще? А то мне надо возвращаться на работу.
Ванья ничего не сказала о том, что прождала полчаса, чтобы задать свой вопрос, и что ее тоже ждет работа. Вероятно, более важная, чем его. Она предприняла последнюю попытку.
— Оба человека, с которыми мы беседовали, абсолютно независимо друг от друга уверены во времени.
Ральф уставился на нее, и, когда он заговорил, в его голосе зазвучали более жесткие нотки. Ванья почувствовала, что он из людей, не привыкших, чтобы им возражали.
— Моя дочь тоже уверена. Получается, слово против слова, не так ли?
Продвинуться дальше Ванье не удалось. Лиза не издала ни звука, а Ральф ясно дал понять, что намерен и в дальнейшем присутствовать при возможных беседах. Ванья не стала разъяснять ему, что вопрос о его присутствии будут решать она и ее коллеги, а не он. Она просто молчала, а Ральф тем временем поднялся, обнял дочь, поцеловал ее в щеку, с кивком протянул руку Ванье и покинул комнату отдыха и само здание школы.
Ванья осталась стоять, глядя ему вслед. В принципе замечательно, когда родитель на сто процентов стоит на стороне своего ребенка. В процессе работы Ванье слишком часто встречалась полная противоположность. Или во всяком случае семьи, где подростки казались более или менее чужеродными элементами и родители не имели ни малейшего понятия о том, чем и с кем занимаются их дети. Следовательно, отец, примчавшийся с работы, обнявший дочку, доверявший ей и защищавший ее, вроде бы должен был стать приятным исключением в Ваньином мире. Вроде бы. Поскольку Ванья не могла отделаться от ощущения, что Ральф больше, чем Лизу, защищал образ идеальной семьи с хорошо воспитанной дочкой, которая никогда не лжет. Любой ценой избежать сплетен и разговоров было для него важнее, чем установить истинный ход событий той пятницы. Ванья повернулась к Лизе, которая стояла и грызла ноготь:
— Я провожу тебя в класс.
— В этом нет необходимости.
— Я знаю, но все-таки провожу.
Лиза пожала плечами. Они молча прошли мимо ученических шкафчиков и возле двери в столовую свернули направо вверх по широкой каменной лестнице, ведущей на второй этаж. Лиза шла, опустив голову, и из-за челки Ванья не могла видеть выражения ее лица.
— Какой у тебя сейчас урок?
— Испанский.
— Que hay en el bolso?
Лиза посмотрела на Ванью непонимающим взглядом.
— Это означает «что у тебя в сумке?».
— Я знаю.
— Я тоже изучала испанский в старших классах, и это в принципе единственное, что я помню.
— А-а.
Ванья умолкла. Своим коротким «а-а» Лиза сумела ясно показать, насколько мало ее волнуют скудные познания Ваньи в испанском языке. Они явно подошли к Лизиному классу, поскольку та замедлила шаг и потянулась к ручке двери. Ванья положила руку ей на плечо. Лиза замерла и снова подняла взгляд.
— Я знаю, что ты лжешь, — тихо сказала Ванья, глядя девочке в глаза. Та просто смотрела на нее с ничего не выражающим лицом. — Не знаю почему, но обязательно выясню. Тем или иным образом.
Ванья замолчала, ожидая от Лизы какой-либо реакции. Но таковой не последовало.
— Теперь, когда ты знаешь, что мне это известно, может, ты хочешь что-нибудь сказать?
Лиза помотала головой.
— Что же я могу сказать?
— Например, правду.
— У меня сейчас испанский. — Лиза посмотрела на Ваньину руку, по-прежнему лежавшую у нее на плече. Ванья убрала руку.
— Ладно, значит, мы, вероятно, еще встретимся.
Ванья пошла по коридору в обратном направлении, а Лиза смотрела ей вслед, пока она не скрылась за стеклянными дверьми в конце коридора. Потом осторожно отпустила ручку двери, отошла на несколько шагов в сторону, попутно доставая мобильный телефон, и быстро набрала номер. Ни имени, ни номера человека, которому она собиралась звонить, в ее телефонной книжке не значилось, и после каждого разговора она обычно чистила список звонков. Ведь никогда не знаешь, не проверит ли кто-нибудь твой мобильный. После нескольких сигналов ей ответили.
— Это я. — Лиза еще раз взглянула в конец коридора. Пусто. — Ко мне только что приходили из полиции.
Лиза слегка закатила глаза, выслушав реплику с другого конца провода.
— Нет, конечно, я ничего не сказала, но они докопаются. Я уверена. Одна женщина разговаривала со мной уже дважды. И еще вернется.
Лиза, сумевшая в течение всего допроса изображать полное безразличие, теперь заволновалась. Она так долго скрывала правду, запрятала ее в самый дальний уголок памяти и просто похоронила. Теперь же она осознавала, что существует множество сил, стремящихся вырвать у нее правду, и ее стойкость начала ослабевать. Человек на другом конце пытался поддержать ее. Подбодрить, снабдить аргументами. Она кивнула. Почувствовала себя немного сильнее. Наверное, все будет хорошо. Услышав позади шаги в коридоре, она быстро прервала разговор, высвободила пальцем застрявший в ресницах волос челки, подавила волнение и вошла на ожидавший ее урок испанского. Самой легкой походкой, на какую была способна.
* * *Лена Эрикссон провела утро в том же кресле, что и накануне. Теперь же она начала бродить по квартире и беспрерывно курить. От никотина и смолы по маленькой трехкомнатной квартирке на первом этаже распространился легкий голубоватый туман. Лена, казалось, не могла подолгу оставаться на одном месте. Она немного посидела на по-прежнему не застеленной кровати Рогера, но видеть джинсы, кипы учебников, его старые игровые приставки — сохранившиеся доказательства того, что в комнате жил шестнадцатилетний мальчик, — было невыносимо. Она пыталась обрести покой в ванной, на кухне, в собственной спальне. Но любое место слишком сильно напоминало о нем, поэтому Лена переходила к следующему и следующему. Круг за кругом по всей квартире, как настоящая безутешная мать.
Однако существовало и нечто другое, заставлявшее ее неугомонно бродить. Голос.
Тоненький голосок в глубине ее души.
Может, это ее вина? Неужели это ее вина? Черт возьми, зачем она только ввязалась в эти разговоры! Но она разозлилась. Хотела нанести ответный удар. С этого все началось. Деньги. Звонки, деньги, звонки. По кругу, в точности как ее хождение по квартире. Но неужели это могло привести к такому? Она не знала, действительно не знала. И не имела представления, как узнать. А узнать было необходимо. Ей требовалось знать наверняка, что она просто мать, лишившаяся сына, на которую безвинно обрушилось самое страшное. Лена закурила еще одну сигарету. Сегодня они пошли бы за покупками. И обязательно поругались бы — из-за денег, одежды, отношения, уважения, из-за всех тех слов, которые, она знала, так наскучили Рогеру. Лена заплакала. Ей так его не хватает. Она упала на колени и дала волю горю и боли. Это возымело благотворное действие, но сквозь слезы ей вновь слышался голос.
