Неле Нойхаус - Ненавистная фрау
Анке Шауер, похоже, не понравилась критика инструктора и его жены. Боденштайн заметил, что Тордис в течение всего времени не спускала с него глаз. Ее изучающие взгляды как-то по-особенному и даже неприятно сбивали его с толку. Мерещились ли ему призраки из прошлого или она действительно немного напоминала Инку Ханзен?
— Я видела Изабель в последний раз в субботу, во второй половине дня, — сказала Тордис, когда Боденштайн уже подумал, что не услышит больше ничего, кроме историй, не представляющих большого интереса. — После конюшни я поехала в «Макдоналдс» в Швальбах. Там я случайно увидела ее. Она стояла на парковочной площадке и разговаривала с каким-то типом. То есть… — Она запнулась, на секунду задумалась и положила указательный палец на кончик носа. — Собственно говоря, они скорее ссорились. Мужчина схватил ее за плечо. Пока я выходила из машины, он исчез.
— Что это был за мужчина? — Боденштайн поздравил себя с принятым им самим решением поехать в «Гут Вальдхоф». Наконец он узнал хоть что-то о последних часах недолгой жизни Изабель Керстнер.
— Понятия не имею. Я его как следует не разглядела. Автомобиль, правда, был необычным. Старый кабриолет «Мерседес-Пагода» 280 SL, семидесятого года выпуска, золотистого цвета. Начальная буква на государственном номере — «G»… У меня слабость к старым автомобилям, — с улыбкой пояснила.
— В котором часу это было? — поинтересовался Боденштайн.
— Примерно в половине четвертого. — Тордис посмотрела Боденштайну прямо в глаза. — Изабель была в очень веселом расположении духа. Она бросилась мне на шею и сказала что-то вроде: «Заходи как-нибудь ко мне, я пошлю тебе эсэмэску».
— Заходи? — спросил Боденштайн. — Куда?
— Не имею представления. — Тордис пожала плечами. — Изабель часто говорила какую-нибудь чепуху, я не придавала этому значения.
Боденштайн осознавал, что пристально смотрит на нее, и старался придать своему голосу деловой оттенок, когда расспрашивал обеих девушек об окружении Изабель. Анке Шауер сказала, что у Изабель было очень много знакомых. По крайней мере, у нее никогда не возникало проблем, если она хотела познакомиться с мужчинами; скорее, проблемы появлялись, когда ей надо было от них избавиться. Кто купил ей «Порше», не знала ни Анке, ни Тордис.
— Недавно Изабель сообщила, что скоро у нее отпадет надобность ограничивать себя в расходах, так как она затеяла супердело, которое обеспечит ей роскошную жизнь, — вспомнила Анке Шауер. — Она скрывала какую-то тайну.
— Когда это было? — насторожился Боденштайн.
— Пару недель назад. — Анке призадумалась, наморщив лоб. — Примерно в конце июля. Тогда она все время разъезжала с этим Филиппом.
— С Филиппом? — переспросил Боденштайн.
— Мерзкий такой тип, — сказала Тордис. — Примерно лет тридцать — тридцать пять, темные волосы, зачесанные назад и уложенные гелем, костюм и темные зеркальные очки.
— И шикарный автомобиль, — добавила Анке Шауер. — Изабель утверждала, что он кинопродюсер. Пару раз она притаскивала его сюда, чтобы устроить шоу.
Боденштайн поблагодарил обеих дам за информацию и дал им свою визитную карточку.
— Позвоните мне, если вспомните что-то еще, что могло бы нам помочь.
Шатенка кивнула и убрала визитную карточку, а Тордис внимательно стала ее изучать.
— Только в этом случае? — спросила она и подняла голову.
— Простите?
— Я имею в виду, я вам могу позвонить, если что-то вспомню об Изабель, или просто так — тоже? — Тордис опять смотрела на него вызывающе и с легкой издевкой.
Боденштайн ответил на ее взгляд. Инка Ханзен в молодости с короткими волосами. Невероятное сходство!
— Меня интересует только расследование дела. — Он улыбнулся подчеркнуто холодно. — Приятного вечера.
Оливер пересек двор — при этом ему казалось, что он чувствует спиной взгляд Тордис, — и вошел в конюшню с торца. В проходе царили оживление и суматоха. Лошади, привязанные к стержням решетки боксов, были вычищены, оседланы или только что расседланы. Несколько лошадей находились в светлом шестидесятиметровом манеже. Фридхельм Дёринг сидел на резвом гнедом жеребце. Наметанным глазом знатока лошадей Боденштайн определил, что Дёринг хороший наездник. Он не давал своей лошади сбить себя с толку неправильными скачками.
— Извините, — раздался голос за спиной Боденштайна, — могу я вам чем-то помочь?
На мужчине были светлые бриджи для верховой езды и рабочая обувь. Его лоб украшал пластырь. Мужчина осмотрел Боденштайна с головы до ног. Похоже, присутствие посторонних в этой конюшне не приветствуется.
— Мне нужен господин Дёринг, — сообщил Боденштайн, — спасибо.
В этот момент Фридхельм Дёринг прогалопировал мимо двери и посмотрел на Боденштайна. На его лице промелькнуло удивленное выражение, и он осадил свою лошадь.
— Добрый вечер, господин главный комиссар! — крикнул он, и все посетители манежа невольно, кто заметно, а кто слегка, повернулись в сторону Боденштайна.
В глазах мужчины в светлых бриджах читалось неудовольствие. Боденштайн догадался, что это, вероятно, инструктор Кампманн.
— Добрый вечер, господин Дёринг, — ответил Боденштайн.
— Вы ко мне? — Фридхельм резко натянул поводья, потому что лошадь сделала пугающий скачок в сторону.
— Да, но я подожду.
Боденштайн наблюдал за тем, что происходило в манеже, но мысли его крутились вокруг молодой женщины по имени Тордис и уходили в далекое прошлое. Он спрашивал себя, был бы у него шанс с Инкой, если бы Ингвар Руландт годом раньше уехал из Руппертсхайна, чтобы сделать карьеру жокея в большом мире. Догадывалась ли Инка, насколько он в нее влюблен? Вероятно, нет. Еще с малых лет Оливер умел хорошо скрывать сильные чувства. Для Инки он всегда был только старшим братом Квентина, не более. Боденштайн покачал головой и переключился на то, что происходило в манеже.
Инструктор Кампманн стоял теперь в центре и давал инструкции какой-то женщине. Его взгляд постоянно возвращался в ту точку, где стоял Боденштайн, и, казалось, ему абсолютно не по душе вновь видеть рядом с собой полицейского. Дёринг, напротив, выглядел совершенно невозмутимым. Он перекинул через круп своей лошади попону и ехал шагом с длинным поводом. При этом он непринужденно болтал с другой наездницей, которая только начала заниматься верховой ездой. Или он стреляный воробей, или привык общаться с государственными службами. Когда он наконец выскочил из седла и повел свою лошадь в конюшню, Боденштайн последовал за ним.
— Красивый жеребец, — кивнул он Дёрингу. — Это конкурная лошадь?
— Да, и в самом деле хорошая, — подтвердил тот с гордой улыбкой и провел рукой по влажным от пота волосам.
Боденштайну приходилось признать, что Фридхельм Дёринг обладал ярко выраженной мужской внешностью. Рейтузы для верховой езды были неприлично узкими, и, как у балеруна, под серой тканью отчетливо вырисовывалось его мужское достоинство. Светлые глаза под тяжелыми веками выдавали внутреннюю жестокость, прикрытую изысканностью. Но Дёринг умело маскировал это очаровательной улыбкой и подкупающими манерами. Многие женщины любят мужчин с привлекательной, но несколько грубой внешностью. Но почему к их числу не относится Анна Лена Дёринг?
— Я купил его на аукционе, когда ему было два года, — похвастался Дёринг с нескрываемой гордостью. — Вы разбираетесь в лошадях?
— Немного, — подтвердил Боденштайн. — Раньше я сам занимался верховой ездой, но сейчас у меня, к сожалению, нет на это времени.
— Конная полиция, да? — Дёринг панибратски подмигнул.
— Нет, это было до того, как я начал работать в полиции, — возразил Оливер, не отвечая юмором на замечание, явно отпущенное в качестве шутки.
Дёринг одарил его оценивающим взглядом, снял с лошади теплоизолирующую попону и повел в денник.
— Вы каждый день выезжаете ваших лошадей? — поинтересовался Боденштайн.
— Нет. — Дёринг сдвинул дверь денника и снял свою куртку, которая висела на крючке перед боксом. — Обычно это делает моя жена, но она сейчас в отъезде.
Он говорил совершенно спокойно и невозмутимо, и если бы старший комиссар не видел утром Анну Лену Дёринг с ее обезображенным лицом, он бы тоже не сомневался в его словах.
— Ваших лошадей лечит муж Изабель Керстнер, не так ли?
— Да, — Дёринг накинул куртку, — он действительно хороший ветеринар, но как мужчина он был Изабель не пара.
— Почему вы так думаете?
Дёринг вдруг ухмыльнулся, и на его загорелом лице обнажились очень белые зубы.
— Давайте выпьем пива. Потом я расскажу вам об Изабель все, что вы хотите знать.
Доктор Михаэль Керстнер стоял рядом с мерином сивой масти и обследовал тот участок груди животного, где он в минувшую субботу наложил шов из шестидесяти стежков.
