Светлана Борминская - А ты люби меня
— С чего они это взяли? — возмущался Геша такими предположениями местных уголовных сотрудников. — Просто цирк.
— Поехали в Ниццу! — попискивала любимая Гешина женщина.
— Да-а, я уеду — а вдруг они в настоящую могилу полезут — картину искать, а меня-то там и нет! — метался по дому любимой Геша. — Меня что, тогда, Рая?..
— Не знаю, — начинала плакать любимая женщина, закатывая самые красивые в Ершове глаза.
— Я — знаю! — басил Геша, присаживаясь рядом на кровать. — Объявят в розыск!.. И Интерпол вернёт в Россию и меня и тебя и собаку, и наш грузовик денег!
— Что же делать? — испуганно спрашивала Рая.
— Если б я знал! — кричал Геша, укладываясь спать.
А утром…
— Каждая минута в этой жизни должна приносить удовольствие! И что я здесь сижу? — спрашивал себя Геша, расхаживая по чердаку, с которого была видна его передвинутая могила; он две недели подряд наблюдал, как его раскапывают, не находят и снова закапывают, и в голове его роились чрезвычайно грустные мысли.
МУЗЕЙНАЯ КРЫСАТолько одна музейная крыса видела и знала в лицо похитителя картины, из-за которой Геннадий Суэтин был вынужден скрываться в частном доме Раисы Охапкиной на улице Колхозной.
Картину, свёрнутую в рулон похитил муж крысы — большой и умный крыс Тимофей — и съел в укромном углу под полом Ершовского городского музея прикладного искусства.
Крыса долго стыдила Тимофея за то, что он не поделился с ней и их двенадцатью детьми!
— Как ты мог! — кричала крыса на супруга, а дети глядели на них не мигая из разных углов подпола под музеем. — Как ты только мог, Тимофей!!!
Тимофей молчал.
Он мог всё.
ЧТО ДЕЛАТЬ?Он был очень талантливый, и если бы родился под другой звездой — возможно, стал учителем или врачом. Вот только бытиё, в котором рождается человек, определяет всё его будущее.
С этим можно спорить — вспомнив, хотя бы Ломоносова, но жизнь диктует свои условия, и не каждый будет плыть против течения.
А зря…
Геша лежал на чердаке (во дворе у дома Раисы стоял грузовик с деньгами) и думал: «Вот ведь как — всё у меня есть, а из дома выйти не могу! Вот ведь как…»
Геннадий промышлял незаконными операциями всю жизнь. Он был «цеховиком» до девяностых и удачливым бизнесменом ещё лет десять, последнее время посвящая себя посредничеству между властью и остальным миром. Не по зову сердца или ума — просто так легли карты жизни Геннадия Бертрановича.
И те же карты подсказали ему: Гена, уезжай, тебе осталось здесь совсем немного жизни. Гена где-то незаметно перешёл ту грань, в общем, стал знать слишком много для смертного в этом городе и этой стране. Пусть даже очень небедного смертного.
И он устроил нападение на себя с последующими похоронами…
Чего ему это стоило?
Денег.
Но — привело лишь к тому, о чём вы прочитали.
— Что же это за картина такая? Выходит, если б я её похитил, то за неё меня убили мои же друзья? — не давала покоя Геннадию Бертрановичу навязчивая мысль. — Можно подумать, меня и убить больше не за что? Ну, опера, ну, циркачи…
Ведь если бы какой-то олух не украл её аккуратно за день, когда он инсценировал свою смерть, в эти самые минуты господин Суэтин плескался бы в Средиземном море и учил хохотушку Раю плавать, а не лежал у неё на чердаке в конце пустынной улицы.
На Геннадии был надет синий костюм «Пума», один в один какой на кладбище вырыли супруги Чаплыжкины в последнюю пятницу.
— Что же делать?! — спрашивал себя Геннадий Бертранович.
БРАТ ПО НЕСЧАСТЬЮНа дорогу вышел огненно-рыжий крыс Тимофей. Голова у него кружилась. После съедения картины он вдруг почувствовал себя не в шутку плохо. Если бы кто учёный объяснил крысу, что в масляных красках содержится большой процент свинца — Тимофей ни под каким видом не стал бы завтракать картиной.
Смотреть на Тимофея без слёз было почти невозможно. Он едва шевелил усами на розовой морде.
— Что же делать? — спросил Тимофей луну.
Его супруга собирала деньги на поминки и готовилась к невеселой роли вдовы.
ПРЕДЫСТОРИЯТеперь что касается этой свёрнутой в рулон картины, хранившейся до последнего времени в углу запасника музея прикладного искусства…
Про картину поподробнее пошла узнать мать Раисы — Галина Ивановна. Идти было недалеко — на улицу Коммунаров, к уборщице музея прикладного искусства Нинели Константиновне Гриб.
— В ней есть… то есть была — божья искра! — подумав, сказала уборщица.
— А ты её видела? — посидев и подумав, спросила Галина Ивановна, которую никто за всю жизнь обмануть так и не смог. Бывают такие женщины.
— Да! — подозрительно быстро сказала Нинель Константиновна.
— И что на ней нарисовано? — одарила её ещё одним взглядом Галина Ивановна.
— Живое препятствие… на пути, — пробормотала уборщица.
— Что это значит? — и не думала сдаваться Галина Ивановна.
— Ну, — встала и развела руками Нинель Константиновна. — Искусство нельзя описать вербально.
Галина Ивановна напряжённо вгляделась в одухотворённое лицо уборщицы.
— Ну, словами, — смилостивилась та.
Галина Ивановна покачала головой и тяжело вздохнула. Оригинальностью мыслей Нинель Константиновна славилась с детства, её из-за этого трижды не приняли в педучилище.
— А фотографии этой картины не осталось? — доставая торт из сумки, кивнула на чайник Галина Ивановна.
И через день на чердаке у Геши лежали две фотографии из музея. На них в чёрно-белом варианте были отображены сущность и внешний вид пропавшей картины.
— Шедевром тут и не пахнет, — повертев их в руках, сказала Рая.
— Чёрт знает что! — Галина Ивановна, хоть и проработала всю жизнь поваром в школьной столовой, в искусстве понимала.
Геша взял обе фотографии, долго глядел на них и тоже не впечатлился.
На самом деле ничего такого, за что можно убить, в картине не было. Висел какой-то занавес, по виду тяжёлый, а за ним что-то стояло — то ли человек, то ли шкаф? Ветер из окна дул и занавес внизу сдуло, и были видны — то ли ноги, то ли ножки от шкафа…
«Я такую лабуду за пять минут нарисую», — подумал Геша и велел:
— Купите мне краски и два холста.
Мать и дочь переглянулись, и тут впервые в сердце Раисы закралось подозрение — что не будет она ближайшее время плескаться в Средиземном море. И в Адриатическом тоже, ой, не будет!
«А потом, когда-нибудь, может, ещё и буду!» — успокоила себя Рая.
Что касается грузовика, который стоял во дворе дома Раисы Охапкиной, он, конечно, был не с деньгами. В нём, безусловно, лежал багаж, который Геша хотел увезти с собой, а деньги он хранил в банках на территории двух иностранных княжеств — Лихтенштейна и ещё одного такого же. Так вот, в грузовике этом лежало кое-что интересное, и оно-то привлекло к нему внимание милиции.
И грузовик конфисковали, доставив к ОВД на улицу Воровского. Картины там не оказалось, но было столько вещей, что, пожалуй, стоили они поболее той картины.
И вдобавок — привезли туда же Раису.
— Отчего же вещи, принадлежащие вашему убитому любовнику, хранятся в крытом грузовике у вас под окном? — спросили её там. — Не вы ли ради этих дорогостоящих вещей убили его, Раиса Дорофеевна? — задали ей ещё один вопрос и добавили: — Насмотревшись американских боевиков?..
Раиса молчала, как рыба, она как раз держала в руках холст и краски, которые купила Геше, раз он просил.
— Его убили по всем канонам классического убийства — он вышел из машины, и ему мощным ударом сломали гортань! — поведали ей тут же и осеклись: Раиса представляла собой очень хрупкую для Ершова женщину. И в связи с этим была отпущена примерно через час, после соблюдения всех формальностей.
— Не вы ли, уважаемая Раиса, свели в могилу, своего пожилого, надоевшего вам до чертей любовника и завладели этими прекрасными вещами? — шла и повторяла на разные лады Раиса, пока не свернула к собственному дому. — И чего я с ним связалась?
— На, рисуй! — протянула она Геннадию Бертрановичу кисти, краски и холст, забравшись на чердак.
Геннадий удивлённо посмотрел на неё и вздохнул. Он переставал узнавать свою весёлую любовь.
— Скоро уедем, Райка! — на всякий случай пообещал он.
Но праздника не получилась.
Содержимое конфискованного грузовика утром следующего дня можно было обозначить примерно так — хоть шаром покати.
— Ну, не покойнику же отдавать?
Резонно.
Из газеты «Ершовский путь»:
«Город Ершов назван совсем не в честь ершей, живущих в местной речке. Издавна в городе делают „ерши“ — для чистки бутылок, но сейчас производство этих нужных в хозяйстве полезных предметов сошло практически на нет. Китайский ширпотреб заполонил все прилавки необъятной России».
