Вера Русанова - Букет для будущей вдовы
- Привет, - проговорил он, увидев меня, спускающуюся с лестницы.
- Привет, - отозвалась я.
- Не отпускают?
- Теоретически "меня никто здесь не держит", но практически...
- Мамуля постаралась, - он вздохнул. - Хотя, знаешь, Жень, может она и права? Ну, разве лучше будет, если ты не долечишься толком и снова заболеешь?
Вопрос был явно риторическим, поэтому я не стала на него отвечать, а просто молча обогнула круглый журнальный столик и плюхнулась в кресло напротив. Леха преданно и грустно смотрел на меня своими круглыми карими глазами и машинально теребил в руках "пальцы" черных кожаных перчаток. Я же глядела, вроде бы, на него, а, на самом деле, сквозь него, в очередной раз задумавшись о своей пропащей жизни и своей странной судьбе. Хотя, в общем-то, что в ней было особенно странного? Ну, родилась. Ну, закончила сначала детский сад, потом школу, потом Новосибирское театральное училище. Ну, умудрилась до двадцати восьми лет ни разу не побывать замужем, не будучи при этом ни уродиной, ни какой-нибудь совсем уж патологической идиоткой. Ну, рванула от несчастной любви в Москву, не зная там никого и ничего, кроме Красной площади, Большого театра и Собора Василия Блаженного. Естественно, влипла в историю. Познакомилась с Лехой. И ни на минуту не прекращая теоретически страдать по оставшемуся в Новосибирске Сереженьке Пашкову, каким-то непостижимым образом однажды очутилась с Алексеем в одной постели. А дальше события начали развиваться сами собой, вроде бы даже помимо моей воли.
Митрошкин (он же Леха) как-то очень лихо и быстро уговорил меня не торопиться с возвращением в Сибирь. Проявив чудеса дипломатии и красноречия, убедил главного режиссера своего театра зачислить меня в труппу. Хотя бы на "полуобщественных" началах. Хотел даже перевезти мои вещи из квартиры, которую я снимала в Люберцах, в свою комнату в Марьиной Роще, но тут уже я уперлась, как ослица. Европейская система жизни "на два дома" с кормежкой на моей территории устраивала меня значительно больше. Тем более, что я все ещё часто вспоминала Пашкова и вовсе не была уверена, что поступаю правильно, так скоропалительно втрющиваясь в новый роман.
Два месяца тому назад я толком не знала, каким словом можно точно охарактеризовать мое отношение к Лехе. Не знала я этого и теперь. Но, тем не менее, зачем-то поддалась на уговоры и поехала на рождество в подмосковный Михайловск, густо населенный разнообразными Митрошкинскими родственниками. И, естественно, первым, что услышала от восьмидесятилетней Лехиной бабушки, вышедшей нас встречать аж на лестничную клетку, было:
- Ох, ну вот, наконец-то, и невестушка! Темненька!.. А бледненька-то! А худенька-то какая!
Я разозлилась на собственную глупость и немедленно густо покраснела, чем заслужила ещё один комплимент: "И стесняется! Ой, какая девочка хорошая!" Леха все это время тихо и довольно сопел за моей спиной, не предпринимая ни малейшей попытки внести хоть какую-то ясность в ситуацию.
Мама, Елена Тимофеевна, в проявлении эмоций оказалась сдержаннее, но и она взирала на нас периодически увлажняющимися от слез глазами, на кухне хлопотала с каким-то ненормальным даже для идеальной хозяйки усердием, а после ужина (приехали мы поздно, около десяти вечера), "непринужденно" улыбаясь, спросила дрогнувшим голосом:
- Ребята, вам как - вместе постелить?
И тут я в порыве мстительной злобы, покосившись на Митрошкина, с видом падишаха расположившегося на диване, уверенно произнесла:
- Отдельно... Если это не сложно, конечно?
Мой поступок явно заслужил одобрение женской половины семейства Митрошкиных (Лехин папа развелся с Еленой Тимофеевной много лет назад), зато самого "женишка" вверг в тихое уныние.
- Ну, и зачем ты это сделала? - спросил он, церемонно зайдя перед сном пожелать мне спокойной ночи.
- Зачем-зачем.., - я сняла с кровати оранжевое покрывало и сложила его сначала вдвое, а потом вчетверо. - А ты - зачем? "Ах, поехали-поехали! Ах, там такой лес! Ах, будем на лыжах кататься!".. Да мне и в голову придти не могло...
Тирада намечалась длинная. Мне хотелось с праведным гневом высказать все-все: и то, что про "женихов" и "невест" никакого разговора не было, и то, что я, наивная, искренне верила, что все родственники в курсе - мы просто приехали покататься на лыжах!.. Но неприятная мыслишка , вдруг промелькнувшая в мозгу, заставила меня несколько поумерить свой пыл: "Вообще-то, на лыжах можно было прекрасно покататься на любой лыжной базе, не удалясь от МКАД больше, чем на пару километров. И если в чью-то голову не могло придти то, что родственники станут относиться к такому визиту именно, как к знакомству с невестой, то, может быть, причина в неполадках в этой самой голове?"
В общем, я перестала гнусно лицемерить, покаянно вздохнула, получила нежный поцелуй в макушку и, вполне умиротворенная, легла спать. А на следующий день за обедом мой бедный многострадальный желудок вдруг скукожился от боли. А вместе с желудком скукожилась я, побледнев и закусив губу. Осторожные мамины предположения о моей беременности были нами тут же с горячностью отвергнуты. Меня уложили в постель и напичкали таблетками. Но легче почему-то не делалось. "Наверное, Боженьке был неугоден мой визит в Михайловск!" - тоскливо размышляла я, глядя в потолок и периодически поскрипывая зубами от боли. - "Вот теперь и буду здесь целые сутки лежать-валяться, как последняя идиотка!" Однако, оказалось, что мои предположения были ещё даже очень оптимистичными. Назавтра вызвали участкового врача. Она побоялась ставить диагноз и стала склонять семейство Митрошкиных к моей немедленной госпитализации. Елена Тимофеевна вздыхала и качала головой, бабушка сокрушенно пожевывала бледными старческими губами. Донельзя огорченный Леха курил одну сигарету за другой и каждые три минуты с надеждой спрашивал, не полегчало ли мне?
В больницу ужасно не хотелось. Тем более, врачиха "обнадеживающе" заметила, что стационар сейчас, конечно, переполнен, но койку в коридоре, наверное, все равно найдут. И тогда Елена Тимофеевна впервые заикнулась о профилактории. Бабушка тут же одобрительно закивала маленькой головой, по-черепашьи повязанной белым платочком. Леха заговорил о какой-то Марине... В общем, дальнейшие оргвопросы решились без моего участия. Лехина мама набрала пару телефонных номеров, с кем-то переговорила. Митрошкин, пересчитав деньги, вынутые из внутреннего кармана куртки, куда-то убежал часа на полтора. Потом к подъезду подогнали белые "Жигули", меня бережно одели в шубку и со всеми предосторожностями повезли по заснеженным улицам Михайловска.
- Маринка лично договорилась с Анатолием Львовичем, - успокаивал меня по дороге Леха. - Она говорит, что он, вообще, мужик классный! И юморной, и как врач хороший... Во-первых, за пару дней тебя на ноги поставит, а во-вторых, и отношение нормальное будет, не то что в терапии, где на одну медсестру миллион больных.
Я кивала и грустно взирала на проплывающие за окном "Булочные" и "Парикмахерские", думая о том, что до Рождества осталось два дня, и ещё почему-то о гадком Пашкове. Может быть потому, что всего год назад, январские праздники мы встречали вместе?..
Профилакторий не просто находился на территории Михайловского больничного городка - он располагался в двухэтажном сером крыле, нелепым аппендиксом торчавшем из терапевтического корпуса.
- Здесь раньше то ли администрация сидела, то ли ещё какая-то фигня, весьма доступно объяснил Митрошкин, помогая мне выбраться из машины. - А потом, когда все кругом на хозрасчет стали переходить, профилакторий сделали... Он, кстати, крутым считается. Маринка говорит, тут у них даже какие-то... бальнеологические залы есть. В смысле, ванны больным делают: солевые там, азотные... Даже из других городов лечиться иногда приезжают. Ну, и палаты тоже хорошие: на одного человека и на два...
Я уже знала, что буду лежать в палате "на два человека", что меня немедленно осмотрит сам "замечательный доктор" Анатолий Львович, и что выйду я отсюда здоровая и счастливая, как малыш из рекламы памперсов. Последнее обещание особенно настораживало, ибо я знала: если задаться целью найти даже у практически здорового человека болезни, их можно отыскать великое множество - а значит, мне светит безрадостная перспектива проторчать здесь дней десять или даже больше.
Когда же мою серую крашенную "лису", высокие ботиночки на шнуровке, а так же шерстяной беретик приняли в гардероб и заперли на ключ, мне сделалось и вовсе тоскливо.
- Не оставляй меня здесь, Леша! Я умру! - жалостно захныкала я. - Я не хочу тут оставаться!
- Не волнуйтесь, девушка! После смерти вас выдадут родственникам на второй же день, - серьезно пообещал нарисовавшийся в холле Анатолий Львович. Я, ещё не адаптировавшаяся к его специфическому юмору, взглянула на него со страхом и тут же снова согнулась пополам от боли, стиснувшей желудок. Так состоялось мое заселение в лечебно-оздоровительный профилакторий славного города Михайловска...
