Александр Ольбик - Жертва обстоятельств
-- У меня кончились сигареты, -- нервно оправдывалась она и незаметным жестом попыталась прикрыть халатиком, как назло, вылезающую наружу грудь. -А что нельзя к соседям сходить?
Но Серега, хоть и с дикого бодуна, но от ревности зорок, словно ясный сокол, и дерзок, как баран, которого впервые подвели к овце.
-- Где ты, шлюха, была? -- грозно спросил Серега, совершенно не соображая, какую банальщину он городит. Однако, схватив жену за воротник халатика, одним мазком содрал его с ее прекрасного и абсолютно обнаженного тела... -- У-у-хх, -- застонал Козырев и стал метаться по кухне, искать, чем бы урезонить свою любезную Викушу, но, как назло, ничего путного под руку не попадало. -- Ты хочешь, дешевизна, сказать, что для того, чтобы стрельнуть сигарету, надо обязательно трясти голой п....й? Я тебе сейчас так дам прикурить, что ты неделю будешь мазаться бодягой, но она тебе не поможет...
-- Вот только тронь, паразит, завтра останешься без похмелки... Как что -- Викуша, дай на пиво. Хамло позорное, объявляю тебе мораторий... Захочешь трахаться, иди на вокзал, может, быстрее подхватишь сифон и отстанешь от меня наконец...
-- Ах так! -- взревел белугой Серега и схватил недопитую со стола бутылку пива. И замахнулся даже, но пиво пролилось и попало ему в глаз и Сергей, бросив бутылку, побежал в ванную промывать очи...
А утром, как ни в чем не бывало -- горячий кофе, правда, растворимый и даже не кофе, а кофейный напиток. И даже, не напиток, а моча Тарзана. Но терпел, хлебал и думал о глотке виски, которого вчера было так много...
-- Вот же живут люди! -- сказал Сергей, чтобы только разрядить послегрозовую атмосферу. -- Товару, как в Эрмитаже. Черт знает, барахолка какая-то...
-- Поменьше заливай глаза и у тебя все будет...
-- Сейчас! Тоже мне рецепт. А что Рэм, меньше моего заливает?
-- Но ты не забывай, кто у него жена.
Серега достал из пачки дрянную сигарету. Вжикнул зажигалкой.
-- Подумаешь, тоже мне племянница Дюпона! Обычная буфетчица. Кстати, такая же, как и ты, шилохвостка...
-- Обычная да не обычная. В лучшем казино города работает. Я вот, например, не могу разъезжать по курортам. Сейчас она свой живот греет на Канарах, а я тут с тобой, обормотом, свои последние нервы на барабан наматываю.
И прорвало Вику: лучше, мол, жить с безногим, с безруким, чем вот с таким, как Серега, непроворотом. Одним словом, лежачий булыжник, под который никакая вода никогда не потечет.
-- Это я -- булыжник?! -- грозно тряхнул чубом Козырев. -- Ладно, Викуша, я эти слова никогда не забуду и тебе еще будет стыдно за них. Сгоришь, немытая посуда, со стыда...
И сгорела -- на суде. Но сперва была предыстория.
На третью ночь после отлета Рэма на Канарские острова, Сергей намазал бустилатом газету и с помощью вантуса вытащил стекло из окна, ведущего в кухню квартиры Тихих. Все остальное было делом техники. Сработал он просто классически: без отпечатков пальцев, ибо орудовал в резиновых перчатках, в коих Вика моет посуду, а когда возвращался из квартиры, полил за собой французской водой. Чтобы у полицейских собак нюх скособочило. А вода, между прочим, была та самая, которой Рэм от души себя поливал и ароматами которой несло от Вики в ту ночь, когда она ходила к нему, якобы за сигаретами. Козырева от этой ассоциации едва не стошнило.
Добыча была неплохая. Серега был бы не Серегой, если бы в том же шкафу, где он без труда отыскал коробочку с бриллиантовым кольцом, не произвел бы беглый досмотр. И, конечно, в стопке пододеяльников и простыней он наткнулся на кучку денег, от которых тоже несло тем же самым французским парфюмом только с примесью табака.
И когда Козырев творил свое черное дело, его тонкие, искривленные волнением губы произносили одну и ту же фразу: "Я тебе, бармен, покажу шушваль!"
Заглянул он и на кухню: хлебнул из початой бутылки коньяку, а с полки, где импортным блеском хорохорились различные этикетки, он подхватил большую банку бразильского кофе. Он уже был у окна, уже ощущал июльскую ночную прохладу, когда вдруг его осенило заглянуть в секретер -- черного дерева, с золотисто-перламутровой инкрустацией. Каких только безделушек там не было -от всевозможных статуэток, до пачек презервативов разных расцветок и фасонов. Пару конвертиков Сергей бросил себе в нагрудный карман и открыл внутреннюю дверцу. Вот там, ради чего, собственно, он и шел сюда, лежал пистолет. И не утерпел, выщелкнул обойму и увидел, что в ней не газовые, а самые настоящие боевые патроны калибра 7,65 мм "ауто". Обойму он снова защелкнул в рукоятку, а сам аккуратненький, элегантный в своих пропорциях "Вальтер" он засунул за пояс и на мгновение почувствовал себя сверхзначимой величиной.
Но вот незадача: когда Серега вылазил из окна, резиновая перчатка, задев осколыш стекла, лопнула и он почувствовал укол. Однако через мгновение он об этом забыл.
Он пересек двор, краем глаза зырнул на полное звезд небо, на силуэты росших во дворе старых туй и вошел в дверь ледника. Там у него еще с детских лет был тайник, куда он от отца прятал сигареты. Серега вынул из стены кирпич и в небольшую нишу положил пистолет, который он предварительно завернул в носовой платок.
Вот так и стал Серега вором. Все наступившее утро он страшно куролесил, был возбужден и говорил, как заведенный. И, чуть не плача от восторга, втолковывал Вике:
-- Скоро, моя дорогая, ты откажешься от своих пошлых слов насчет безногого и безрукого... Я тебе покажу, как можно красиво жить.
И не хватило у него терпежа: он вытащил из кармана несколько сто долларовых купюр и, словно прикуп, сбросил их на стол, под самые руки жены.
-- Возьми и запомни, что и слесаря могут жить не хуже этой жирной сволочи, -- Козырев указал рукой куда-то в вечность.
Тут же позвонил отцу.
-- Могу тебя, батя, обрадовать -- твой сын выиграл в спортлото. Сколько? А сколько тебе надо до пенсии? Ах, не нуждаешься...Гордый стал...
Через неделю -- на большее его не хватило -- он отправился в Ригу, в шикарный магазин, где сделал для себя и для Вики дорогие покупки. Себе -золотые часы с бриллиантовой крошкой по ободку, переносной кассетник, фотоаппарат-"мыльницу" и два пиджака -- красного и темно-зеленого цветов. Виктории -- двадцать пар колготок, на отсутствие которых она постоянно жаловалась, электрическую мясорубку и ее голубую мечту -- пылесос с влагоувлажнителем... Когда влезал с вещами в электричку, чтобы вернуться домой, прямо на ступеньках на него надели наручники.
Позже, на суде, он узнает трагическую для себя правду: пока он болтался по магазинам, его Викуша, совершенно случайно увидела разбитое окно, в которое лазил Сергей, и тут же позвонила в полицию... Догадывалась, но позвонила. И доллары, подаренные им, она собственноручно отдала следователю...
На первых допросах Серега попытался строить из себя пионера-подпольщика. Все и категорически отрицал. Но когда им с Викой сделали очную ставку и ознакомили с заключением эксперта, который идентифицировал взятую у него кровь, со следами крови, которую нашли на стекле в доме Рэма, Сергей сломался. А дальше следствие пошло, как по тефлону. Оказалось, что кольцо, украденное у Рэма, принадлежит знаменитой актрисе, убитой в своем подъезде ранней весной. Рэма, когда тот вернулся с Канаров, тоже стали таскать на допросы, но он выкрутился: указал человека, который продал ему бриллиантовое кольцо за бутылку молдавского коньяка.
В суде Тихий зло двигал желваками и смотрел на Козырева так, как, наверное, должен смотреть художник на свое уродливое произведение.
-- Ну, Серый, ты совсем обнаглел, -- пенял ему Рэм. -- Я тебя, как брата родного, принимал, а ты из-за угла... Хоть бы отошел подальше от дома.
-- Извини, опоздал на трамвай, -- схохмил Серега.
-- Так попросил бы меня подвезти. Для такого благородного дела не отказал бы...
Судья, разумеется, прения сторон пресек в корне и вскоре Козырев уяснил свою дальнейшую судьбу: пять лет лишения свободы с отбытием первого года в тюрьме.
Вика прямо на суде отреклась от него.
-- Граждане судьи, -- выдвинула она свой подлый меморандум, -убедительно прошу вас отослать Козырева Сергея, как можно дальше от дома, а лучше всего -- на урановые рудники, чтобы он оттуда...
Судья кисло улыбнулся и, сняв с длинного носа очки, долго их протирал полой судейской мантии.
-- У нас, к сожалению, нет урановых рудников, -- с издевкой в голосе ответил судья.
Вика не знала, что бы еще навесить на Серегу и потому от своей глупости расплакалась. А он, оглушенный таким вероломством, никак не мог сложить предоставленное ему судом последнее слово. Что-то невразумительное мямлил, пока не сочинил девственную по своей инфантильности фразу: "Я, граждане судьи, стал своего рода жертвой обстоятельств... Это они меня, как черт в спину, подтолкнули к этому нехорошему проступку". Козырев ни в какую не желал называть вещи своими именами, а потому слово "преступление" ему казалось в такую минуту неуместным.
