Светлана Гончаренко - Частная коллекция ошибок
– Нет, ты не понимаешь! – вскричала Ольга, заламывая белые крупитчатые руки. – Я вела эту коллекцию. Я обеспечивала экспертное сопровождение. Вещи для Галашина я ездила смотреть и подбирать в Москву! В Питер, в Прагу, в Вену! Каждый месяц как эксперт я от него получала… Да не важно сколько! Плюс комиссионные…
– И в чем проблема?
– А в том, что я купилась на все это! Я втянулась! Я перестала бояться, перестраховываться. Я стала жадной и неразборчивой. Я знала вкусы Галашина и всегда старалась подсунуть что-то лакомое.
– Фальшак?
– И ты туда же! О, я была уверена, что нет. Вернее, почти уверена… Это вещи с безупречным провенансом [4] . Да, из анонимных частных коллекций, но сами по себе бесспорные, поверь!
– Если бесспорные, к чему продавцам темнить? Кто эти анонимы? – спросил Самоваров.
– В основном потомки эмигрантов первой волны. Люди в Европе, знаешь ли, не любят афишировать, что разорились, что дела идут хуже, и приходится все распродавать. Аристократы горды. Это так понятно! Плохо другое: то, что я делала, стоило дорого, очень дорого…
– И на здоровье! Галашин ни хрена не смыслит в живописи. Он рад своим картинкам, как дитя. Чего ты так переполошилась?
– Слишком много Коровиных, – мрачно изрекла Ольга. – Позавчера мне прислали один бельгийский каталог, и вдруг я увидела наше «Утро в Гурзуфе»… То есть не наше, а подлинное. Мне стало плохо. А на следующей странице «Дама с гитарой», точно такая же, как у Галашина. Один к одному!
– И что?
– Но Коровин никогда не делал копий!
– Так, может, это не у тебя фальшивки, а как раз в Бельгии?
– В коллекции князя Белосельского-Белозерского?
– Да, скверно, – согласился Самоваров. – Но… Представим самое страшное: каталог попадет к Галашину. И что? Бедняга будет смотреть в него как баран. Языков он не знает и не поймет ни черта. Лучше скажи, где ты раздобыла для него этих Коровиных?
– Я работала с одним московским дилером, очень надежным, очень авторитетным…
– Тогда мой совет: откажись от его услуг. Бельгийский каталог сегодня же сожги на помойке, и никто ничего не узнает. Ни-ког-да! Какие в нашей глуши знатоки?
Услышав эти бодрые слова, Ольга хлебнула воздуху полногубым ртом и вдруг зарыдала, скрестив руки на груди. Слез на этот раз не пролилось ни капли. Гримаса горя на розовом кустодиевском лице выглядела до того неестественно и страшно, что Самоваров опешил.
– Оля, да что с тобой? Я что-то не так сказал? – засуетился он. – Сейчас валерьянку найду, где-то в столе была. А пока вот водички попей, в чайнике осталась кипяченая.
Воду из чайника Ольга отвергла. Зато она протянула Самоварову что-то вроде открытки, и рука ее тряслась, как в ознобе.
– Что это за бумажка? – спросил Самоваров.
– Моя погибель, – торжественно ответила Ольга.
Ольгина погибель выглядела до смешного безобидно. Это было рассчитанное на две персоны приглашение на концерт Нетского камерного оркестра. Ничего пугающего не обещали – Бах, Перселл, Рамо, Вивальди. Концерт послезавтра. Солист Евгений Парвицкий.
– Парвицкий? Неужели тот самый? – удивился Самоваров.
– А ты не видишь?
Портрет скрипача в самом деле украшал приглашение. Фотография была великолепная, от знаменитого фотомастера, и, хотя музыкант на ней крепко зажмурился, а его рот далеко съехал в сторону, не узнать звезду с мировым именем было нельзя.
– Парвицкий тоже собирает Серебряный век, – еле слышно сообщила Ольга.
– Ну и пусть его! Ты так мрачно об этом говоришь, будто Парвицкий ест младенцев. Ты что, с ним знакома?
– Нет, зато этот осел Галашин знаком. Они недавно встретились в Москве на какой-то благотворительной тусовке, и Галашин стал расписывать свою коллекцию. У Парвицкого побежали слюнки. Он пообещал, если будет в Нетске, заехать и посмотреть. И вот послезавтра Парвицкий сюда прилетает. Галашин тоже на всех парах мчится домой из Питера. Специально! Похвастаться! Это конец.
Самоваров выдавил из себя улыбку:
– Не паникуй раньше времени! Сама говорила, что твои Коровины выглядят вполне прилично.
– И Каменев… – всхлипнула Ольга.
– Каменева вообще сюда не путай! Он до Серебряного века не дожил – значит, скрипачу дела до него нет. Остальное поправимо. Думаю, все будет так: Парвицкий заглянет к банкиру на четверть часа, покрутится, наговорит комплиментов и мигом умчится.
– С чего ты взял, что мигом? И умчится?
– Да у него в Нетске один-единственный концерт! Он мечется по миру, как конь. Вот смотри, тут, на приглашении, черным по белому написано, что он дает двести концертов в год. Что к нам он летит из Брно через Казань, а потом через Иркутск хватит прямиком в Осаку. В таком темпе детали разглядеть нереально.
– Ты забыл о каталоге! О коллекции князя Белосельского-Белозерского! Она сейчас выставлена на продажу в Бельгии.
Самоваров начал сердиться:
– До чего ты мнительная! Где Бельгия, а где мы. Неужели ты считаешь, что Парвицкий видел этот компромат? Как я понял, каталог выпустила не слишком заметная галерея, да и вещи у князя второго ряда.
– Зато у Парвицкого глаз-алмаз!
Тут Самоварову крыть было нечем. Он снова посмотрел на фотографию. Там скрипач сощурил оба глаза; алмазы ли это, судить было невозможно.
Ольга воспользовалась паузой и снова запричитала:
– Я погибла! Я опозорена! Парвицкий увидит фальшивого Коровина! Он скажет об этом Галашину! А самое страшное, он тащит с собой Козлова.
– Какого еще Козлова? Саксофониста?
– Если бы! Это другой Козлов, известный Виктор Дмитриевич. Старый-престарый искусствовед, бывший хранитель Третьяковки и самый главный специалист по Коровину. Он едет специально, чтобы увидеть коллекцию Галашина. Теперь ты видишь, что я погибла?
Самоваров присел рядом с Ольгой. Его утешительный задор иссяк: точно, дело пахло керосином. Он в последний раз попробовал убедить себя и Ольгу, что все не так страшно:
– Ты говоришь, искусствовед этот очень старый? Да может, его еще артрит скрутит! Или колика какая-нибудь, и он не решится лететь в такую даль.
– Уже решился! Галашин звонил полчаса назад. Обрадовал…
– Тогда я пас.
Ольга только что собиралась гибнуть безвозвратно, но тут вся вспыхнула от возмущения:
– Я не узнаю тебя, Коля! И ты можешь так спокойно мне это говорить? Ты? Ты был моей последней надеждой. Я была уверена, что ты придумаешь что-то необыкновенное – у тебя всегда получались такие штуки. Я знаю, ты способен на поступок. И вдруг такое равнодушие, такой пофигизм!
– Я очень тебе сочувствую.
– Не очень, а вяло! И вдобавок умываешь руки. Ты не предлагаешь никакой помощи, никакого выхода. Друзья так не поступают.
Самоваров вздохнул:
– Рассуди здраво, что тут можно сделать? Теоретически тебя спасет одно: стечение обстоятельств.
– Каких?
– Абсолютно невероятных. Например, скрипач вместе с экспертом вдруг возьмут и пролетят мимо Нетска. А что? Парвицкий рванет из Казани прямо в Иркутск и далее по своему безумному маршруту.
– Это возможно?
– Возможно, если метеоусловия будут ужасные – ветры, грозы, непроглядные туманы. В Нетске такого не предвидится и вообще никогда не бывает.
– Да, погода отличная, – согласилась Ольга, с ненавистью глядя в окно на ясный закат.
Клены, позолоченные солнцем и осенью, стояли смирно. Ни один листок на них не шевелился, так что вся картинка за самоваровским окном напоминала неподвижный фон на рабочем столе компьютера. Никаких признаков надвигающейся бури!
– И последний шанс: москвичи к нам все-таки прилетают, зато из дома Галашина исчезают сомнительные картины, – продолжил свои фантазии Самоваров.
– Исчезают? Каким образом? – оживилась Ольга.
– Обыкновенно. Они могут сгореть или утонуть. Их может облить кислотой или изрезать мясницким ножом какой-нибудь душевнобольной. Наконец, их могут украсть.
Пока Самоваров расписывал эти безобразия, Ольга сидела, зябко кутаясь в свою мученическую шаль. По ее лицу, как облака по неспокойному небу, бежали, сменяя друг друга, красные и бледные пятна. Вдруг она вскочила с дивана:
– Коля, помоги! Ты настоящий мужчина. Я знаю, ты способен на поступок!
– Про поступок я уже слышал, только не до такой степени я настоящий. Ты что, хочешь, чтобы я влез к Галашину в дом и стащил эти две картины?
– Не две, а три.
– Тем более. Я что, больной? Опомнись! Это пахнет серьезным тюремным сроком.
– Хорошо, не надо красть. Может, порезать их мясницким ножом?
2
Накануне дня, когда должно произойти что-то важное, некоторые теряют сон и не находят себе места. Другим нравится предвкушать.
– Завтра будет наш вечер, – сказала Варя и блаженно закрыла глаза. – Только бы дождь пошел, как мы хотели.
– Пойдет как миленький, – пообещал Артем. Он ткнул пальцем в золотые небеса, сиявшие за окном: – Видишь эти перья?
– Какие перья?
Артем усмехнулся чуть свысока. Наконец он хоть чем-то сразил эту девчонку!
