Андрей Кивинов - Карамель-2
Я не комментирую. Жора, несомненно, прав. Даже если Носорогов выдумал и «Луну», и фиолетовые волосы. Скорее всего, выдумал. Когда пятнадцать лет перед рогатым носом мелькает, сочинишь «Преступление и наказание»-2.
– Ты как насчет «Голубой луны»? – деловито интересуется Жора.
– Что – как? – прикидываюсь веником я.
– Прогуляться сегодня. Посидим в баре, понаблюдаем. Фарт идет, Андрюхин, фарт. Пока фартит, надо пользоваться. Зацепим мы фиолетовую, одним местом чую.
– Каким?
– Одним. Ну что, пособишь?
– Извини, Георгий. Я сегодня иду на концерт группы «Голову отстрелило». Еле билет достал.
– Жаль. С тобой бы мы ее быстро поймали.
– Мне самому жаль. А ты Васю возьми. Снова.
– Придется. Если разбужу. Он вчера психологическую нагрузку снимал. В моем кабинете. Сейчас спит.
– Ну, желаю удачи. Банк-то, кстати, сорвал вчера?
Жора теряет мажорный ритм, трагически мотая головой:
– Ты прикинь, Андрюхин, получаю я на руки «фиш-стрит»! Самый настоящий, без дураков. А этот конек в бабочке свои карты раскидывает, нелегкая его задери, – «фиш-рояль»!
Я не знаю, что такое «фиш-стрит», а тем более «фиш-рояль», но по интонации друга понимаю – полтонны Жориных баксов перешли в доход казино «Заветы Ильича». Вернее, не Жориных, а того парня…
– Жальче всего, что сначала я стошечку-то поимел. Остановиться бы, да этот Носорогов сидит и сидит… Пришлось и мне.
– Зачем? Шел бы на улицу, к Ваське, ждали бы его спокойно.
– Ну да! Людоед – ушлый, ухо востро! Вдруг через черный ход слинял бы?… Но ничего, я эту пятисоточку с банкира стрясу. Скажу, потратил из личных сбережений, чтоб убийц мамаши вашей найти. Компенсирует с процентами!
– Не сомневаюсь, – поддерживаю я друга Жору. – Но в гостинице не повторите вчерашней ошибки.
– Да я вообще-то не играю… – Жора поднимается и идет к двери. – Случайно вышло… Блокнот остается на столе.
На концерт группы «Голову отстрелило» я попасть не смог, как бы этого ни хотел. Просто сегодня мое ночное дежурство, а музыканты вряд ли приехали бы в наш отдел из-за моей к ним любви. Им тут и петь-то негде, разве что в дежурной части, в «аквариуме».
Ночь прошла на удивление спокойно – кроме перестрелки возле метро, ничего примечательного. В семь утра я мирно спал на составленных в ряд стульях, мирно укрывшись шинелькой, и видел во сне пьяных лилипутов, занимающихся любовью.
Лилипутская оргия оборвалась от тревожного стука в дверь. Не в их, лилипутскую, а в мою, кабинетную. Матерясь по-гулливерски, я вылезаю из-под шинели и открываю замок. На пороге – взъерошенный, как медведь после спячки, Георгий. И рожа у него медвежья.
На Жоре – костюм-"двойка" зеленого цвета, белая сорочка с оторванной верхней пуговицей, желтые носки и темно-красные ботинки со стоптанными каблуками. Из левого кармана пиджака выглядывает скомканный галстук-"бабочка", из правого – горлышко зеленой бутылки. Ширинка расстегнута. Георгий пьян.
Он проходит мимо меня, видит составленные в ряд стулья и, не теряя ни секунды, валится на них. Прежде чем отключиться, жестом манит к себе и, когда я наклоняюсь, шепчет прощальные слова, будто смертельно раненный солдат:
– Поклянись, что найдешь его.
– Клянусь. А кого?
– Пиши… Сейчас, друг.
Жора сглатывает слюну. Несет от Георгия – даже не знаю, с чем и сравнить.
– Леха Замойский…
– Это он убил старуху?
– Нет… Но он знает кто. Найди его, Андрю-хин, найди… Адрес есть в моем блокноте. Блокнот тоже найди. Я его в дежурке оставил, кажется…
Голос Георгия затихает с каждой секундой, силы оставляют опера.
– Слышишь, Андрю… Друг… Най…
Все. Жорина рука падает на пол. Прощай, друг. До утра.
Я предусмотрительно открываю форточку, забираю шинель и отправляюсь нести дежурство на скамеечку для посетителей в паспортном столе.
– Простите, вы последний? – приятный, вежливый голос будит меня на рассвете.
Я вскакиваю со скамеечки, гляжу на часы. Девять утра. Передо мной – женщина из гражданского населения.
– Да. С ночи занял.
– Скажите, что я за вами. Я через полчасика подойду.
– Хорошо, скажу.
Я сворачиваю шинель, покидаю приемную паспортного стола. В дежурке тишина, стало быть, перестрелок больше не случалось.
Разбудить Георгия удается к десяти часам. Ради него пришлось пропустить утренний развод у начальства. А так хотелось попасть… Как на концерт «Головы».
Минут десять после побудки Жора сидит молча, икает и смотрит в пол. Потом с укоризной поднимает тяжелый взгляд.
– Андрюхин, это ты?
– Да, Георгий, это я.
– А что было?
– Была любовь. У вас ширинка расстегнута.
– Пить.
– В правом кармане.
– Спасибо.
Жора зубами вырывает пробку и вливает в себя остатки ликера. Ликер действует омолаживающе, и на лицо друга возвращается здоровый румянец. Через минуту-другую возвращаются память и способность к анализу. Жора ставит бутылку под ноги, застегивает ширинку.
– Значится так, Андрюхин. Сходил я в «Голубую луну». Так себе мотель. Сантехника финская, а клопы, один черт, наши.
– Нашел Ленку?
– Обижаешь. Я – да не найду? Пришли мы с Васькой в кабак, заказали по пиву. По маленькому. Пиво, кстати, дорогущее… Четвертак – маленькая, совсем офонарели… Часиков до одиннадцати, думаю, посидим, если не притащится фиолетовая, стало быть,.не судьба. Васька от меня чуть погодя отсел. Мы ж комбинацию целую придумали. Я Ленку снимаю, тащу в номер, потом свет гашу, навроде сигнала. Васька и врывается. Под видом полицейского нравов. Ну и на бабку сразу колет. А если колоться не будет, тогда в отдел тащим и здесь уже карты раскрываем.
– Можно уточняющий момент? – перебиваю я комбинатора.
– Пожалуйста.
– Вы на какие копеечки планировали снять номер и Ленку?
Жору вопрос не смущает:
– У Борьки занял. Пятисоточку.
– Тысяч?
– Зеленых!
Борька – третий оперуполномоченный нашего отдела.
– А у Борьки откуда?
– Изъятые! По акту! Я Борьке расписку написал. Все как положено. Фигня, банкир вернет. Для него это что жвачку купить.
– Везет вам с Борькой. Только зеленые и изымаете.
– Не только.
– Не сомневаюсь. Ну, и что с Ленкой?
– Часиков в десять она подрулила. Намазанная, как кукла. Вправду фиолетовая, не обманул Людоед. Я к ней: «Привет, Ален, не узнаешь?» Она обалдела поначалу, не узнала, конечно, но когда я баксами светанул, сразу вспомнила. Повеселела, а то какая-то суровая была, словно Мюллер на допросе. Слово за слово, я пару ликеров в баре взял, пару бренди – и в номера. Васька, как и условливались, – под окна сигнала ждать.
Бутылочку-другую скушали, покалякали. И за любовь. Прикинь, все баба умеет.
– Тогда, может, у меня стекло в окне вставит? А то дует.
– Она – в другом смысле. В процессе втирания я «пробивочку» и устроил. Вдруг сама расскажет про бабку? И точно! «Да, знаю, Леха Замойский про них верещал. Это корешки его. По зоне вроде». Я на радостях третий бутылек раскупорил.
– А Василий?
– Да он меня и разбудил. В шесть утра. Я как-то забыл про него. Он ведь под окошком так и ждал сигнала; Вломился в номер, баран, разорался. Подумаешь, свет не выключил, чего орать-то?
– А Ленка?
– Ушла, наверное. Не было ее в номере. Да и зачем она нам теперь? Главное, Замойского сдала. Чуть-чуть осталось, Андрюхин. Скоро на джипе кататься будем.
– Если выживешь.
– Почему это я должен не выжить? – обидчиво спрашивает Жора.
– Ты у Ленки справку спрашивал? Насчет состояния физического здоровья? Может, она туберкулезница или, еще хуже, кариесная?
– Да чистая она! Сама сказала.
– Через три дня узнаешь. Денег-то много прогудел?
– Да мелочи… Баксов двадцать всего. Насчет номера по «ксиве» договорился, на ликер потратился да на пиво.
Жора лезет в пиджак, достает сморщенный бумажник, открывает…
Минута молчания. Почтим память американских денег вставанием.
– «Ксивы» тоже нет…
– Ничего, Жор, банкир новую выдаст. Георгий ложится обратно на стулья. Я не умею читать по губам, но фразу «Ну, сука…» узнаю сразу.
– А кто нынче хороший, Жор? Не расстраивайся. Руки целы, ноги целы, все остальное – дело наживное.
Георгий с мольбой смотрит на меня.
– Андрюхин, найди мой блокнот, там есть адрес Замойского. Сгоняй, привези сюда. Я его голыми руками расколю.
Обычно Жора колет в боксерских перчатках.
– Ты что, знаешь Замойского?
– Да, он с моей территории. Судимый. Жора ложится в дрейф и выйдет из него не раньше обеда.
Последняя просьба – святая просьба. Я открываю Жорин блокнотик и нахожу адрес Замойского. На литере "Б". Вероятно, «блатные». Набираю номер телефона и вызываю блатного Лешу в отдел. Леша с готовностью соглашается и обещает быть через пятнадцать минут. Слово держит. Секунда в секунду.
– Здравствуйте. Замойский. Вызывали?
– Да, – я встаю из-за стола и трясу убитого горем Жору за плечо. – Георгий Александрович, проснитесь, пожалуйста. Я вам человека привез. Замойского. Ты не обращай внимания, – комментирую я блатному ситуацию. – Георгий Александрович трое суток не спал. Работы много.
