Алексей Травин - Тигровая балка
* * *
Недалеко от фермы колхоза «Рассвет» начинается пустыня. Она тянется на тридцать километров до поселка Вахшский. Наезженной автомобильной дороги здесь нет. Проложенный путь сразу не заносит песком. Шоферы ориентируются по вершинам гор.
За рулем старенького газика, неторопливо пробирающегося среди барханов, сидит лейтенант милиции Вахоб Сангинов, оперуполномоченный Вахшского отдела милиции. По всему видно, что он чем-то расстроен. Под ровный шум мотора Вахоб напевает. Он выбирает почему-то самые печальные рубай Омара Хайяма:
Ты, книга юности, дочитана, увы!
Часы веселия, навек умчались вы!
О, птица-молодость, ты быстро улетела,
Ища свежей лугов и зеленей листвы.
Судя по словам рубай, можно было подумать, что Сангинов прощается с молодостью. Но до этого еще далеко. Двадцать шесть лет! Это так мало! Просто у Вахоба сегодня грустное настроение.
Вспомнилось детство. Дикое Пингонское ущелье, маленький кишлак Даштихирсон. Мечты грандиозные, как окружающие кишлак скалы, и сладкие, как вода родников. Многое, о чем мечтал Вахоб, исполнилось. Неутомимый шофер на заоблачной памирской трассе, лихой танкист в армии. После армии путевка райкома партии — в милицию. Закончил оперативную школу. Второй год — оперуполномоченный Вахшского отдела. О чем же грустить?
Не так, как он предполагал, складывалась на первых порах служба Вахоба в милиции. Представлялось ему все, как в учебниках да в романах: светлый кабинет, телефон, рации, верные друзья, проницательные, заботливые начальники.
А встретил Вахоба нетопленный грязный кабинет. На колченогом столе стоял старенький телефон с продутой насквозь трубкой, с хлопающей мембраной. Ручку его нужно было минут пять крутить, прежде чем вызовешь станцию, а потом еще столько же ждать, пока ответит абонент. А когда кажется, что связь установлена, телефон оглушительно хлопнет и — начинай все сначала. Милиционеры приходили на службу небритыми, в грязных неглаженых мундирах. Дежурка, где всегда было людно, много лет не ремонтировалась. В коридорах чернел глубокими выбоинами выщербленный цементный пол.
Правда, отличался от всего этого кабинет начальника милиции Кабирова. Стены от пола до потолка были выкрашены зеленой, потолок — голубой, а пол — оранжевой масляной краской. На окнах тяжелые портьеры из красного плюша. В одном углу — дорогой радиоприемник, в другом — книжный шкаф с запылившимися книгами. Посредине комнаты массивный темно-коричневый стол с четырьмя оскаленными львиными мордами на ножках. Около стола массивный сейф, поставленный начальником в первый год своей работы в отделе. Сейф был настолько тяжел, что обветшалый пол кабинета под ним проломился. Сейф стоял на земле на полметра ниже пола, поэтому нижняя дверца не открывалась. Об этом сейфе в отделе ходили легенды: будто весит он более полутора тонн и устанавливали его на место автокраном, предварительно проломив стену кабинета.
Воспоминания лейтенанта о начале службы прервались. Впереди: автомобиля, в предвечерней дымке, как мираж, пронеслось стадо джейранов. Еле отличимые от желтого песка, они будто не касались земли и стремительными толчками летели по воздуху. Остановив газик, Сангинов взбежал на бархан и смотрел на животных, пока они не слились с голубоватой пеленой горизонта.
«Нет в этой пустыне ни буйных красок украинской степи, ни пьянящих ароматов русских лугов, ни величественных звуков сибирской тайги,— думал лейтенант,— и все же скрыто тут что-то прекрасное! Здесь, как нигде, проявляется потрясающая сила жизни. Полгода ни капли дождя. Пятидесятиградусная жара и все же кое-где зеленеют саксаул, кусты джиды, верблюжья колючка. А вон там, в лощинке, даже белые кувшинчики каких-то цветов. Жизнь неистребима».
Как бы в подтверждение мыслей Сангинова под ногами у него, ободренный наступающей прохладой, застрекотал кузнечик. На соседнем бархане отозвался второй. В лощине нежной флейтой запела цикада, и вот уже вся пустыня зазвенела тихим радостным звоном.
Послушав с минуту, Сангинов спустился с бархана и двинулся дальше. Шум мотора заглушил звуки пустыни. Мысли снова вернулись к воспоминаниям о работе...
...В первое же дежурство по отделу Сангинов возвратил домой пришедших на развод милиционеров и приказал им побриться, вычистить и выгладить мундиры. Развод запоздал на час, но зато милиционеры вышли на службу, сверкая пуговицами и кокардами, удивленно разглядывая друг друга.
А днем Вахоб раздобыл ведро извести и поручил парню, осужденному за мелков хулиганство, выбелить дежурку и свой кабинет.
После обеда, когда побелка подходила к концу, в дежурку быстро вошел подполковник Кабиров. Он в нерешительности остановился у входа, помолчал, внимательно разглядывая помещение. Потом наигранно весело заговорил:
— Так-так... Ремонтные работы идут полным ходом. А по чьему повелению, дозвольте узнать?
— Да уж больно грязно у нас в отделе, товарищ подполковник. Вот я и решил хотя бы побелить. А парень этот все равно целые дни ничего не делает...— ответил Сангинов.
— Ну что же, товарищ лейтенант, дельно придумали, дельно. Я как раз собирался отдать такое распоряжение. Так что считайте, выполнили мое приказанье. Но поимейте в виду, своевольничать не следовало бы. Прошу впредь учесть. И уж коли взялись за это, организуйте побелку других помещений...
Слова начальника оставили странный осадок в душе Вахоба: не то похвалил, не то выговор сделал — пойди разберись. Сангинов привык, когда за хорошие дела хвалили, а ругали за проступки или нерадение к делу. А здесь было не всегда так. Тут действовали какие-то другие критерии и мерки, а какие Вахоб пока не разобрался.
В первый год работы в Вахшском отделе милиции Сангинов закончил большое дело по припискам хлопка-сырца и получил благодарность от начальника управления милиции. Работал он с воодушевлением. Именпо в борьбе с крупными махинациями видел главное.
На скамье подсудимых оказались директор хлопкового завода и два председателя колхоза, а секретарь райкома был снят с работы. И тут Вахоб почувствовал, что отношение к нему начальника изменилось. Благодарность из управления милиция его не обрадовала. Кабиров с какой-то настороженностью стал относиться к Вахобу. Он был по-прежнему вежлив, сдержан, а замечания, даже обидные, делал так, что нельзя было понять, серьезно ли это было сказано или между прочим. В каждом его слове и поступке чувствовалось недоверие и какая-то отчужденность.
Недавно Сангинов начал другое дело о расхищении шелка в колхозе «Рассвет». Вахобу стало известно, что там было выращено свыше трехсот килограммов коконов сверх плана, но в отчете они не показаны. Такие же сигналы были и из других колхозов. Как возникли излишки сырья, куда они сбывались, Сангинов не знал. Для выяснения всех обстоятельств нужно было поехать в Душанбе, Ленинабад, а может быть, и в некоторые города и районы Узбекистана.
Кабиров, прочитав дело, рассеянным, невидящим взглядом окинул лейтенанта, а затем медленно, как бы размышляя вслух, проговорил:
— Все бы ничего, да вот перспектив особых не видно. Смутные какие-то перспективы... Год, не меньше, придется провозиться, уйму денег на командировочные истратить... А что в отчете по вашей линии напишем? Нули ставить будем? Вы сотрудник молодой, растущий. Вам показать себя надо, зарекомендовать. Я советовал бы вам заняться торговыми точками, дать пару-тройку дел по обмеру-обвесу. Квартальный отчет на носу...
Сангинов пытался переубедить начальника:
— По-моему, дело о расхищении шелка надо продолжать. У нас в районе, судя по этим данным, крупные организованные хищения...
— Смотрите, смотрите... Но я бы на вашем месте не торопился с выводами. Все нужно обмозговать, взвесить. Я вам, лейтенант, сейчас как старший товарищ подсказываю, но потом спрашивать буду как начальник. Так что смотрите...
В словах Кабирова лейтенант услышал не только недоброжелательство, но и скрытую угрозу. Он решил посоветоваться с секретарем парторганизации, участковым уполномоченным Мирзоахмедовым, который проработал вместе с Кабировым более десяти лет.
— Не любит громких дел наш начальник. Рисковать не хочет...— Начал сокрушенно Мирзоахмедов.— За прошлогоднее хлопковое дело вы получили благодарность, товарищ Сангинов, а у Кабирова в райкоме партии спросили: «Куда смотрел столько лет? Почему раньше не выявил?» Новое дело может быть таким же неприятным для него. Вы слишком глубоко копаете, Вахоб. Это нашего начальника не устраивает. Лишние хлопоты, лишний риск и опасность.
— А вы почему молчите, товарищ секретарь? Если все это видите и понимаете?
— Все вижу. Не слепой, да молчать приходится. Пытался когда-то, да вот так двадцать лет участковым уполномоченным и проработал. Товарищи, как видишь, мне доверяют, избирают секретарем партбюро, а руководство считает, что на большее, как участковый уполномоченный, я не способен. Ну, а сейчас тем более остерегаться приходится — скоро на пенсию. Но скажу тебе, Вахоб, ты действуешь правильно. Только трудненько тебе будет с нашим начальником.
