Ольга Завелевич - Бриллиантовый шепот
После окончания университета Павел женился. Лидочка Бельская, живая и остроумная девушка, только окончила гимназию, была отличной хозяйкой, никакими течениями не увлекалась, а из всего человечества для нее существовали только Павел и два их сына: Григорий и Петя. Это не значит, что Лидия Петровна была нелюдима. Напротив, их небольшая квартира на Страстном бульваре всегда была полна гостями. Утром забегали Лидины подружки по гимназии похвастаться новой шляпкой, обсудить последнюю премьеру в театре, поплакаться о неудачном романе. После уроков начиналось нашествие Гришиных друзей, которые закрывались в его комнате и бурно обсуждали планы походов к Северному полюсу или путешествий по Амазонке. Порой эти обсуждения заканчивались разбитыми носами или разорванной одеждой, но Лидия Петровна не ругала спорщиков, вытирала кровь, зашивала прорехи, приносила бутерброды и вновь воцарялся мир. Маленький Петя сидел, разинув рот, и слушал, разражаясь ревом каждый раз, когда мама пыталась вытащить его из комнаты брата.
Вечером, пару раз в неделю, приходили коллеги и друзья Павла Спиридоновича. Чай в столовой под лампой с абажуром, неторопливые разговоры о том о сем. По негласному уговору, старались не касаться медицины, политики и положения внутри России. Хозяин дома прекрасно знал, что в спорах рождается не истина, а обида и даже вражда. Среди его друзей были люди разных взглядов, разного жизненного опыта, что не мешало им быть приятными собеседниками, дельными специалистами, и Бельский не хотел разрушать установившиеся между ними дружеские отношения. После чая «расписывали пулечку», как любил приговаривать известный в Москве детский врач, холостяк, неисправимый донжуан и любитель вкусно поесть.
В русско-японскую войну Павел Спиридонович был ранен. Как истинный врач он был на передовой, в самых горячих местах, помогал раненым прямо на поле боя, частенько сам вытаскивал их из-под огня. Вылечился и вернулся на работу в московскую больницу.
Зотов часто бывал у них в гостях с первой женой Машей и сыном Николаем. К этому времени сам Зотов, не блиставший в науках, но имевший пронырливый ум и золотые руки, уже унаследовал дело своего деда, расширил его и процветал. Жена родила ему и дочь Лизу, но вскоре умерла. Иван Николаевич не сильно переживал. Вокруг него всегда вились дамы, привлеченные его щегольской внешностью, обходительностью и толстым бумажником. Перед Первой мировой войной он вновь женился. Бельские несколько раз принимали его с молодой женой, но ответные визиты старались сократить – Лидии Петровне новая супруга Зотова не нравилась, как, впрочем, и он сам.
Вторая жена Зотова, Наталья Васильевна, или Нэта, как она себя называла, было особой весьма своеобразной. Она не была злой или грубой, даже пыталась первое время наладить какой-то быт в доме и подружиться со своими приемными детьми, но все это ей быстро надоело. Молодая женщина воспринимала жизнь как театральное представление и все время подыскивала для себя подходящую роль в нем. Роль мачехи-ангела, заменившей несчастным сироткам мать, быстро приелась, и Наталья Васильевна примерила на себя роль светской дамы, музы и покровительницы художников, поэтов, артистов. Эта роль показалась барышне, выросшей в провинциальной купеческой семье, более выигрышной и интересной.
Нэта организовала у себя в доме «салон» и принимала по определенным дням творческих людей. Правда поэты и художники, посещавшие ее салон, были пока непризнанными, а актеры – из разряда «кушать подано», и всех их привлекали, в основном, дармовая выпивка и закуска, а также сплетни и скандалы, дающие изрядную рекламу, но это не смущало новоявленную «львицу». Главное – Наталья Васильевна блистала. «Модернизм», «футуризм» и прочие «измы», спектакли, выставки, модные судебные заседания, на которые ходили как на вернисажи, занимали ее с утра до вечера. Но женщина была отнюдь не глупа. Быстро и охотно заводя новые знакомства, она особенно привечала в свой салон дам, чьи мужья и любовники имели отношение к военным поставкам. Деньги в этой среде крутились немеряные. Беседуя о бренности земного, самоубийствах и предчувствии скорой смерти, дамы меняли туалеты и драгоценности с завидной частотой. Практичная купеческая дочка незаметно и ненавязчиво рекламировала им изделия своего мужа, что очень радовало Зотова, чья ювелирная торговля достигла своего расцвета во время войны. Согласие царило в доме Зотовых. Благостную картину несколько портил только Николай. Он терпеть не мог мачеху и не скрывал этого.
Война, принесшая столько выгоды ювелиру, семью Бельских разрушила в одночасье. Зимой 1916 года был убит на фронте их старший сын Григорий. Он служил санитаром при походном медицинском госпитале. На их фуры, перевозящие раненых, помеченные сверху огромным красным крестом, спланировал немецкий аэроплан, и летчик с небольшой высоты забросал санитарный обоз гранатами.
Лидия Петровна слегла от инсульта. К весне она стала вставать, но заговаривалась и страдала провалами памяти. Миловидная, веселая женщина превратилась в неряшливую, равнодушную ко всему старуху. Павел Спиридонович уволился из больницы – у него начали трястись руки, и оперировать он уже не мог. С большим трудом Бельский получил место заведующего медицинским пунктом в поселке под Москвой. При медпункте была небольшая квартира, и летом 1916 года семья перебралась на новое место.
Туда и ехал Зотов просить о помощи. «Просить о помощи», – твердил он про себя, прекрасно понимая, что втягивает несчастную семью в авантюру.
– У попа была собака, – писклявый вопль ударил по ушам и мгновенно вывел Зотова из полудремотного состояния.
Он встрепенулся и открыл глаза. В вагон вошел священник, следом за ним бежал маленький оборвыш, кривлялся и орал дразнилку. Зотов усмехнулся. Точно так же дразнили его самого в гимназии, он плакал, делал гадости обидчикам, попадался, а Бельский снова и снова выручал его. «Опять ведь хочу спрятаться за него!» – внезапно с горечью подумал Иван Николаевич. Ювелир окончательно стряхнул с себя оцепенение и посмотрел в окно. Вовремя спохватился! Взяв саквояж, он начал пробираться к выходу.
Выскочив на платформу, Иван Николаевич огляделся. Все та же оледенелая грязь, разбитые окна и вывески. Радовало одно: холод почти прекратил стихийные митинги. Всю весну и лето Москва митинговала. Произносили речи все: записные ораторы от всех партий, дезертиры, почему-то называвшие себя фронтовиками, торговцы, адвокаты и жулики. Непонятно было только, к кому они обращались, так как никто никого не слушал, а трибуну нередко брали с боем. С наступлением холодов митинги постепенно пошли на убыль. Жить лучше не стало. К разрухе, голоду, инфляции прибавилась уголовщина. За свою долгую жизнь Иван Николаевич не видел такого разгула бандитизма. К нему уже трижды наведывались с так называемым обыском. Хотя Зотову и предъявляли какие-то нелепые бумажки, гордо именуемые «постановлениями на обыск», он был уверен, что пришли бандиты. Однако спорить с людьми, размахивающими оружием, считал делом бесперспективным. Кроме того, предпринятые им заранее меры сводили хлопоты этих людей к нулю. Его план действовал. Осталось еще немного, и он с семьей будет в спокойной Риге, вдали от классовой борьбы, митингов, шествий и демонстраций.
Спустившись с платформы, Зотов вышел на центральную улицу поселка и двинулся по ней. Поселковая больничка располагалась недалеко от станции. Он еще помнил этот пригород веселым, полным жизни. Из каждого пригородного поезда выгружалась на платформу толпа оживленных дачников, местных жителей. Шум, крики торговок, продающих приезжим овощи с огородов, грибы, землянику, ругань извозчиков, вопли ребятишек – все сливалось в один неумолчный гул, привычный, обещавший ленивые и радостные часы отдыха, немудренных дачных развлечений, вкусной еды. Зимой здесь топились печи, замечательно пахло дымом, свежевыпеченным хлебом, морозом. Дачники разъезжались, но улицы оставались достаточно оживленными, местная детвора носилась с санками, бабы шли с ведрами колонке – набрать воды и посплетничать, в местной лавке, служившей одновременно клубом, шла бойкая торговля.
Теперь поселок казался вымершим, даже собаки не брехали. У Зотов направился к той части дома, в которой находился медпункт. Поднявшись на крыльцо, он толкнул дверь и вошел в приемную больнички. Она была пуста. Это удивило Ивана Николаевича. Он знал, как любили лечиться поселковые жители, особенно зимой, любили они и просто прийти к доктору поговорить. Ювелир постучал в дверь кабинета.
– Войдите, – услышал он знакомый бас.
Зотов вошел в кабинет. Доктор, высокий, грузный поднялся и шагнул ему навстречу.
– Ваня! – радостно прогудел Бельский. – Вот уж неожиданность! Сто лет не приезжал!
– Ты же понимаешь, как теперь трудно куда-то выбраться. Дома страшно, а уж на улицу выйдешь и не знаешь, вернешься или нет, – начал оправдываться Зотов.
