Екатерина Савина - Иллюзия любви
– Так поможешь? – снова спросил Васик. – Ты одна мне помочь можешь – больше никто. Понимаешь, Ольга, эта девушка мне... дороже всего. Я ее почти не знаю, но чувствую, что без нее я не могу... Не то, чтобы – жить не могу, а... не получается выразить...
Васик переглотнул и просительно уставился на меня.
Я тряхнула головой, разгоняя туман тягостных воспоминаний. Захар... Зря я вызвала в своей памяти его темный образ, теперь зловещее пятно, словно отпечатавшись где-то глубоко на дне моего сознания, еще долго будет маячить у меня перед глазами.
А тут еще Васик со своей любовью...
Как же ему объяснить?
– Ольга! – опять позвал Васик. – Ты что – не слышишь меня?
– Слышу, – сказала я и снова тряхнула головой, – просто задумалась.
– Так ты мне поможешь?
– О чем ты говоришь?.. – вздохнула я. – Ты хочешь, чтобы я вторглась в сознание твоей Нины и заставила ее полюбить тебя?
– Ага! – обрадовался Васик. – Точно так!
– Но ведь это... – я закусила губу, – это же... Ты, Васик, пойми, что такое... насилие над мозгом человека ни к чему хорошему привести не может. Как ты с ней собираешься жить, если каждую минуту будешь бояться, как бы с нее не спали гипнотические чары, как бы она не прозрела и не поняла, что на самом-то деле тебя нисколько не любит? Ты об этом подумал?
Васик шмыгнул носом и опустил голову.
– Думал, вообще-то, – сказал он, – только...
– Что – только?
– Только у меня получилось, что иначе никак не выйдет, – сформулировал Васик, – она только смеется надо мной и выслушать серьезно никак не хочет. А ты... Ты не совсем ее заколдовывай, а только на время. Чтобы она немного посмотрела, какой я могу быть на самом деле... Я ведь не просто так. Я и жениться на ней готов. У меня ведь и квартира есть, и машина есть, и деньги водятся.
– А работы нет, – добавила я.
– Ну, а деньги...
– Папины, – подсказала я, – пока папа твой тебя содержит – у тебя деньги есть, а когда ему надоест это дело и он на тебя – алкоголика и бездельника – плюнет, ты без копейки останешься. У тебя же ни работы нет, ни любимого занятия нет. Впрочем, есть любимое занятие – водку пить, да по ночным клубам шататься. И все.
– Почему?.. – не поднимая глаз, очень тихо выговорил Васик. – Не только... Я ведь и работать могу... Войду к снова отцу в доверие, уверю его в том, что я, как говорится, в ум вошел, а он мне фирмочку какую-нибудь выдаст. Вот так и заживем. Думаешь, плохо?
– Не знаю, – честно сказала я, – если ты и вправду решился – на полном серьезе – взяться за ум, тогда я за тебя рада. И за твою избранницу – тоже рада... Как, ты говорил, ее зовут?
– Нина, – ответил Васик и мечтательно закатил глаза, – Нина Николаевна Рыжова...
Я посмотрела на часы. Вообще-то мне давно пора было ехать на работу. Если бы я рассчитывала попасть туда посредством метрополитена, то я бы опоздала наверняка, но сейчас-то, я думаю, меня Васик подбросит, так что... Так что минут пять можно посидеть еще...
– О-ольга, – снова протянул Васик, – так ты согласна мне помочь или нет?
– Согласна, – сказала я, и мой приятель просиял, – только посоветуюсь сначала с Дашей.
– С Дашей? – удивился Васик.
– С ней, – подтвердила я, – мы вместе подумаем, как твоей беде помочь...
Васик что-то хотел сказать, но, видно, передумал. Он согласно тряхнул головой и легонько пристукнул согнутым пальцем по пустой кофейной чашечке.
«Прекрасно тебя понимаю, Василий, – думала я, глядя на него, – получить все желаемое на блюдечке с голубой каемочкой – это, конечно, замечательно. Раз-раз – Ольга поколдовала – вот у тебя уже и молодая жена есть. К папе пришел, ножкой пошалил, глазки к потолку позакатывал – вот и собственная фирма, и»...
Тут я ход мыслей своих прервала, ощутив, что начинает в моей груди шевелиться нехорошее чувство. Что-то вроде зависти, даже не зависти, а...
– Ладно, – сказала я, – мне на работу пора. Ты меня подбросишь.
– Конечно! – Васик вскочил и засуетился. – Так ты мне... ты мне...
– Помогу, – в который раз сказала я, – сразу после работы поеду в гости к Даше и... Там посмотрим.
– Ага, – кивнул Васик, – спасибо тебе, Ольга. Я всегда знал, что ты – настоящий друг.
– Пожалуйста, – ответила я.
* * *Дверные створки лифта с чмоканьем сомкнулись за ее спиной. Она шагнула к двери своей квартиры и внезапно почувствовала, что радужное утреннее настроение бесследно улетучилось из ее груди, а образовавшаяся пустота немедленно заполнилась привычным тошнотворным ощущением тупой и безысходной тоски.
Нина Николаевна Рыжова мучительно поморщилась и, сглотнув горькую слюну, со скрежетом повернула ключ в замке. Дверь отворилась, словно открылся рот страдающего нехорошей болезнью старого человека, и Нина шагнула в прихожую.
Минуту она стояла в полной темноте, беспомощная перед обволакивающей ее густой атмосферой гнилой сырости, и, наконец, набравшись решимости, закрыла за собой дверь и включила свет.
Стараясь не задевать стены, с безобразно отстающими обоями, напоминающими пораженную проказой человеческую кожу, она разделась и быстро прошла в свою комнату.
В сумерках маленькой комнатки с никогда не поднимающимися шторами – в углу – что-то белело.
Щелкнув выключателем, Нина присела на краешек старого ободранного дивана с продавленным почти до самого пола брюхом.
Он бросила взгляд на рассыпанный на столе букет белых хризантем и горько усмехнулась.
«Как его зовут? – подумала она вдруг. – Василий?.. Вася?.. Он себя как-то по-другому называл... Василек. Нет, кажется... Но что-то похожее, что-то такое же – уменьшительно-ласкательное... Ага, Васик! Васиком он себя называл. Васик»...
У нее даже получилось улыбнуться.
Нина впилась глазами в белоснежный букет на столе, словно пытаясь удержаться на краю необъятной и мрачной бездны отчаянья, в которую ее тянул неудержимо тяжкий груз привычных безысходных мыслей.
«Славный мальчик, – шепотом проговорила она, мучительно морщась от родившегося за тонкой стеной шороха, – славный, милый мальчик. Он ведь ничего – совсем ничего – обо мне не знает, и тем не менее – влюбился по уши. Нахожу почти каждый день под дверью квартиры цветы, ласковые слова по телефону, нечаянные встречи и свидания, на которые я не прихожу и вряд ли приду когда-нибудь. И глаза у него никогда не улыбаются, хотя ему здорово удается смешить меня»...
Скрипнула, открываясь, в соседней комнате дверь, и Нина крепко зажмурила глаза.
«Я знаю, что он очень хороший человек этот Васик, – быстро-быстро зашептала она, почти беззвучно шелестя побледневшими губами, – наверное, его любовь ко мне – это последнее... хорошее... что еще могло случиться в моей жизни. Но ведь и это скоро закончится, как заканчивается все... И как только он узнает про то, что... Он непременно придет в ужас»...
Неровные шаркающие шаги приближались к двери в комнату Нины. Она снова широко распахнула глаза и едва удержалась от того, чтобы вскочить с дивана, схватить со стола цветы и прижать их к груди – приближающееся шарканье, ставшее много слышней, удержало ее.
«Осталось только несколько секунд, – успела подумать Нина, – несколько секунд до того, как откроется дверь в мою комнату, и»...
Мысли с грохотом заскакали у нее в голове, как крупные градины по покатой жестяной крыше.
«Цветы, – всхлипывая и поджимаясь, думала Нина, – цветы. Я уже столько времени не видела цветов, и как давно мне дарили их – в последний раз... Как жестоко! Какую подлую и пошлую штуку выкинула моя судьба, столкнув со мной этого мальчика Васика, как раз тогда, когда моя жизнь стремительно катится к концу – и перед глазами уже мелькают свистящие белесой пустотой слепые кадры засвеченной фотопленки»...
Невыносимый шелест шагов на секунду стих, и дверь, тоскливо застонав, приоткрылась, впуская в комнату Нины...
– Принесла?..
Бесцветный голос качнул дрожащую тишину комнаты и смолк.
Нина закрыла и открыла глаза, глубоко выдохнула и только тогда перевела взгляд на вошедшего.
– Принесла? – повторил он.
– Что? – едва слышно выговорила Нина, хотя прекрасно знала, о чем идет речь.
– Деньги, – захрипел вошедший, – деньги... принесла? Тебя не было всю ночь... Ты обещала принести мне деньги... Ты говорила...
– Да, – ответила Нина. – Да, Андрюша, я принесла деньги...
Две или три минуты в комнате было слышно только тяжелое прерывистое дыхание вошедшего. Нина, кажется, не дышала совсем.
Она опустила глаза в пол, а когда снова закрывшаяся дверь в ее комнату легонько колыхнула сырой воздух, когда шаркающие шаги стали медленно удаляться, Нина попыталась заплакать и не смогла.
Она подняла глаза на висящую под потолком голую электрическую лампочку, синюю, словно удавленник, которого некому вытащить из петли вот уже вторую неделю – и подумала вдруг, что голубоватый свет в ее комнате пропах мертвечиной.
