Елена Басманова - Автомобиль Иоанна Крестителя
Кандидат Тернов присел на корточки и осторожно просунул ладонь в карманы бархатного сюртука, затем обследовал карманы брюк, – он извлек только шелковый платок в красно-коричневую клетку, без метки, – идентифицировать личность не удалось.
Вирхов вновь повернулся к свидетелям.
– Опишите образ жизни своего барина, – велел он кухарке.
– Да какой образ? – она брезгливо передернула плечами. – Вставал часов в восемь, завтракал, уходил из дому. Если возвращался, то к полуночи. Или немного раньше. Не всегда трезвый. И с дамами здесь встречался.
– Господин Короленко? С дамами? – ахнул, сложив ладони у груди, товарищ прокурора. – С какими дамами?
– С разными, – злорадно ответила Мане-фа, – иной раз устраивали безобразия. Я кое-что из-за дверей слышала… Непристойное.
– Вы подслушивали? – прямо спросил Вир-хов. – Шпионили?
– Очень надо мне, – взбрыкнула кухарка, – у меня и своих дел хватает.
– Что-то я не вижу здесь следов оргии, да и в других комнатах порядок, кровать в спальне не тронута, – усомнился следователь. – Выдумываете вы все, милочка. А лжесвидетельство карается по закону. Имейте в виду. Не мог господин Короленко устраивать непристойные оргии.
– Последние три дня было тихо, успела прибраться, – ухмыльнулась Манефа. – Поссорился он со своей кралей.
– Имя? – перебил ее Вирхов.
– Шарлотта, а фамилию не знаю, из цирковых она.
– Черненькая? Веселая? – спросил товарищ прокурора. – Неужели синьорина Чимбалиони? Известная канатоходка?
– Этого еще не хватало! – Вирхов воздел руки к лепному потолку. – Великий русский писатель, совесть народная, духовный учитель! Снимает квартиру для тайных встреч с цирковой кокоткой!.. Где дворник?
– Здесь я. – Высокий парень, косясь на окаменевшую Манефу, переминался с ноги на ногу. – Спиридон Куприянов.
– Смотри, Спиридон. – Вирхов погрозил ему пальцем. – Смотри, чтоб газетчиков здесь и духу не было. Рот держи на замке. Что и всем остальным советую. Причем настоятельно советую. От греха подальше.
– Да что вы так тревожитесь, господин начальник, – неожиданно встряла Манефа, – не только Шарлотка бегала к барину по ночам. И другие дамы приходили, вполне достойные. И мужчины с ними. И за бутылкой засиживались, и в карты играли.
– Нет, – Вирхов топнул ногой, – хоть режьте меня, не верится мне, что господин Короленко мог такое вытворять. Не мог. Не он это, не он. Надо еще раз осмотреть всю квартиру. Павел Мироныч! Что вы там возитесь? Нашли ли вы что-нибудь стоящее наконец?
– На столе, Карл Иваныч, все какая-то ветошь, безделицы. – Голос Тернова дрожал от напряжения. – В ящиках никаких счетов, писем и документов нет.
– Надо навести справки в редакции «Русского богатства», узнать адрес, по которому проживал, проживает, или как там… писатель… – заметил товарищ прокурора. – Эх, жаль, тут и телефона нету. Придется идти искать аппарат.
– И дочь у него была, дочь, Варварой кличут. Давеча наведывалась, – подала голос кухарка. – Ссорилась с барином.
– Какая дочь? Какая Варвара? – Вирхов недоуменно поднял плоские брови и беспомощно оглянулся на кандидата Тернова.
– У Короленко вроде бы две дочери, Софья и Наталья, совсем юные барышни. – Тернов на миг оторвался от разборки стола. – Но они, кажется, в Полтаве, с матерью.
– Перестаньте мне морочить голову. – Вирхов махнул в сторону кухарки рукой. – А телефон бы сейчас очень пригодился.
Товарищ прокурора пожал плечами и в сопровождении помощника пристава оставил кабинет, и следователь тут же надвинулся на ощетинившуюся кухарку.
– А по какой причине вы так злобствуете, сударыня? Или тоже рыльце в пушку?
– Какое рыльце? – кухарка мотнула головой, повязанной белым платочком, отшатнулась от плотного, невысокого следователя. – С утра пораньше страху натерпелась, Господь не приведи. Да еще перед вами оправдывайся.
– А разве вас кто-то обвиняет? – Вирхов заложил руки за спину и покачивался на каблуках. – Кто приходил последним к барину?
– Не знаю, может, никого и не было.
– Что за чертовщина? – рассердился следователь. – Изъясняйтесь вразумительней.
– Я и говорю – не знаю. Вроде никого. А вроде и был.
– Никакого терпения на вас, бестолковых, не хватает. – Вирхов отвернулся. – Павел Мироныч, что вы там рыщете? Есть ли результат?
– Тут какие-то вещества, Карл Иваныч, – кандидат стоял у стола и держал в руке зеленоватый бочкообразный флакон, – может быть, ядовитые. В каменном котелке какая-то зелень, перемешанная с чем-то, по виду похожим на кристаллы соли. А в этой посудине, похоже, кислота. Не отравился ли покойник ненароком? Или кто-то его отравил?
Карл Иванович снова прикрыл глаза и представил себе уважаемого писателя, известного всей России народного заступника, который в снятой квартире колдует над каменным котелком, над колбами, переливает из посудины в посудину кислоты, потом берет в руку флакон с чернилами. И книгу. Хотел что-то вытравить из книги? Или наоборот? Собирался сделать тайную невидимую запись? Но зачем он рвал книгу? И дышал вредными испарениями? Никак, никак не вязалась эта ахинея с личностью праведника русской литературы.
Вирхов перевел взгляд на фотографа, возившегося со своим оборудованием.
– А что за книга им порвана?
– Конан Дойл, последний выпуск, «Автомобиль Иоанна Крестителя». Шедевр. Полгорода читает, – вместо фотографа отозвался Тернов, вытягивая тонкую шею к каменному котелку посреди стола.
– Какой автомобиль Крестителя? – Вирхов почесал редеющие светлые волосы на затылке. – Вдумайтесь сами. Немудрено, что сей господин порвал книжонку. Хотя и в Петербурге один чудак в прошлом году разъезжал на автомобиле с иконкой Святителя Николая. Чушь да богохульство. – Страшное подозрение мелькнуло в голове у следователя: – Милочка, а вы ничего не трогали, когда обнаружили труп барина? Признавайтесь, ваша книжка? Вряд ли ваш барин такую ерунду почитывал. Может, от страха порвали, обронили да запамятовали?
– Так и знала, придется оправдываться, – сказала хрипло кухарка.
– Откуда же знали? Встречались с юстицией раньше?
– С какой такой юстицей? – прошипела Манефа. – Ничего подобного. А полицию знаю как облупленную. Два года назад моего прежнего хозяина убили воры, так тоже сначала на меня напраслину возводили.
– Попрошу без обобщений, – нахмурился Вирхов, обиженный за полицию, теряющую авторитет в глазах простонародья, зараженного бунтарным духом нового времени. – Следствие подозревает только тех, кто дает основания для подозрений.
– Я оснований не даю, – отрезала кухарка.
Вирхов глубоко вдохнул и возвел очи. Потом шумно выдохнул, мысленно сосчитал до трех и медленно изрек:
– Мы все выясним. Не исключаю, ваше чудовищное грубиянство довело вашего барина до приступа ярости, повлекшего за собой разрыв сердца. Чувствую, придется вам посидеть в кутузке – больно уж дерзите…
– Манефа Гурьевна говорят так от робости, от растерянности, – неожиданно вступился за кухонную фурию дворник Спиридон Куприянов. – Простите великодушно глупую.
Вирхов сверкнул глазками на дворника, заподозрив, что незваный заступник знаком с языкастой Манефой слишком коротко. А если так, не вступили ли они в сговор, чтобы скрыть что-то важное от следствия? Мысль, что посреди комнаты, возможно, лежит все-таки бездыханный Короленко, обстоятельствами смерти которого дотошно заинтересуются и начальство, и образованная общественность, ни на минуту не оставляла сыщика. Он чувствовал, что дело неладно, несуразная обстановка подсказывала опытному следователю, что не стоит торопиться с выводами.
– Господин Вирхов! Карл Иваныч!
Голос Тернова вернул следователя к действительности. Вирхов отвернулся от Манефы и приблизился к помощнику. Павел Миронович поднес к острому носу клочок бумаги и со всех сторон обнюхивал его.
– Лежала под каменным котелком, – шепнул юный юрист, – и пахнет сильно, совсем свеженькая.
Вирхов прочел записку, извещающую некоего Валентина Агафоновича о предстоящем свидании.
– Тело в покойницкую полицейского участка, – распорядился он, сглотнув слюну и делая судорожные движения рукой, в которой была зажата записка, – а этих: Манефу, Спиридона и Рымшу на Литейный, в арестантскую.
– За что? – хором воскликнули несчастные.
– За сговор с целью ввести следствие в заблуждение! – неожиданным фальцетом выкрикнул Вирхов. – Измывались над представителем власти! На что вы надеялись, душегубы? Опозорить меня хотели перед всем честным народом, ироды? Выставить на посмешище газетчикам?
– Карл Иваныч, Карл Иваныч. – Тернов робко старался пресечь обличительную речь начальника. Он видел, как шея и лоб следователя налились кровью, и опасался, что Вирхова хватит удар. – Карл Иваныч, я не успел внести имя в протокол…
