Александра Авророва - Список черных дел
Мне захотелось поинтересоваться, откуда же Софья Александровна берет деньги на столь дорогостоящее увлечение, но я постеснялась. Мы пошли пить чай с печеньем и вареньем, сопровождаемые жалобно повизгивающим Амишкой. Впрочем, жаловался он зря, поскольку и ему печенья перепало немало. Гостеприимная хозяйка рассказывала мне о прошлом, а я с упоением слушала. Определенно, мне сегодня повезло!
— Наденька, — чуть смущенно спросила вдруг Софья Александровна, — у вас на завтра есть какие-нибудь планы? Вы очень заняты? Дело в том, что я хочу съездить на прогулку в Павловск, а одна опасаюсь. Все-таки я уже не столь молода…
— Вы хотите, чтобы я поехала с вами? — догадалась я. — С удовольствием. Я обожаю Павловск весной. Там все так красиво цветет!
— Я рада, что у нас схожие вкусы. Я тоже поклонница цветения. Восемьдесят седьмой раз вижу весну, и не устаю наслаждаться.
Глава 2
Вот так мы и сдружились. Поездка в Павловск оказалась весьма приятной. Мы гуляли втроем — Софья Александровна, я и Амишка. Мое первое впечатление — что я познакомилась с весьма интересной и нестандартной личностью — подтвердилось. Например, как вам понравится, что старушка-божий одуванчик взяла с собой дорогой современный фотоаппарат и призналась, что почти никогда с ним не расстается, поскольку является фотолюбителем, и снимки свои печатает в основном сама в домашней лаборатории, не доверяя мастерским? Поразительно, да? А уж эпизод с Амишкой просто достоин быть запечатлен в анналах истории.
Представьте себе аккуратную сухонькую особу восьмидесяти шести лет, ведущую на поводке маленького пушистого пекинеса. Они спокойно идут вперед, пока не натыкаются на двух амбалов, полностью загораживающих собой неширокую аллею. Оба амбала одеты во что-то кожаное, и оба пьяны.
— Давайте пойдем обратно, — предлагаю Софье Александровне я. — Они, по-моему, будут тут стоять до конца света.
— Ну зачем же, Наденька? — удивляется моя спутница и вежливо обращается к одушевленной преграде: — Молодые люди! Я бы рекомендовала вам отойти чуть в сторону, а то моя собачка может вас укусить. К сожалению, она противница спиртного.
Парни загоготали, и один из них нагнулся, чтобы ткнуть пальцем Амишке в морду. Вот этого ему не следовало делать! Куртка, разумеется, слегка задралась, и на полностью защищенном кожаными доспехами теле возникла голая полоса. В нее-то и вцепился мудрый песик, а, вцепившись, вовсе не собирался отступать. Пострадавший взвыл.
— Ведь я же вас предупреждала, — с кроткой укоризной заметила Софья Александровна. — Ами, милый, ты бы его отпустил. Понимаете, Ами очень настойчив, и его обычно нелегко уговорить отказаться от своих намерений. Разожми челюсти, дорогой. Ты уже не так молод, чтобы рисковать своими зубами.
И она нежно, но настойчиво отцепила Амишку и, поставив его на землю, спокойно посеменила дальше, не оглядываясь назад, а я, с ужасом ожидая удара в спину, двинулась за ней. Слава богу, никакого удара не последовало.
— И не могло последовать, Наденька, — объяснила мне моя спутница. — Люди такого склада никогда не станут связываться с теми, кто способен дать им отпор. Они выбирают беззащитных.
— Пожалуй, — согласилась я. — А вы хорошо разбираетесь в людях.
— Люди — интереснейший объект. Вот, например, эти двое. Они просто созданы для того, чтобы ими управляли. Если б я ими заинтересовалась, манипулировать ими было бы проще простого. У них все на поверхности.
— А ими наверняка кто-нибудь уже управляет. Скорее всего, это какие-то мафиозные шестерки. А вы любите манипулировать людьми?
— Поверьте, это ни с чем не сравнимое интеллектуальное наслаждение. Разумеется, есть наслаждения чудеснее — природой, например, или музыкой, — но из интеллектуальных оно всего выше.
Я, догадавшись, засмеялась:
— Вот и мною вы манипулируете, да? Сразу поняли, с кем имеете дело, и легко получили от меня то, что захотели.
Софья Александровна внимательно на меня посмотрела:
— Неужели вы говорите это без обиды?
— А на что тут обижаться? Я ведь не делаю ничего, что мне неприятно. Даже наоборот. А то, что умному человеку по мне видны некоторые особенности моего характера, совершенно естественно.
— Я рада, что вы это так воспринимаете. Я тоже не нахожу ничего обидного в том, что мне именно вас захотелось иметь своей спутницей на прогулке и что я поняла, что не получу отказа. Мне ведь не пришло в голову просить вас, например, сходить в собес за моими справками о льготах.
— Почему же? Если надо, я схожу, — предложила я.
Теперь пришла очередь смеяться моей собеседнице:
— Сходить вы, Наденька, конечно, можете, а вот справки получите вряд ли. Вы отстоите огромную очередь, а вам сообщат, что этим вопросом занимаются на другом этаже. Там вы снова отстоите очередь, и вас пошлют куда-нибудь еще. А в третьем месте перед вашим носом закроют дверь на обед. Ну, а после обеда вам в грубой форме заявят, что посторонним лицам никаких справок не выдается, и потребуют моего присутствия.
— Не в бровь, а в глаз! — согласилась я. — Так оно и бывает. Не любят меня почему-то в кабинетах. А скандалить я не умею.
— Поэтому такими делами для меня занимается Зинаида Ивановна. Это моя соседка по лестничной клетке. Мы с вами ее сегодня встретили, помните?
Я кивнула. Зинаида Ивановна мне не понравилась. Это была худая женщина лет шестидесяти с высоким крашеным хной шиньоном и поджатыми губами. При встрече с Софьей Александровной она было попыталась нежно сложить губы в трубочку, однако не больно в том преуспела. Да, посещение кабинетов — желанное развлечение для подобных особ. Только удивительно, что она соглашается получать справки не для себя, а для кого-то другого. Сомневаюсь я в ее альтруизме! С такими возможна исключительно договорная основа, и то следует держать ухо востро.
— О чем вы задумались, Наденька?
Я взяла и честно призналась. С Софьей Александровной мне было настолько легко и просто, что хитрить не хотелось.
— Вы совершенно правы, Наденька. У нас с нею действительно договорная основа, и я держу ухо востро. Она мне оказывает довольно много услуг — помогает по хозяйству и еще кое-какие мелочи. Я рада, что у вас верный глаз. А что вы думаете о характере вон той юной особы? Вот этой, в пикантных коротких штанишках.
И мы с увлечением принялись рассуждать о том, каков, по нашему мнению, тот или иной человек, причем, как ни странно, разногласий у нас почти не возникало. После первой прогулки последовала вторая. Я стала почти ежедневно забегать к своей новой знакомой на чай, тем более, что родители мои в конце апреля уехали в деревню, где лет двадцать назад по дешевке приобрели небольшую развалюху. Эту развалюху (точнее, окружающий ее сад) они любят до самозабвения и готовы проводить там по полгода.
Глава 3
Софья Александровна рассказала мне кое-что о себе. Муж ее ушел в лучший мир больше двадцати лет назад — впрочем, в почтенном возрасте семидесяти двух. У них была единственная дочь, умершая совсем недавно. После ее смерти отношения с внучкой, к сожалению, серьезно разладились.
— Бедная Люба, увы, характером не в нашу породу. Она легко поддается влиянию и не склонна заглядывать вперед. В восемнадцать лет она совершила мезальянс, и это испортило ей жизнь.
Я удивилась:
— И что вы считаете мезальянсом? Вас не устроило происхождение жениха?
— Дело не только в происхождении. В конце концов, многие выходцы из простой среды прославили Россию своими талантами. Сергей же никогда не поднимется над своей средой. Наоборот. Клерк в заштатном конструкторском бюро — вершина его карьеры. Впрочем, и это не главное. Уровень его эмоциональных и интеллектуальных возможностей очень низок, и диплом о высшем образовании ничего тут не изменил. Зато уровень притязаний превосходит все пределы. Поэтому Сергей убежден, что все его недооценивают и все перед ним виноваты.
— То есть ворчит с утра до ночи? — уточнила я.
— Именно так. Больше всего, разумеется, достается Любе, поскольку она под рукой. Все, что она делает, подвергается критике. Если бы у него была другая жена, он бы, как ему мнится, добился большего. И если б у него были другие коллеги… и другие соседи… и вообще мир вокруг был другим. При этом его мышление абсолютно неконструктивно. Ему никогда не придет в голову задуматься, что за невозможностью изменить мир остается спланировать собственное поведение так, чтобы добиться желаемого. Или, в крайнем случае, попытаться изменить свои желания. Время от времени он напивается, однако даже это не приносит ему радости. Он становится более агрессивным и без умолку перечисляет якобы нанесенные ему обиды. Кроме того, он патологически скуп. Сочетание жадности и глупости представляется мне одним из самых неприятных. В такой атмосфере Люба живет уже десять лет. Трудно было бы надеяться, что это не изменит ее к худшему.
