Джон Гоуди - Опасные пассажиры поезда 123
Бад считал свою привязанность к подземке наследственной. Его дядя был машинистом, он совсем недавно ушел на пенсию после тридцати лет работы под землей. Мальчишкой Бад безумно им восхищался. Несколько раз — в спокойные, ленивые воскресные смены — дядя тайком брал его с собой в кабину и даже разрешал потрогать рукоятки управления. С детства Бад не сомневался, что станет машинистом. По окончании школы он сдал муниципальный экзамен, после чего смог выбирать между вакансиями водителя автобуса и кондуктора в метро. Несмотря на то что жалованье водителя было выше, он не поддался соблазну: ему было интересно только под землей. Теперь, когда Бад почти отбыл шестимесячную повинность в должности кондуктора (осталось всего сорок дней), он получит право сдать экзамен на машиниста.
А пока что он наслаждался своей теперешней жизнью. Он полюбил эту работу с самого начала и прошел с удовольствием даже этап обучения — двадцать восемь дней за партой, а затем неделю практики под руководством опытного инструктора. Мэтсон, дрессировавший его на курсах, был старожилом подземки — всего лишь год до пенсии. Он был хорошим учителем, но метро давно ему осточертело, и он крайне пессимистично оценивал его будущее: лет через пять все подземное хозяйство окажется в лапах черномазых и латиносов.
Инструктор был ходячим собранием леденящих душу историй. Послушать его, так в метро было практически так же опасно, как на передовой во Вьетнаме. Кондуктор, уверял Мэтсон, ежечасно рискует получить увечье или даже погибнуть, и потому, парень, можешь благодарить небо, ежели этот день не стал для тебя последним.
Многие пожилые кондукторы — и даже некоторые из молодых — любили пугать новичков всякой жутью из собственной практики. Бад не то чтобы не верил им, но сам пока не сталкивался ни с одной из тех ужасных вещей, о которых с таким смаком распространялись ветераны: кондукторам, дескать, постоянно плюют в лицо, их избивают, грабят, режут, на них нападают шайки подростков, на них блюют пьяницы… А самый опасный момент — это когда кондуктор высовывается из окна при отправлении поезда со станции. В эту минуту особенно часты нападения с платформы. Вариаций тут был миллион: одному парню выбили пальцем глаз, другому сломали нос кулаком, еще одного схватили за волосы и едва не вытащили из вагона на ходу…
— «51-я улица», станция «51-я улица»!
Бад объявил это в микрофон четким, бодрым голосом, с удовлетворением осознавая, что его слышат во всех десяти вагонах. Как только поезд вполз на станцию, он вставил специальный ключ в гнездо на нижней части панели приборов и повернул его вправо. Затем повернул предохранитель дверей и, как только поезд остановился, нажал кнопку открывания дверей. Высунулся из окна, так, чтобы проверить, все ли пассажиры вышли и вошли, затем закрыл двери — сначала хвостовые вагоны, потом головные — и снова бросил взгляд на приборную панель: индикаторы подтверждали, что все двери закрыты и заперты. Поезд тронулся, и он снова высунулся из окна — так, чтобы было видно минимум три вагона, — и убедился, что никого не зажало дверями и не тащит по перрону. Именно этот пункт инструкции многие кондукторы не выполняли, боясь нападения с платформы.
— «Гранд-Сентрал», следующая станция — «Гранд-Сентрал».
Он вышел из кабины, занял позицию у аварийного выхода и, скрестив руки на груди, принялся изучать пассажиров… Это было его любимым развлечением. Бад пытался угадать по наружности пассажиров их образ жизни: чем они занимаются, как у них с деньгами, где и как они живут, до какой станции едут. Иногда это было нетрудно — мальчишка-рассыльный, домохозяйка, секретарша, старик-пенсионер. Но над другими, явно занимавшими более высокое социальное положение, приходилось поломать голову. Вот этот хорошо одетый мужчина, кто он: учитель? Адвокат? Бизнесмен? Топ-менеджер? Как правило, если не считать часов пик, белые воротнички были редкими гостями на линиях сети «Ай-Ар-Ти»: они предпочитали «Индепендент» и «Бруклин-Манхэттен».[3] Бад не знал, чем это объяснить: возможно, там более удобные маршруты, которые ведут в более благополучные районы города, но до конца это было не понятно. Возможно, дело и в том, что «Ай-Ар-Ти» — это самая старая из трех сетей нью-йоркского метро, здесь меньше линий и меньше поездов (именно поэтому обучение тут продолжается всего двадцать восемь дней, а не тридцать два, как в других сетях). Но и это объяснение было лишь догадкой.
Бад сел так, чтобы меньше трясло (вообще-то ему нравилась и эта постоянная тряска, и собственная способность адаптироваться к ней — словно моряк на палубе во время качки), и сосредоточил внимание на мужчине, который сидел прямо у кабины. Мужчина был хорошо одет: темно-синий плащ, новая темно-серая шляпа, сияющие башмаки — курьером он никак не мог быть, несмотря на огромную цветочную коробку, стоявшую у его ног. Значит, он сам купил цветы и собирается лично преподнести их кому-то. Между тем достаточно было взглянуть на его грубое лицо, чтобы понять: подобный человек просто не способен делать подарки, особенно дарить цветы. Это очевидно. Но нельзя же судить о книге по обложке. На самом деле этот здоровяк может быть кем угодно — профессором колледжа, поэтом…
Под ногами Бада заскрипели тормоза замедлявшего бег поезда. Выкинув из головы человека с цветами, он поспешил в кабину.
— Станция «Гранд-Сентрал». Пересадка на экспресс. «Гранд-Сентрал»!..
Райдер
С годами Райдер сформулировал для себя две теории страха. Согласно первой из них, со страхом следовало обходиться так, как хороший бейсболист разыгрывает летящий мяч: он не ждет, он сам бежит навстречу. Вот и Райдер сейчас в упор уставился на полицейского. Почувствовав испытующий взгляд, коп быстро отвел глаза и слегка порозовел. Суетливо надел фуражку и выпятил живот, видимо думая, что это придает ему значительность.
Вторая теория Райдера гласила, что человек в стрессовой ситуации старается продемонстрировать свой страх. Он как бы взывает к милосердию противника, пытается убедить его, что уже побежден, подобно тому, как это делает собака, переворачиваясь на спину перед более свирепым или сильным псом. Такой человек не пытается скрыть страх, а, наоборот, выставляет его на всеобщее обозрение. Райдер был убежден, что до тех пор, пока ты не обмочил штаны (что происходит уже непроизвольно), ты демонстрируешь испуг лишь в той степени, в какой хочешь или позволяешь себе продемонстрировать.
В основе теорий Райдера лежала его простая жизненная философия — пан или пропал. Впрочем, Райдер редко распространялся о своей жизненной философии. Даже если настаивали приятели. Особенно если кто-нибудь настаивал — будь то приятели или кто бы то ни было еще.
Ему запомнился разговор с одним врачом в Конго. Он притащился в полевой лазарет с пулей в бедре. Доктор, улыбчивый индиец, ловко орудуя пинцетом, вытащил из раны кусочек свинца. Судя по его виду, это был интеллигентный человек. Что заставило его пойти в наемники и рисковать жизнью на этой безумной африканской войне? Деньги?
Доктор показал Райдеру окровавленный кусок металла, бросил его в таз и спросил:
— Это не вас случайно называют капитан Железный Зад?
У самого доктора были нашивки майора, но в этой шутовской армии различия в званиях означали только разницу в жалованье. Доктор получал всего лишь на сотню-другую больше, чем он.
— Прошу прощения, — ответил Райдер. — Мой зад у вас перед глазами. Он что, похож на железный?
— Не стоит сердиться, — заметил доктор. Он приложил к ране салфетку, затем другую. — Просто любопытно. У вас здесь создалась репутация…
— Какая?
— Человека бесстрашного, — доктор ловко прилаживал салфетку гибкими смуглыми пальцами. — Или безрассудного. Мнения разделились.
Райдер пожал плечами. В углу палатки на носилках лежал скрюченный полуголый африканец в обрывках солдатского обмундирования и тихо, безостановочно стонал. Доктор смерил его пристальным взглядом, и солдат примолк.
— Интересно бы узнать ваше собственное мнение, — сказал доктор.
Райдер молча наблюдал, как коричневые пальцы накладывают повязку на рану. Пока терпимо. Подожди момента, когда надо будет отдирать от раны пластырь вместе с волосками — тогда и увидишь, терпимо или нет. Доктор ждал ответа.
— Вам виднее, майор. Я полагаюсь на ваше мнение, — наконец проговорил Райдер.
Доктор доверительно произнес:
— Бесстрашия не бывает. Безрассудство — да! Неосторожность — да! Некоторые просто хотят умереть.
— Вы имеете в виду меня?
— Не берусь утверждать, не зная вас. Я основываюсь лишь на слухах. Надевайте штаны.
— Жаль, — сказал Райдер, рассматривая дыру в залитых кровью брюках. — Я рассчитывал, что вы поставите диагноз.
