Андрей Константинов - Дело о двух ухажерах
— Здравствуйте, Светочка. Что-то давно вы ко мне не заглядывали, — ласково сказал он, слегка пожимая мою руку. Глаза его, холодные, серые, смотрели прямо в вырез моей блузки. Бесстрастно и цепко.
Это началось около полугода назад. Мы познакомились на фуршете в честь очередного профессионального милицейского праздника в ГУВД. Иратов, начальник одного из убойных отделов, был галантен и блистал остроумием. Иметь такой источник — мечта любого криминального репортера, и я с удовольствием позволила Тимур Тимурычу считать наши отношения «дружбой». Что и сказать, информацию я от него получала качественную, горяченькую, с пылу с жару. Иногда даже Соболин руками разводил, а Обнорский несколько раз мрачно заметил, что «за удовольствия надо платить». Прозорливому нашему шефу я тогда не поверила, но где-то через пару месяцев нашего сотрудничества Тимурыч стал все чаще и настойчивее предлагать познакомиться поближе и приглашать то на дачу, то «к друзьям». Приглашения были так настойчивы и откровенны, что вызывали и негодование, и страх. От моих отказов в его глазах появлялось это страшное выражение холодной злобы и насмешки, словно он видел меня насквозь, и читал мой страх, смешанный с брезгливостью, и знал свою власть надо мной.
Примерно в это же время до меня стали доходить слухи о том, что Иратов пользуется в ГУВД властью почти фантастической и многих в Главке держит в страхе. В выборе средств достижения своих целей он не церемонится, жесток, всегда спокоен и ироничен, корректен и неуловим… Серый кардинал. Сильные связи, и не только в Питере. Страшный человек. Я стала реже бывать у него: начались телефонные звонки, «случайные встречи», даже визиты в агентство. Потом Иратов «наказал» меня, не рассказав об одном шумном убийстве, и мне пришлось искать другие источники.
Источники молчали, как партизаны на допросе. Во всем ведомстве я могла теперь получать информацию только от Иратова. Это была ловушка. И я попала в нее.
— Вы прелестно выглядите сегодня, — сказал Иратов, не отводя взгляда от моей груди. Я чувствовала, как краснею. Мне было противно и страшно.
— Спасибо, — сказала я, — сегодня приезжает мой жених. — Я старалась говорить твердо и даже с вызовом.
— Жених? — усмехнулся Тимур Тимурыч, переводя взгляд мне в глаза. «Жаба, мерзкая жаба», — подумала я, пытаясь сохранить самообладание. Но Тимурыч неожиданно улыбнулся обаятельно и открыто, немного по-мальчишески, радостно:
— Светочка, я вас поздравляю! Значит, вы торопитесь? Как жаль! А я-то, старик, надеялся вас порадовать. Знаете, буквально сегодня утром доложили — героиновое убийство, крупная партия.
Я буквально подпрыгнула на месте. Такой случай бывает раз в полгода: отличный материал, с хорошими перспективами, из первых рук… Но я колебалась. Посмотрела на часы. Все мои коллеги уже ушли, я стояла на лестнице одна с Иратовым.
— Надолго не задержу, Светочка. Пойдемте ко мне в кабинет, успеете к жениху.
Он мягко, но цепко, по-кошачьи, взял меня под локоть, и мы пошли обратно, вверх по лестнице. Всю дорогу до кабинета он говорил мне о всяких малозначительных происшествиях по городу и не отпускал ни на секунду моей руки.
— Садитесь, Светочка. — Иратов усадил меня в кресло напротив себя, из рабочего стола извлек фляжку с коньяком и две серебряные стопочки.
— Очень хороший, дагестанский, привезли неделю назад наши ребятки. Пейте, Светочка.
— Благодарю, Тимур Тимурович. Я все-таки на работе. Так что же случилось?
— Да, как жаль, что такая красивая девушка все время думает о работе. — Иратов поднял стопку, пристально на меня глядя, и, увидев, что я не последовала его примеру, резко поставил ее на стол. — Давайте поговорим о вас.
— Обо мне? — Я встала и накинула сумку на плечо. — Вы извините, Тимур Тимурович, если у вас ничего нет про убийство, я лучше побегу.
— Сядьте! — Звучало как приказ. Меня словно ударили под коленки, и я рухнула обратно в кресло, с ужасом глядя на побелевшего Иратова. — Сегодня утром гражданка Улаева М. Д., уроженка Таджикистана, 1965 года рождения, вошла в ванную однокомнатной квартиры, которую их семья снимала по адресу улица Никитиных, дом 15, и обнаружила своего мужа, Улаева Т. Г., 1960 года рождения, лежащим в ванне, с многочисленными ножевыми ранениями грудной клетки, перерезанной шеей, без признаков жизни. Сотрудниками органов милиции в квартире обнаружен мешок с тремя килограммами героина. Предполагается, что убийство Улаева произошло на почве раздела сфер влияния в оптовой наркоторговле. Вы довольны?
— Ух, спасибо, Тимур Тимурович, — пробурчала я, дописывая в блокнот последние слова. Материал и впрямь был отличным.
— Ну, теперь мы можем поговорить о вас?
— Тимур Тимурович, мне надо бежать. Я опаздываю.
— Значит, наше свидание опять откладывается?
Я глубоко вздохнула, набираясь мужества, и ответила:
— Отменяется, Тимур Тимурович.
Тимурыч улыбнулся одними губами: морщинки вокруг глаз были веселые, смешливые, а сами глаза остались непроницаемы.
— А вы не пожалеете об этом, Светочка? — Он продолжал улыбаться, только не надо было смотреть ему в глаза, только не смотреть ему в глаза…
— Всего доброго, Тимур Тимурович.
Я выскочила из его кабинета пулей, почти побежала по коридору, пронеслась по лестнице, схватила пальто и отдышалась только на улице. Господи, какая гадость. Ладно, хоть материал стоящий. Интересно, было ли что-нибудь в том дагестанском коньяке? Запросто могло быть.
В агентстве я кинулась к компьютеру, чтобы отписать пресс-конференцию и рассказ Тимурыча.
— Что-то сегодня Завгородняя скромна не по годам! — сказал Шаховской, подходя сзади ко мне. Я колотила по клавишам в надежде нагнать хоть пару драгоценных минут. Самолет уже должен был заходить на посадку. Шаховской подошел и затих.
— Светлана, что за матримониальные слухи расползаются по агентству? — спросил Соболин, подходя с другой стороны, и тоже замолк. Я обернулась. Шах безмолвно пялился на вырез блузки. Соболин напряженно смотрел на экран компьютера.
— Откуда это? — спросил он, почесывая в бороде. Всем мил Соболин, но привычки у него…
— Иратов сегодня рассказал, — ответила я, застегивая верхнюю пуговку блузки. Шах с облегчением вздохнул и отправился курить. Соболин все еще смотрел на текст.
— На прошлой неделе это было, Валентина отписала. Нам ребята из наркоотдела слили. И не 60-го года рождения, а 61-го, — сказал он поучительно. — Ходила бы на работу — знала бы.
Иратов, сукин сын! Поймал на тухлую, прошлой недели информацию! И Соболин хорош, только и знает, как на меня докладные строчить, Гамлет хренов! Мстит, что ли, за несостоявшуюся любовь? Я выкинула информашку про Улаева, быстро подкрасилась перед зеркалом и, надевая пальто на ходу, выскочили из агентства.
— Счастливая! — крикнула мне вдогонку Марина Борисовна в коридоре. Ну, хоть кто-то меня понимает в этом доме!
Я действительно была счастлива. Я забыла все неприятности, я купалась в лучах Аркашиной любви. Вернулось забытое ощущение постоянного пьянящего праздника, когда весь мир, со всеми его удивительными штуками, принадлежал нам двоим. Мы то ехали играть в казино, то неслись за город кататься по заливу на «Буранах», то ели палочками суши в японском ресторане. Мы разговаривали и разговаривали, и мне никогда не было так интересно с ним, как после этой разлуки, и нам не хватало времени любить друг друга и разговаривать друг с другом… Мы утром разбегались каждый по своим делам, я ехала на работу сонная, счастливая, усталая.
— Зайчишка, давай поедем в теплую далекую страну на пару недель. На Кипр или в Испанию, — как тебе?
— У-у-у! Аркашенька, поедем, поедем. Знаешь, как я зиму ненавижу?
— Отлично, вот я тут свои дела немного поделаю,
отпразднуем мой день рождения и поедем.
Я поцеловала его красивую холеную ладонь, он пощекотал меня бородкой (я вдруг мимолетно вспомнила Володю, и мне стало неприятно). Вспомнила Со-болина, потом работу, потом Тимурыча… Аркаша, словно прочитав мои мысли, вдруг сказал:
— Зайчишка, а тебе обязательно работать в этой шарашкиной конторе имени Обнорского?
— Да нет…
— Ты ведь не по идейным соображениям там во всей этой мерзости копаешься?
— Нет. Конечно, нет. — Аркаша смотрел на меня нежно и перебирал мои волосы. — А что тебе подарить на день рождения?
— Себя.
—
Этот день рождения Аркадий решил отпраздновать на даче, в первое воскресенье марта. Собственно, дачей это можно было назвать лишь условно. В сосновом лесу, на самом берегу Финского залива, стоял за капитальным забором трехэтажный особняк красного кирпича с подземным гаражом, сауной, солярием и бассейном. Гости собирались в гостиной на первом этаже, — в огромном камине горел огонь, на стенах висели шкуры, и сидели на деревянных притолоках тетерева со стеклянными глазами.
