Пол Клеменс - Заговор богов
В данный исторический период деньги Анджею Раковскому были не лишние. За последние полгода он не продал ни одной картины. А зарплаты в академии не хватало даже на поддержку штанов. Поездка в Берлин была чистой благотворительностью со стороны Матеуша. Но не любил Анджей сомнительные авантюры. И в глубине души считал себя законопослушным гражданином.
– Уважаемый, я не успею на поезд, – проворчал он.
– Успеете, – усмехнулся абонент. – До вашего поезда три часа. Вам нужно сделать лишь небольшой крюк. Поспешите, пока улицы Берлина не встали в пробках.
Страха еще не было. Но ощущение дискомфорта нарастало. Бред какой-то. Он медленно прошелся мимо остановки такси, воровато поглядел через плечо и припустил к маршрутному автобусу, отходящему в район Тиргартен. В автобус шла посадка пассажиров. Он пристроился в конец очереди. Но не успел шагнуть в общей массе, как снова зазвонил телефон. Его толкали, он не замечал, угрюмо таращился на экран, по которому ползли крупные цифры. Анджей выбрался из очереди и побрел на стоянку такси. Телефон перестал звонить – как по волшебству…
Указанный район оказался памятником эпохи соцреализма. Типовые многоэтажные блоки, практически гетто, соединенные узкими проходами, арочными подворотнями. В квартиру на четвертом этаже его пустили сразу. Высунулся взъерошенный субъект с воспаленными глазами. Мужчину трясло, хотя он и силился казаться невозмутимым. Самое странное, что этот тип был трезв. По-видимому, ему описали внешность посетителя. Он стащил с антресоли коробку от благородного коньяка «Готье», сунул Анджею и без разговоров выставил за порог – вместе с коробкой. На физиономии хозяина квартиры отразилось невыразимое облегчение.
Коробка перекочевала в сумку. Возникло опасение, что в ней не коньяк. Довольно тяжелое угловатое изделие, обложенное бумагой или поролоном. Верхняя крышка коробки была туго обмотана скотчем. Раковский почувствовал сухость в горле, по коже поползли мурашки. Эта штука жгла руки! Он передернул плечами, помотал головой, но состояние растущего страха только усугубилось. Заглянуть в коробку, не нарушая целостности упаковки, было невозможно.
Проклиная свою мягкотелость, Анджей выбирался из перехлестов подворотен, практически не встречая местных жителей. Откуда взялись эти двое? Вывернули навстречу – невзрачные, серые. Какая-то местная шелупонь – небритые, в бейсболках. Один, похоже, турок, другой белобрысый. Чернявый глянул исподтишка, когда до них осталось несколько метров; второй буркнул: «Это он» («первичных» знаний немецкого хватило понять элементарную фразу). Блеснул нож. Ну, всё, здравствуй, грусть! Нервы были напряжены, Анджей ударил первым, не дожидаясь разворота событий. Ногой по коленному суставу, а второму, когда приятель согнулся, – сорванной с плеча сумой! Схватил за лямку и, особо не раскручивая, дал. Угловатый предмет, облаченный в нарядную упаковку, вписался точно в висок. Белобрысый рухнул на колени. Турок не выронил холодное оружие, бросился вперед на одной ноге, коряво выгибая пострадавшую. Но Анджей уже прыжками уносился прочь. Они помчались за ним, возмущенно сопя. Один обливался кровью, другой хромал, как убогий калека, что, впрочем, не сказывалось на темпе бега. Анджей юркнул в ближайшую подворотню и с колотящимся сердцем прижался к стене. Первым вылетел турок с искаженной рожей, запнулся о выставленную ногу, покатился. Второй лишь выпучил глаза – в него опять летела сумка! По тому же месту! Продолжать преследование они, естественно, не смогли.
Художник несся быстрее ветра, выбежал в широкий проход между бетонными многоэтажками… и удрученно констатировал, что «хулиганов» было не двое. За спиной топали – явно здоровыми ногами. И навстречу выскочили двое. Чертыхаясь, Раковский метнулся в первую щель, завершившуюся тупиком! Оптимизм внушала пожарная лестница, вмурованная в бетон. Он забросил сумку за спину, запрыгал через ступени. Огнестрельного оружия у врага не было. Видно, установка была такая – работать под шпану с восточных окраин. Они хрипели, лезли за ним, а он выкатился на ровную площадку. Перегиб в стене здания, лестница дальше – еще на этаж. Но что-то щелкнуло в голове, он метнулся вправо – за выступ с зарешеченным промышленным вентилятором. Спрятался за ним. Трое или четверо взгромоздились на площадку. Пока они лезли, Анджей бы успел подняться выше. Эти олухи тоже так решили. Полезли дальше, подталкивая друг дружку. А едва они скрылись за перегибом козырька, Анджей пустился обратно, свалился с лестницы, шмыгнул в ближайшую арку. Нет уж, увольте, подобные приключения не по его части. Он должен жить, как морской еж – двести лет!
Больше приключений не было. За мусорными баками он отдышался, вышел на Остенштрассе, поймал такси. Груз, болтающийся за спиной, продолжал посылать в тело электрические импульсы… До поезда оставалось двадцать минут. Раковский уединился в сквере за вокзальной гостиницей, лихорадочно размышляя о случившемся. Потом разозлился, схватил телефон и, не вслушиваясь в доводы разума, набрал последний входящий номер. Сердце забилось, когда он услышал знакомый голос.
– Говорите, безопасно, мистер? – злобно зашипел он. – Вы уверены, что я проживу долгую и счастливую жизнь, не так ли?
– Пан Раковский? – неуверенно сказал абонент.
– О, как вы догадливы…
– Что-то случилось? – собеседник встревожился. – Вы уже покинули район Марцан? Груз при вас?
– Да… – Злость внезапно прошла, сменилась растерянностью и страхом. – Не знаю, как ваше имя, уважаемый…
– Зовите меня господином Альбрехтом.
– Это фамилия?
– Это имя. Постарайтесь успокоиться и внятно доложить.
Он слушал, не прерывая. Несколько раз крякнул, а когда заговорил, голос заметно сел.
– Нам жаль, пан Раковский, что так случилось. Это не было запланировано. Приносим извинения. Мы вам не враги. Если вас это утешит, то сумма, которую переведут на ваш счет, немного возрастет. Скажем, до 30 тысяч.
– Премного благодарен, господин Альбрехт, – усмехнулся Анджей. – Этого должно хватить и на похороны, и…
– Перестаньте, пан Раковский, – раздраженно сказал собеседник. – Рецидива не будет, обещаю. Дальше все пойдет по плану. Вас будут опекать. Вам нечего бояться.
– Неужели? И я спокойно могу идти на поезд?
– Можете… – пожилой мужчина помедлил. – Лучше переоформите билет на следующий рейс. Он будет через два часа. На всякий, как говорится, случай…
– Что я везу, мистер Альбрехт?
– Вам хочется посмотреть? – в голосе абонента зазвучали иронические нотки. Анджей смутился.
– Да, знаете, не очень…
– Уверен, что так и есть. Всего вам доброго.
Опекать они будут… Опекуны, чтоб их… И где они? Матрона из Познани, любительница швейцарских озер? Лоснящийся и потный Кажимеж Замойский? Не смешите мои тапочки. Впрочем, хоть в чем-то «господин Альбрехт» не подвел: во Франкфурте-на-Одере в вагон заглянул молодой служащий таможни, грустно посмотрел на матрону, на польского художника – и убрался, даже не глянув на документы. Шенген – какой-никакой…
Анджей вздрогнул – сработали тормозные колодки, и поезд начал неспешно притормаживать. А это еще зачем? И снова спина стала покрываться липким холодом. Поезд плавно замедлял ход – на перегоне, где должен нестись как угорелый. Находиться в туалете становилось как-то нелогично. Зачем он сюда приперся? Раковский вытащил сумку из-под рукомойника, взвалил за спину, чтобы руки оставались не заняты. И вышел в вагон.
И чуть не треснул по макушке худосочному малому, уже тянущемуся к ручке! Мужчина отшатнулся от неожиданности, Анджей тоже опешил. Надо же, сосед через купе… Оба сглотнули, нервно улыбнулись.
– Пшепрашем, пан… – пробормотали практически хором. Сосед посторонился, удивленно глянул на сумку, свисающую со спины пассажира. Разошлись, втянув животы. Анджей дождался, когда захлопнется дверь и сработает задвижка, медленно двинулся по пустому проходу. В вагоне было тихо. Моргали лампы в тусклых плафонах. Поблескивали панели, хромированное покрытие решеток обогревателей. Поезд замедлял ход. Фонари за окном едва тащились. Кончилась граница станции, за пределами поезда воцарилась тьма. Какие-то демоны выползали из щелей, струились, обтекали… Раковский разозлился – сколько можно ходить на поводу у страха? Он оттянул ручку своего купе, сунулся внутрь.
Директора турагентства Замойского на месте не было. В бистро ушел – через вагон? Он заперся, осмотрелся. Тощая сумка соседа висела на крючке. И снова он испытывал страх… Он приподнял обе полки, убедился, что внутри нет расчлененного трупа. Привстал на цыпочки, заглянул в багажное отделение. Удостоверился, что вагонное окно заперто изнутри. Паранойя, пан хороший, сущая паранойя… Анджей сел на полку, насупился. Поезд практически остановился, глухо скрипели тормоза. Он вскочил, раздвинул шторы. Ничего не видно, только собственный испуганный нос. Раковский прикрутил светильник на стене, и купе погрузилось в полумрак. Оптимистичнее картина не стала. Мглистый лунный свет озарял кусок пейзажа.
