Марина Серова - Держи ухо востро
Первым делом пришлось приобрести каталог аукциона, такой же роскошный, как и все окружающее, и самым внимательным образом изучить те полторы сотни лотов, что предлагались сегодня для торгов.
Чего здесь только не было! Живопись, скульптура, ковры, гобелены, мебель и костюмы знаменитостей. Напротив каждого лота значилась его стартовая цена, и, надо сказать, даже эти условные суммы могли озадачить своими размерами дилетанта. Но дилетантов, похоже, здесь не было, если не считать меня. Солидные господа и их ухоженные супруги с интересом просматривали каталог и оживленно обсуждали его содержание.
Никого не приводили в трепет эти баснословные цены, и, судя по всему, все эти люди собирались приобрести сегодня ту или иную старинную вещицу.
С каталогом в руках я прогуливалась по холлу и прислушивалась к разговорам.
— Очаровательный гобелен. Это именно то, что мы с тобой искали.
— Если этот гарнитур тебя не устраивает, то я не понимаю, чего ты хочешь.
— Это, конечно, не Ван Гог, но у нас в столовой он будет смотреться…
— Не думаю, что она обойдется нам дороже ста пятидесяти тысяч, хотя я бы не пожалел за такую вещь и двухсот.
Все это было любопытно, но меня интересовали только иконы. В каталоге они значились под номером сто девятнадцать. «Коллекция русских икон XV-XVIII веков». Их было двенадцать штук, и анонимный хозяин решил избавиться от них разом. И хотел получить за это целое состояние.
Видимо, поэтому мне пришлось долго прислушиваться к разноязыким говорам, прежде чем я услышала несколько любопытных фраз:
— Очень эклектичная коллекция…
— Почему он не захотел продавать их в розницу?
— Я бы с удовольствием приобрел пару икон, но зачем мне все остальные?
— Не думаю, что имеет смысл брать всю коллекцию…
Об иконах говорила компания американцев, и я несколько минут буквально сидела у них на хвосте. Из их разговоров я поняла, что они считают хозяина коллекции чудаком, кем бы он ни был.
В каталоге он значился как аноним, и это никого не удивляло.
Хозяева антиквариата не всегда афишировали свои имена, и это не противоречило правилам аукциона. Хотя были и исключения. Так, например, несколько ковров ручной работы выставлял на аукцион мой соотечественник, которого я сразу выделила из толпы. Ему, видимо, доставлял удовольствие сам факт присутствия в этом списке его фамилии. Он приобрел десятка два каталогов и тут же спрятал их в шикарный кейс из крокодиловой кожи. Его можно было понять. Этот каталог наверняка поднимет престиж его предприятия на родине и будет способствовать его дальнейшему процветанию.
Американцы никак не могли понять, почему хозяин коллекции не продает иконы в розницу. Они считали, что по отдельности он смог бы выручить за них значительно большую сумму. Хотя и этом случае часть икон могла остаться невостребованной. Насколько я поняла, одну из них, пятнадцатого века, они считали поистине бесценной, а две-три иконы вызывали у них скептическую улыбку.
Около ста лотов были распроданы, и их новые владельцы покинули аукцион. Большая часть публики принадлежала к «деловым людям», которые умеют ценить свое время. Оформив свои покупки, они покидали зал в ту же минуту. Поэтому через пару часов в зале оставалась едва ли половина тех господ, что присутствовали здесь вначале.
Приближалась очередь «русского лота», и мое напряжение росло с каждой минутой. Наконец, аукционист, набрав в легкие побольше воздуха, выпалил одним духом:
— Вашему вниманию предлагается уникальная коллекция русских икон пятнадцатого-восемнадцатого веков, лот номер сто девятнадцать. Стартовая цена…
И он назвал ту баснословную сумму, что значилась в каталоге. По залу прошел негромкий ропот. Озвученная аукционистом, эта сумма произвела еще большее впечатление. Любимец публики окинул зал внимательным взглядом, моментально уловил настроение публики и через мгновение вынес приговор:
— Лот снимается с торгов.
После этого он посмотрел на одного из своих ассистентов и еле заметно кивнул ему головой. Это не прошло не замеченным для меня, и я насторожилась. Подобное уже было сегодня, когда выставленные на продажу три японские вазы были сняты с торгов. После этого ассистент связался с их хозяином по телефону, тот дал свое согласие на реализацию ваз в розницу, и они тут же разошлись по одной.
Я вправе была ожидать, что сейчас произойдет нечто подобное, и мои ожидания оправдались.
Моложавый мужчина с сотовым телефоном в руках выскочил за стеклянную дверь и, сверяясь со своими записями, стал набирать номер. Сидевший рядом со мной немец в ту же секунду сорвался с места и поспешил к выходу, на секунду заслонив своим крупным телом и стеклянную дверь, и набирающего номер телефона ассистента. Я не надеялась разглядеть номер с такого расстояния, но мне важна была мимика говорящего, по которой я могла судить о содержании разговора, и я с досадой обернулась вслед выходящему из зала немцу. Не успел он покинуть зал, как из его кармана донесся характерный сигнал сотового телефона. Оглянувшись на ассистента, я поняла, что он только что набрал нужный ему номер и откинулся к стенке в ожидании ответа.
Это могло быть простым совпадением, за то время, что я присутствовала на торгах, сигналы телефонов в карманах у важных господ раздавались едва ли не каждую минуту. Сотовым телефоном и у нас уже давно никого не удивишь, а в Европе к этим звукам настолько привыкли, что не обращают на них никакого внимания.
Но немец у самого выхода в холл достал свой аппарат из кармана и нажал на нем нужную кнопку, я успела это заметить. И в ту же секунду ассистент за стеклянной дверью переменил позу, как делает это человек, услышавший, что на конце провода кто-то снял трубку, и приготовился говорить.
Если это и было совпадением, то удивительным.
Я воспользовалась тем, что сидела у самого прохода, и, никем не замеченная, выскользнула в просторный холл.
— Лот номер сто двадцать… — услышала я за спиной.
Немец говорил по-английски, без ошибок, но медленно и с сильным акцентом. Он находился в нескольких шагах от меня, поэтому я могла слышать каждое его слово, несмотря на то что он стоял спиной ко мне и говорил вполголоса. Уже но одной его позе я поняла, что он претендует на конфиденциальность разговора. В кино обычно гак говорят шпионы в запрятанный под воротником микрофон.
— Я понимаю. Ни одного предложения. В таком случае действуйте по запасному варианту. Понизьте стартовые цены на десять процентов, — шептал немец хриплым голосом, но благодаря великолепной акустике старинного здания каждый звук был слышен во всех концах холла.
Мне было вполне достаточно этой информации, и я стремительно вернулась на свое место и стала ожидать возвращения своего соседа.
Он появился через минуту после меня и сел на свободное кресло на несколько рядов ближе к аукционисту. Он изобразил на лице абсолютную незаинтересованность и равнодушие, и по одному этому я смогла дофантазировать всю ситуацию.
Немец выставил свою коллекцию икон в Англии, а не в Германии. Это могло быть продиктовано чисто коммерческими соображениями, так как цены здесь были значительно выше, но могло быть и по-другому. Например, немец не хотел, чтобы в Германии стало известно об этой сделке. А с анонимностью у него были бы там проблемы. И если на секунду допустить, что его владение данными произведениями не очень законно, то поездка в Англию становилась для него просто необходимой.
Интересно было и то, что он непременно желал присутствовать на торгах. И так же анонимно. Значит немец чего-то боялся. Чего? Или кого? Это мне предстояло выяснить, как и многое другое. Но теперь я не сводила с него глаз, насколько это позволяли правила приличия.
Аукционист в перерыве между двумя лотами сделал объявление, что русские иконы будут выставлены на аукцион по одной, и попросил всех заинтересованных лиц оставаться на своих местах.
Все это могло означать только одно. Такой вариант был предусмотрен с самого начала. И, бросив пробный камень, аукционист сразу же перешел к запасному варианту. По словам немца, выходило, что были оговорены и стартовые цены каждой иконы в отдельности, и теперь он предложил снизить их на десять процентов.
Создавалось такое ощущение, что он во что бы то ни стало хотел сегодня же избавиться от этих икон, может быть, поэтому и выставил их псе вместе по сознательно заниженной цене. Я за время пребывания здесь попривыкла к сумасшедшим ценам, и теперь цена за иконы уже не казалась мне чрезмерной. Судя по всему, она была, скорее, занижена. И только то, что икон было двенадцать, делало ее такой сногсшибательной.
Но это означало, что, снижая цены на десять процентов, немец и вовсе собирался их спустить но бросовой цене. Или это ловкий трюк, чтобы привлечь к торгам максимальное количество участников?
