Б. Седов - Отшельник
Катер, к которому я подошел, был белого цвета и назывался «Ништяк».
У хозяина, молодого парня с переломанным носом и изуродованными ушами, длинные черные волосы были заплетены в косичку, и эта оригинальная прическа в сочетании с явной примесью азиатской крови в облике придавала ему почти самурайскую свирепость. Он развалился на просторном баке своего «Ништяка» и, закрыв глаза, курил подозрительно длинную папиросу.
Скинув рюкзак на дощатый настил пристани, я достал сигареты и кашлянул. Парень лениво открыл глаза и посмотрел в мою сторону.
Наверное, я не заинтересовал его ни с какого боку, потому что он снова закрыл глаза и глубоко затянулся. До меня донеслось потрескивание, с которым огонек пополз по куреву, и я понял, что в какой-то степени поломал владельцу «Ништяка» кайф.
Парнишка курил косяк.
Я уселся на облупленный деревянный кнехт, торчавший из пристани, и, тоже закурив, стал терпеливо дожидаться окончания процедуры.
Наконец курильщик покончил с косяком. Отбросив окурок ловким щелчком, он вопросительно посмотрел на меня — дескать, ты еще здесь? Ну, давай, говори, что тебе нужно.
При этом было видно, что его «зацепило», и теперь он был готов с удовольствием побеседовать на какую угодно тему.
Я предпочитал тему речных перевозок и поэтому спросил:
— А твой «Ништяк» быстро ходит?
— Тебе в километрах или в узлах? — поинтересовался речной самурай и сел попрямее.
— Ну, я человек сухопутный, так что в километрах, — ответил я.
Этот парень определенно начал мне нравиться, и я подумал, что, скорее всего, не ошибся в выборе посудины.
— Если в километрах… Сотня устроит?
— Устроит, — кивнул я, — а тебя сотня устроит?
— Сотня чего и за что? — лениво поинтересовался самурай.
— Сотня баксов.
— Ага… — неопределенно отозвался он, — а за что?
— Отвези меня отсюда километров за сто. В какое-нибудь тихое райское место.
— И баксов сто, и километров сто, и скорость сто… — задумчиво ответил он, — кругом сто!
Он засмеялся и вдруг лениво сказал:
— Нет, не устроит.
И снова развалился, уронив голову на свернутый валиком ватник.
Я удивился и спросил:
— А сколько устроит?
— Триста.
Теперь засмеялся я:
— Пятьсот в оба конца. И ни в чем себе не отказывай.
— А я и так не отказываю, — ответил он, — ладно, годится.
Я встал и, подняв рюкзак с настила, швырнул его в катер.
— Что, прямо сейчас поедем? — спросил самурай, поднимаясь на ноги.
— Прямо сейчас, — ответил я и спрыгнул вслед за рюкзаком.
— Ну, сейчас так сейчас, — сказал парень, проходя к маленькому штурвалу, установленному на задней стенке невысокой надстройки.
— Меня Мишей зовут, — представился я, помня, что я до сих пор американец Майкл Боткин.
— А меня — Тимуром, — ответил капитан, протягивая мне руку.
— Слушай, Тимур, — я внимательно посмотрел на него, — а у тебя еще курнуть есть? Посмотрел я на тебя, и что-то мне захотелось вспомнить молодые годы.
— Не спеши, — ответил Тимур, — давай отойдем на пару километров.
И он нажал на кнопку пуска.
Оба «меркурия» глухо заворчали и забулькали, а Тимур сказал:
— Садись в кресло. На скорости лучше сидеть, чем стоять.
— А лежать лучше, чем сидеть, — усмехнулся я, вспомнив поговорку.
— Не скажи, — возразил Тимур, — если ты уляжешься тут на полной скорости, то из тебя всю душонку вытрясет.
— Молчу, — ответил я и забрался в одно из двух высоких кресел, закрепленных за надстройкой.
Второе, пилотское, кресло занял Тимур.
Повернувшись ко мне, он выразительно пошевелил бровями и сказал:
— Деньги утром, стулья вечером.
— А… — спохватился я, — извини.
Вынув из кармана бумажник, я дал Тимуру двести долларов и сказал:
— Деньги — стулья — деньги. Остальное получишь, когда приедешь за мной.
— Годится, — ответил Тимур и, засунув деньги в нагрудный карман ветхой джинсовой рубашки, передвинул вперед какой-то рычаг.
За спиной синхронно взревели два мотора, и «Ништяк» резво прыгнул вперед.
Глядя на воду, я вспомнил прогулку на гоночном катере по Балтийскому морю. Правда, тогда она закончилась тем, что меня угостили кофе со снотворным, но на этот раз такого финала вроде бы не предвиделось.
Речная гладь летела навстречу, под днищем яростно шипела потревоженная мощными моторами вода, а плотный встречный ветер, отбрасываемый ветровым стеклом, улетал куда-то вверх и совсем не беспокоил нас с Тимуром.
— А ничего бежит, — одобрительно сказал я.
Тимур кивнул и сбавил скорость. Потом заглушил моторы:
— Теперь можно и курнуть.
Катер плавно покачивался на мелких речных волнах, и, оглядевшись, я понял, что за эти полторы минуты мы удалились от пристани как раз на те самые два километра, о которых говорил Тимур.
— А почему ты не хотел курнуть на берегу? — поинтересовался я.
— Почему… — Тимур сноровисто забивал косяк, — а потому что такие лица, как у тебя, бывают только у бандитов или спецов. Бандитов я не боюсь, я и сам парень ничего, а вот со спецами мне лучше дела не иметь. Ну, представь себе — я достаю оковалок «плана», а в это время из-за ангаров выскакивают твои дружки с пушками и ксивами: руки в гору, контрольная закупка, вы арестованы и прочее. Мне оно надо?
— А если я все-таки спец, и сейчас скажу тебе: руки вверх, товарищ наркоторговец?
— Во-первых, я не торговец, а во-вторых, — Тимур усмехнулся, не переставая трудиться над папиросой, — ты вокруг погляди. И подумай, как ты будешь меня вязать на середине реки. Зажигалка есть?
— Правильно рассуждаешь, — сказал я, протягивая зажигалку, — береженого, как говорится, бог бережет.
— Вот и я говорю, — ответил Тимур и, глубоко затянувшись, передал мне косяк.
Следующие несколько минут прошли в полном молчании, прерываемом лишь потрескиванием косяка. Посмотрев друг на друга новыми глазами, мы рассмеялись без всякой причины, и Тимур спросил:
— Ну, как, ничего травка?
— Ничего, — я одобрительно кивнул, с трудом сдерживая идиотское хихиканье, — очень даже ничего. Азия?
— Не-е-е… — презрительно махнул рукой Тимур, — нам Азия ни к чему. Местная трава, выращивает тут один…
— Хорошо выращивает, однако, — сказал я, чувствуя, как с окружающим миром начинают происходить чудесные превращения.
Голубое небо стало еще более голубым, далекий лес на берегу превратился в волшебную чащобу, в которой наверняка бродили лешие и прочие кикиморы, вода зажурчала таинственно и красиво… В общем, трава была действительно высшего сорта.
Тимур нажал на кнопку, и оба «меркурия» снова ожили.
— Ну, — сказал он, — а теперь — с ветерком.
И «Ништяк» понесся по водной глади со скоростью никак не меньше сотни километров в час.
Почувствовав, что наступил сушняк, я достал из рюкзака большую бутылку минералки и, открыв ее, с наслаждением присосался к горлышку.
Напившись, я протянул минералку Тимуру, но он, помотав головой, отказался:
— Не, не хочу.
Я пожал плечами и, завинтив пробку, сунул бутылку обратно в рюкзак.
— А скажи, Миша, какое тебе место нужно? — спросил Тимур и, отпустив штурвал, достал сигареты.
Я заволновался и сказал:
— Ты, это… Штурвал держал бы!
— Не беспокойся, — засмеялся Тимур, — тут все так устроено, что если бросить штурвал, то катер сам идет прямо, как по ниточке, и никуда свернуть не хочет. Так куда тебя отвезти?
— Куда отвезти… — я тоже достал сигареты, — отвези меня, мил человек, в такое место, чтобы там было красиво и тихо. Чтобы берег был спокойный и дикий, и народу чтобы ни единой души… Чтобы большая вода текла мимо меня, и чтобы жизнь показалась мне прекрасной.
— Поня-а-тно… — протянул Тимур, — романтики захотелось.
— Вот-вот, — поддержал я его, — именно романтики. А то в последнее время никакой романтики — одни приключения. Причем такие, что не дай бог.
— Может, ты в розыске? — предположил Тимур.
— Нет, не в розыске, — я усмехнулся, — от розыска так не бегают.
— А как от розыска бегают? — ехидно спросил Тимур, снова берясь за штурвал и слегка подправляя курс.
Я посмотрел на него и сказал:
— А то ты сам не знаешь!
Тимур едва заметно улыбнулся и промолчал.
— Так вот, — я продолжил свои рассуждения насчет райского места, — хочу я пожить денька три на берегу этой реки. Естественно, в диком месте. Поразмышлять о жизни, навести порядок в своей голове…
— Понимаю, — Тимур кивнул.
— А раз понимаешь, то вези меня в такое место. А через три дня заберешь.
Я снова расстегнул рюкзак и достал оттуда рацию.
— Держи, — я протянул рацию Тимуру.
Он посмотрел на нее и спросил:
— Не боишься такую дорогую штуку чужому человеку отдавать?
