Бернхард Шлинк - Обман Зельба
Но никакая «защита физических лиц» не в состоянии была выдержать моего натиска.
— Зельб, банк ипотечного кредитования. Здравствуйте, коллега. Передо мной дело Леоноры Зальгер, и я вижу, что на нее до сих пор не поступает государственная дотация. Прошу вас наконец разобраться с этим. Признаться, я не понимаю, почему вы…
— Как, вы сказали, ее фамилия? — Теперь ее голосок звенел от возмущения столь несправедливым обвинением. «Защита физических лиц» была тут же забыта, дело поднято, и мне в конце концов торжествующим голосом сообщили, что фрау Зальгер с февраля не работает в университете.
— Как это не работает?..
— Вот уж чего не знаю, того не знаю. — В голосе звучала уже холодная язвительность. — Профессор Ляйдер не подавал заявления о продлении трудового договора, и в марте это место занял другой студент.
Я сел в свой «кадет», поехал в Гейдельберг, отыскал свободное место для парковки, потом Институт переводчиков на улице Плёк, а в нем, на втором этаже, приемную профессора доктора К. Ляйдера.
— Как вас представить?
— Зельб из Министерства образования и науки. У меня назначена встреча с господином профессором.
Секретарша посмотрела в свой календарь, потом на меня и еще раз в календарь.
— Одну минутку. — Она исчезла в соседней комнате.
— Господин Зельб?
Профессора, оказывается, тоже молодеют с каждым днем. Этот был сама элегантность: темный полушелковый костюм, светлая льняная рубашка и ироническая улыбка на загорелом лице. Он жестом пригласил меня в свой кабинет.
— Чем могу быть полезен?
— После успешно реализованных проектов «Молодые исследователи» и «Молодые музыканты» министр образования и науки пару лет назад инициировал еще несколько молодежных программ, и в прошлом году впервые стартовал проект «Молодые переводчики». Вы помните наше последнее письмо по этому поводу?
Он отрицательно покачал головой.
— Вот видите, вы не помните. Похоже, для «Молодых переводчиков» промоушн не был должным образом организован ни в школах, ни в университетах. С этого года за данную программу отвечаю я, и налаживание связи с университетами является для меня задачей первостепенного значения. Одна из участниц проекта в прошлом году рекомендовала мне вас и вашу сотрудницу фрау Зальгер. Я думаю…
— «Молодые переводчики»?.. — Ироническая улыбка по-прежнему играла на его лице. — Это еще что такое?
— Ну, сначала это было просто естественным продолжением проектов «Молодые исследователи», «Молодые музыканты», «Молодые строители», «Молодые врачи» — это всего лишь малая часть наших программ. Теперь уже можно с уверенностью сказать, что в девяносто третьем году «Молодые переводчики» будут иметь особое значение. В рамках проекта «Молодые христиане» мы плодотворно сотрудничаем с теологическими факультетами, проект «Молодые судьи» требует такого же тесного взаимодействия с юридическими факультетами. С вашими факультетами и институтами такое взаимодействие, к сожалению, налажено не было. Я подумал о необходимости создания научного совета из нескольких профессоров, а может быть, и студентов, кого-нибудь из Языковой комиссии Европейского сообщества. Я подумал о вас, господин профессор Ляйдер, и о вашей сотруднице фрау Зальгер…
— Если бы вы знали… Но вы не знаете. — И он тут же прочел мне краткую лекцию о том, что он — ученый-лингвист и не видит никакого проку во всей этой устной и письменной переводческой кухне. — В один прекрасный день мы узнаем, как работает язык, и нам уже не понадобятся никакие переводчики. Как ученого меня совершенно не интересует, каким образом все будут выкручиваться до того, как настанет этот день. Мое дело — позаботиться о том, чтобы необходимость в выкрутасах отпала раз и навсегда.
Быть специалистом по переводу и не верить в перевод — ирония судьбы? Парадокс? Я поблагодарил его за откровенность, похвалил его критический, нестандартный подход к научному творчеству и попросил разрешения держать с ним связь по поводу «научной консультативной помощи».
— А что вы скажете по поводу привлечения в упомянутый совет фрау Зальгер?
— Я сразу же хотел бы предупредить, что намерен в дальнейшем обойтись без услуг этой студентки. Она меня… можно сказать, подвела. Просто не появилась после рождественских каникул, исчезла без каких бы то ни было объяснений и извинений. Я справлялся у коллег и преподавателей — фрау Зальгер не видели ни на одном занятии и ни на одной лекции. Я тогда даже подумывал, не позвонить ли в полицию. — Ироническая улыбка впервые исчезла, уступив место выражению озабоченности. Но тут же опять вернулась. — Может, ей просто вдруг все надоело — учеба, университет и институт. Я бы это понял. Возможно, я почувствовал что-то вроде обиды.
— Фрау Зальгер могла бы быть полезна мне в проекте «Молодые переводчики»?
— Хотя она была моей сотрудницей, под налетом мысли бледным она никогда не хирела.[3] Очень энергичная девушка, толковая переводчица с хорошо подвешенным языком — важное качество в этой профессии; кроме того, ее очень любили первокурсники, она была их главным наставником и консультантом. Так что если найдете ее, то, конечно, берите, вы будете ею довольны. Можете передать ей от меня привет.
Мы встали, и он проводил меня до двери. В приемной я попросил секретаршу дать мне адрес фрау Зальгер. Она написала мне его на бумажке: 6900 Гейдельберг, Хойсерштрассе, 5.
3
Катастрофическое мышление
В 1942 году я молодым прокурором приехал вместе со своей женой Кларой в Гейдельберг и снял квартиру на привокзальной улице Банхофштрассе. Тогда это было далеко не самое лучшее место для проживания, но мне нравился вид на вокзал, прибывающие и отправляющиеся поезда, локомотивы в клубах пара, свистки и глухой стук колес маневрирующих составов по ночам. Сегодня Банхофштрассе проходит уже не вдоль вокзала, а вдоль новых административных зданий и судебных палат, отмеченных печатью серой функциональности. Если правосудие выглядит так же, как архитектура, в которой оно вершится, то я не завидую жителям Гейдельберга. А вот если оно такое же румяное, как булочки, хлеб и пироги, которые представители судебных властей покупают рядом, за углом, за местную юстицию можно не беспокоиться. Хойсерштрассе упирается в Банхофштрассе. Свернув на нее, я сразу же за углом вижу некогда маленькую булочную, в которой мы с Кларой лет сорок назад покупали черный хлеб и дешевые булочки, превратившуюся теперь в солидную кондитерскую.
Рядом с ней, перед дверью дома номер пять, я надел очки. Возле верхней кнопки звонка как ни в чем не бывало значилась ее фамилия. Я позвонил, дверь со щелчком приоткрылась, и я стал подниматься по мрачной, старой лестнице. В свои шестьдесят девять я уже не могу заставить ноги двигаться быстрей. На третьем этаже мне пришлось передохнуть.
— Слушаю вас! — нетерпеливо окликнули меня сверху то ли высоким мужским, то ли низким женским голосом.
— Иду, иду.
Последний марш лестницы вел в мансарду. В дверях стоял молодой человек лет тридцати в черных вельветовых брюках и черном свитере. Его черные волосы были гладко зачесаны назад. За его спиной я видел мансардные окна в потолке и наклонные стены. Он спокойно разглядывал меня.
— Мне нужна фрау Леонора Зальгер. Она дома?
— Нет.
— А когда она вернется?
— Не знаю.
— Но это ее квартира?
— Да.
Похоже, я все-таки отстал от жизни. Я не понимаю этих молодых людей. Что это — новый вид неразговорчивости? Или духовности? Или это коммуникативная анорексия? Я сделал еще одну попытку:
— Моя фамилия Зельб. У меня маленькое бюро переводов в Мангейме, и мне порекомендовали фрау Зальгер как человека, который может выручить, когда мы не справляемся своими силами. Ее услуги мне сейчас пришлись бы как нельзя кстати. Вы не могли бы мне помочь связаться с ней? И может, вы позволите мне присесть на минутку? Я запыхался, у меня ноги подкашиваются от усталости, и шею уже свело, оттого что мне приходится говорить с вами, задрав голову.
Площадки в конце лестницы не было, молодой человек стоял на верхней ступеньке, а я на пять ступенек ниже.
— Прошу.
Он посторонился и жестом пригласил меня в комнату, обстановка которой состояла из нескольких книжных полок, стола — вернее, столешницы, положенной на два чурбака, — и стула. Я сел. Он прислонился спиной к стене. Стол был завален книгами и бумагами; я прочел несколько французских имен, которые мне ничего не говорили. Я ждал, но он не торопился начинать беседу.
— Вы француз?
— Нет.
— У нас в детстве была такая игра. Один задумывает слово, а другие с помощью наводящих вопросов отгадывают его. Причем он может отвечать только «да» или «нет». Выигрывает тот, кто первым угадает слово. В компании это бывает довольно весело, а вдвоем — неинтересно. Может, вы все-таки попробуете отвечать целыми предложениями?
