Эрл Гарднер - Суд последней надежды
Пастух опознал в подсудимом «Рыжего» Линдли. Опознание он обосновал цветом одежды, которая была на Линдли в тот день.
Во время процесса (необходимо отметить, что Ал Мэттью не защищал Линдли во время суда, а занялся делом только после вынесения приговора) Линдли пытался представить алиби. Это было прекрасное алиби, если не считать того, что оно не соответствовало времени, когда было совершено преступление.
Ни у кого из лиц, имевших отношение к происшествию, не было часов, и представлялось необходимым точно определить время всех событий, чтобы лучше оценить достоверность показаний — и начать надо было с события, время которого было точно установлено.
Тем не менее пока дело Линдли казалось совершенно безнадежным — рутинное преступление на сексуальной почве, в ходе которого преступника так возбудил вид купающейся девушки, что он потерял контроль над собой и, не обращая внимания на свидетелей, которые видели его и могли опознать, просто рехнулся от похоти.
Взявшись за это дело, Ал Мэттью провел расследование и, исходя из принципа «хабеас корпус», обратился в Верховный Суд штата. Так как Верховный Суд уже рассматривал это дело в кассационном порядке и утвердил смертный приговор, юристу было необходимо прибегнуть к этой редко используемой терминологии, чтобы, образно говоря, освободить место, куда можно было бы поставить хоть одну ногу.
Было представлено достаточное количество доказательств, и Верховному Суду пришлось назначить третейского судью, после чего начали выясняться любопытные вещи. Во-первых, стало ясно, что пастушок практически не различает цвета, несмотря на утверждение, что опознал обвиняемого по темной рубашке цвета хаки, которая на нем была: во время дополнительного слушания выяснилось, что этому свидетелю практически любой цвет кажется рыжевато-коричневым. Стало ясно, что он не только дальтоник, но и что уровень его умственного развития не позволяет требовать от него показаний под присягой. Он признался третейскому судье: он не понимает, что это значит
— давать показания под присягой. Коричневое с белым платье на одной из женщин в зале суда он назвал черным. Затем его попросили назвать цвет карточек с того расстояния, на котором он примерно видел убийцу, и желтую карточку он назвал белой, золотую — коричневой, оранжевую — красной, а серую — синей. В другой раз зеленый цвет он назвал синим, золотой — белым, так же, как и светло-коричневый, а розовый в его глазах стал красным.
Верховный Суд тщательно оценил все факты по этому делу, представленные третейскому судье, сопоставил все доказательства — и решил, что Линдли осужден совершенно правильно и должен отправляться в газовую камеру.
Была назначена окончательная дата казни. (Дважды она откладывалась под разными законными предлогами, но теперь она была определена, и губернатор Эрл Уоррен, который временно покинул штат в связи с делами, дал понять вице-губернатору, что не хочет больше никаких оттяжек в деле Линдли. Казнь должна была состояться, как и предписывалось.)
Она должна была произойти в самое ближайшее время. Насколько мне помнится, через неделю или дней через десять.
Во всяком случае, я позвонил Алу Мэттью, сказав ему, что изучил дело. Он прислал ко мне свою жену. Она доставила протокол судебного заседания и информацию о некоторых фактах, которые помогли мне понять суть этого дела.
Протокол был длинный и запутанный, но я тщательно проштудировал его, знакомясь с показаниями свидетелей и всеми остальными материалами.
В нем была одна важная вещь, которая не попалась Мэттью на глаза. Оказывается, в тот день неподалеку от места преступления болтался еще один рыжеволосый сезонный рабочий. В тот день он не был занят. Его видели во второй половине дня. На лице его красовались царапины, которые походили на следы ногтей. Как рассказывали, на другой день в компании собутыльников, напившись, он говорил, что совершил убийство. Он таинственно исчез на другое же утро, не получив даже заработанных денег. Некоторые из этих фактов не подлежали сомнению.
Таков был внешний рисунок дела, и Вильяму Маркину Линдли предстояло умереть.
Я внимательно изучил доказательства, выдвинутые адвокатом в защиту Линдли. Его алиби не соответствовало времени совершения преступления. Представитель прокуратуры отбросил большинство его оправданий.
Закончив, наконец, изучение протокола, я решил подойти к делу с другого конца.
Как ни странно, никому не пришло в голову исследовать алиби Линдли в соответствии с действиями убийцы, кто бы он ни был.
Я решил заняться этим, и мне представилось необходимым составить схему места действия с точным определением всех расстояний, на которой будут учтены передвижения всех действующих лиц и их контакты с другими людьми; я решил составить нечто вроде расписания, которое базировалось бы не на предположениях, а на точно установленных фактах.
Как только это было сделано, выявились удивительные факты.
В то время, когда свидетели видели убийцу, стоящим в ивовых зарослях, наблюдая за купающимися девушками, обвиняемый Вильям Линдли ехал в машине с отцом погибшей девушки.
Снова и снова я изучал схему и видел, что иного ответа быть не может. Свидетельства отца девушки, показания других свидетелей убеждали, что это чистая правда. И деться от нее было некуда.
Однако не оставалось ничего другого, как действовать строго законными методами. Казнь Линдли должна была совершиться с часу на час. И не оставалось времени посылать по инстанциям официальное заявление и прибегать к другим медлительным процедурам, пусть даже они и могли принести успех. Все, что мог сделать самый ловкий и искушенный адвокат, было уже написано от имени осужденного и отвергнуто.
Оставалось только одно.
Я послал по письму каждому из членов Верховного Суда штата; копию этих писем я послал генеральному прокурору штата. Я послал письма в офис губернатора, подробно указывая страницы протокола, которые помогли составить мое расписание. Я старался как можно интенсивнее использовать тот узкий промежуток времени, который еще оставался. Не оставалось никаких сомнений, что в тот момент, когда несколько свидетелей видели таинственного человека на берегу, опознанного как убийца жертвы, обвиняемый Вильям Марвин Линдли находился в машине с отцом девушки в нескольких милях от места преступления.
Мне стало известно о бурной реакции, наступившей после моих писем. Насколько я понимаю, члены Верховного Суда Калифорнии единодушно обратились к вице-губернатору Фреду Хаузеру, который в то время исполнял обязанности губернатора, с требованием не допустить исполнения казни, пока не будет проведено тщательное расследование — и таким образом удалось добиться еще одной отсрочки.
Дело стало привлекать широкое внимание. Пресса подхватила известие, в связи с которым я написал ряд писем и изложил некоторые из моих соображений.
Сообщалось, что поскольку дело Линдли приобрело такой резонанс, я детально прокомментирую его. Безотносительно к его тонкостям оно в любом случае могло пригодиться тому, кто серьезно интересуется тем, как действует уголовное законодательство.
Просто изложив факты, известные по этому делу, Ал Мэттью-младший привлек интерес вот к каким деталям.
Девушка была найдена уже умирающей. Несколько произнесенных ею слов вроде бы прямо указывали на Линдли. Розыски полиции привели к свидетелю, который недвусмысленно опознал Линдли как человека, стоявшего в кустах, который потом схватил одну из девушек и после жестокой борьбы с нею скрылся из виду в кустарнике.
Линдли сообщил о своем алиби, стараясь доказать, что его не было в то время на месте. Алиби не выдержало сопоставления со временем совершения преступления. У Линдли не было средств. И адвокат, назначенный судом для его защиты, и жюри присяжных откровенно считали Линдли убийцей и лжецом, и при вынесении вердикта сочли его виновным в убийстве первой степени, которое автоматически влекло за собой смертную казнь.
Толком я так до конца и не понял, что привлекло внимание Мэттью к этому делу, ибо поверхностное изучение доказательств неоспоримо доказывало вину подсудимого, но когда Мэттью стал копаться в деле, он нашел новые свидетельства, доказывающие, в частности, что очевидец, который опознал Линдли по цвету его рубашки, полуслепой и дальтоник; что у другого рыжеволосого мужчины, который был в районе преступления, были видны царапины на лице и в пьяном виде он признавался, что напал на девушку.
Когда я выступил с ходатайством в защиту обвиняемого, телеграфные агентства разослали сообщения об этом по всей стране, и они были напечатаны во многих газетах.
В то время мой друг Раймонд Шиндлер, известный частный детектив (о котором еще пойдет речь в этой книге), был советником редактора детективного журнала, сотрудничая с Горасом Бейли Брауном. Сам Браун, ветеран журналистики, с немалым издательским опытом, в то время серьезно задумывался над новой методикой подачи уголовных историй, которая лишила бы их привычной легковесности и привлекла к журналу внимание читающей публики.
