Валерий Ильичёв - Сладкая месть
- Я, откровенно говоря, не знаю: тебя они устраняли или бабу решили ликвидировать, а ты тут подвернулся в качестве исполнителя. Баба-то убитая местному отделу информацию кое-какую поставляла. Вот ее-то они скорее всего и задумали убрать, а на тебя свалить. Но это только одна из версий. Теперь, увы, тебе придется за чужую вину отдуваться. Я адвоката одного неплохого знаю, уже с ним договорился, он будет тебя защищать. Ты не оправдывайся, это бесполезно, да и суду не понравится. Посчитают, что ты не раскаялся, и больше дадут для исправления. Лучше тверди, что был пьян и ничего не помнишь. Да еще, не вздумай Тушу и Ветерка упоминать. Их следов в квартире нет, а тебе придется жить по тюремным законам: если урки узнают, что ты язык на следствии развязал, да ещё без всякой для себя пользы кого-то из братвы заложил, то жизнь твоя и здесь, и в колонии может в ад превратиться. Я уж не говорю о том, что о работе в СОБРе никому не заикайся. В общем, веди себя тихо и спокойно. А там, глядишь, и амнистия к какой-нибудь славной дате подкатит. И освободишься досрочно. Так что будем надеяться, что ещё увидимся. Ну а я тут на воле постараюсь за тебя рассчитаться и этих Ветерка с Тушей из поля зрения не выпущу.
На том и расстались. Только сложилось все по-иному, нежели рассчитывали. Адвокат суетился излишне, сыпал научными терминами, хвастался, что отмел первоначальные обвинения в убийстве на почве сексуальных домогательств и свел все к простой "бытовухе". Но потом опять помрачнел. Медицинская экспертиза дала заключение, что из множества ранений несколько были нанесены прижизненно, и суд квалифицировал убийство с особой жестокостью из-за причинения сильных страданий жертве. Да ещё не повезло: назначили на слушание дела молодую женщину-судью. Опытный адвокат сразу предположил нехорошее: жертва почти ровесница судье, и та, невольно представив себя на месте убитой, впаяет Тягачу года на два больше, чем при другом раскладе. Само заседание было каким-то скомканным, словно не судьбу человека вершили, а решали - покупать новые столы для служебных кабинетов или все-таки повременить. Свидетелей было немного: соседи убитой говорили, какая она была добрая и приветливая, и требовали сурово наказать преступника. Ну и адвокат привел троих его знакомых, уверявших, что подсудимый оступился случайно по пьяному делу и ему надо смягчить приговор. Да и адвокат в своей речи упирал на безупречное прошлое Тягача и наличие семьи.
А потом произошло непонятное. Адвокат просил дать подсудимому пять лет лишения свободы, прокурор требовал семь, а судья ему влепила аж десять. Даже видавший виды прокурор изумленно покачал головой. Пока Тягача не увел конвой, он жадно и безуспешно пытался поймать взгляд судьи. И в то мгновение, когда ему это удалось, он увидел в её глазах вину.
Да на эту молодую женщину явно надавили перед судом и заставили вынести такой суровый приговор! А значит, дело явно было не в этой бабе, которую зарезали. Именно к нему были претензии у кого-то могущественного, способного влиять на закон и суд.
И вот теперь в местах лишения свободы Тягач почти постоянно думал и анализировал, кому это понадобилось сунуть его сюда, в зону, да ещё так надолго. Постепенно у него возникли следующие версии: хозяйку притона убили случайно, а уж потом решили все свалить на него; бабу "замочили" из мести, за то что "стучала" ментам; главной целью был именно он, и его хотели подставить; не исключено, конечно, что хотели устранить и его, и эту несчастную женщину.
Впрочем, последняя версия была связана с третьей и ей нисколько не противоречила. Чем больше Тягач размышлял, тем больше убеждался, что мишенью был именно он.
"Как жаль, что меня арестовали именно в тот момент, когда я вышел на группу, готовящую сделку по продаже какого-то редкоземельного металла, похищенного с оборонного предприятия". Эта мысль не давала ему покоя, и он сожалел, что не удалось раскрутить это дело, чувствуя, что разгадка его трагедии где-то близко. Пожалуй, когда он вошел в контакт с людьми, задумавшими провести сулящую немалую выгоду операцию, его и подставили под удар правосудия.
По крайней мере эта версия имела серьезные основания для существования. И Тягач сжимал в бессильной ярости зубы, понимая, что ему ещё долгие годы не удастся проверить свою догадку и отомстить, жестоко воздав своим обидчикам: бежать из затерянной в глухой тайге колонии было безумием. Он ещё не знал, что до свободы ему осталось чуть больше недели.
На следующий день работалось тяжело: сказывалась бессонная ночь. Тягач катал, складывал и вязал бревна вяло, без всякого усердия. Впрочем, в зоне он быстро убедился, что хорошая работа здесь не только не ценится, но и опасна. И на свободе передовиков производства никто не любит, а тут и подавно. Если начальство не видит тебя, то надо сачковать, пусть руки и тянутся к работе. А иначе свои же зэки с тобой вмиг разберутся. Но сегодня ему даже не пришлось притворяться. Все валилось из рук и настроение было хуже некуда. И он с удовольствием прекратил работу, как только зэки, увидев, что возле нет недреманного ока начальства, устроили себе роздых. Большинство мужиков закурили и присели на корточки. Тягач никак не мог научиться отдыхать таким образом: у него затекали ноги. Потому он присел на бревна. Тягач любил эти минуты покоя и расслабления. Здесь, в зоне это было одним из немногих удовольствий в условиях ограничения свободы. Но отдыхало не только тело, чувствуя приятное расслабление после физической нагрузки. Не менее важным было духовное раскрепощение, когда можно было потрепаться, поведав друг другу старые, хорошо известные и не всегда смешные анекдоты. Но больше всего Тягачу нравилось слушать байки о прошлых приключениях осужденных. Конечно, все знали, что тот или иной рассказчик привирает, стараясь показать себя в наиболее выгодном свете.
Первым свою историю поведал Самурай, молодой парень-каратист, втянутый в группировку, занимающуюся рэкетом, и осужденный за похищение солидного бизнесмена.
В его рассказе не было ничего примечательного, кроме красочно расписанной постельной сцены с женой крупного чиновника. Самурая недолюбливали за бахвальство, но ему покровительствовал авторитетный вор Садко и с этим приходилось считаться. Вообще возле Садко крутилось много народу. Но особенно ненавистен был Хорек, шепеляво цедивший слова сквозь редкие желтые зубы и любящий задираться без видимой причины, зная, что за ним стоят серьезные люди. Вот он и засмеялся громче всех, льстиво подыгрывая сильному Самураю.
Не успел отзвучать смех, как в разговор вступил Повар, раз пять судимый за мошенничество. Его родители были интеллигентными людьми, а он с детства сбился с правильного пути, и судимости следовали у него одна за другой. На воле у него давно никого из близких не было. Потому он после освобождения обычно долго и не гулял. Разъезжал по городам, совершал кражи у доверившихся ему одиноких женщин и "лепил" мошенничество, подкидывая "куклы" глупым обывателям. Повар был своим человеком в зоне. Но все же полученное в детстве воспитание ощущалось. И, будучи не злым от природы, он старался при случае смягчить и утихомирить страсти, понимая, что в спокойной обстановке легче существовать и дождаться освобождения.
Впрочем, непонятно, зачем ему эта свобода, если на воле он более трех месяцев не гуляет. И все-таки Повар, как и все, мечтал о ней: хоть немного, да покутить в ресторанах и влюбить в себя какую-нибудь жаждущую мужской ласки кралю. Вот и сейчас, желая разрядить обстановку смехом, он поспешил вмешаться и бодро начал: "Забавна твоя история, Самурай. Но со мной тоже был интересный случай. Освободился я после второй отсидки и начал гастроли. Приезжаю в один областной город..."
Но до конца историю Повара услышать не довелось. Каким-то шестым чувством Тягач почуял неладное. Анализируя потом ситуацию, он считал, что либо еле слышный шорох, либо легкое движение воздуха, донесшееся сверху, привлекли его внимание. Однако он успел заметить две фигуры в бушлатах и зэковских кепочках, отпрянувших от верхнего края штабеля бревен, и летящий вниз круглый толстый обрубок. Он летел не отвесно, как при случайном падении, а нацеленно в голову Садко.
Дальнейшее Тягач помнил смутно. Он действовал автоматически, не зная, почему поступил именно так. Но его тело, словно подкинутое пружиной, взлетело вверх, кисть крепко захватила куртку у предплечья Садко, и он вместе с ничего не понимающим Садко откатился в сторону. И тут же тяжелое бревно глухо шлепнулось о землю.
Мгновенно оправившийся от потрясения Садко вскочил и сопровождаемый Самураем, кинулся в обход штабеля в безнадежной попытке поймать тех, кто пытался его убить.
Побледневший от страха Хорек тоже сделал вид, что поддерживает своего благодетеля, и двинулся вслед за ним, но значительно поотстав.
Повар сокрушенно покачал головой: "Фикса встал на тропу войны. Значит, не смогли договориться. Будет кровь. А зачем нам эта "разборка"? Да Садко и сам виноват: молодняк, конечно, обнаглел, но он мог бы поделиться властью, однако уступить ни в чем не захотел".
