Адриан Дойл - Подвиги Шерлока Холмса
Холмс, сидевший в своем кресле, соединил кончики пальцев обеих рук, что всегда имел обыкновение делать, когда принимался размышлять.
— Значит, тогда вы впервые повстречались с этим джентльменом? — спросил он.
— О да!
— Понимаю. А как произошло знакомство?
— Самым обыкновенным образом, мистер Холмс. Нас было трое в вагоне первого класса. У Чарлза такие прекрасные манеры, такой красивый голос, его улыбка такая обаятельная…
— Не сомневаюсь. Но прошу вас, будьте точны в смысле подробностей.
Мисс Форсайт широко раскрыла свои большие голубые глаза.
— Кажется, все началось из-за окна, — продолжала она. — Чарлз (могу сказать вам, что у него замечательные глаза и пышные темные усы) поклонился и спросил разрешения леди Мейо опустить окно. Она дала свое согласие, и спустя несколько минут они болтали, как старые приятели.
— Гм! Понимаю.
— Леди Мейо, в свою очередь, представила меня Чарлзу. Путешествие в Гриндельвальд прошло быстро и весело. Но стоило нам только войти в вестибюль отеля «Сплендид», как впервые произошла одна из тех ужасных сцен, которые с той поры сделали мою жизнь несчастной.
Несмотря на свое название[1], отель оказался довольно небольшим и прелестным. Я уже знала, что мистер Хендон — лицо довольно важное, хотя он скромно сказал о себе, что путешествует в одиночку, всего лишь с одним слугой. Управляющий отеля, мсье Бранже, подошел к леди Мейо и мистеру Хендону и низко поклонился им обоим. Он обменялся с мсье Бранже несколькими словами тихим голосом, и управляющий еще раз низко поклонился. И тут Чарлз обернулся, улыбаясь, и совершенно неожиданно вся его манера поведения изменилась.
Я и сейчас вижу его стоящим там в длинном пальто и цилиндре, с тяжелой тростью под мышкой. Он стоял спиной к расставленным полукругом возле камина папоротникам и другим вечнозеленым растениям; на низкой каминной полке стояли швейцарские часы изысканной формы.
До той минуты я и не замечала этих часов. И тут Чарлз, издав сдавленный крик, бросился к камину. Подняв свою тяжелую трость, он с грохотом ударил ею о корпус часов и продолжал наносить удар за ударом, пока механизм со звоном не рассыпался по каминной плите.
После этого он повернулся и медленно пошел назад. Никак не объясняя свой поступок, он достал бумажник, протянул мсье Бранже банкноту, которой десяток раз можно было бы оплатить стоимость часов, и принялся непринужденно беседовать на другие темы.
Вы вполне можете представить себе, мистер Холмс, что мы были точно оглушены. У меня было такое впечатление, что леди Мейо, хотя и сохраняла спокойствие, была напугана. Но я клянусь, что Чарлз не был напуган; просто он был разъярен и настроен решительно. В эту минуту я увидела слугу Чарлза, стоявшего в отдалении среди чемоданов. Это маленький, тощий человек с бакенбардами, и на его лице было выражение смущения и, как ни больно мне произносить это, глубокого стыда.
Ни слова тогда не было сказано, и инцидент был забыт. В продолжение двух дней Чарлз оставался невозмутим. Наутро третьего Дня, когда мы встретили его в столовой за завтраком, это снова случилось.
Тяжелые портьеры, висевшие на окнах столовой, были частично задернуты, дабы не пропускать ослепительных лучей солнца, отражавшихся от первого снега. В помещении было довольно много других постояльцев, которые завтракали. Только тут я заметила, что Чарлз, незадолго перед тем возвратившийся с утренней прогулки, продолжал держать в руках трость из ротанга.
— Вдохните этот воздух, мадам! — весело говорил он, обращаясь к леди Мейо. — Он придает не меньше сил, чем еда или вино!
Тут он умолк и посмотрел в сторону окон. Рванувшись с места, он подбежал к одному из них, с силой ухватился за портьеру и отдернул ее, выставляя на обозрение большие разбитые часы в виде улыбающегося солнца. Наверно, мне бы сделалось дурно, если бы леди Мейо не подхватила меня под руку.
Мисс Форсайт уже сняла перчатки и теперь прижимала ладони к щекам.
— Но Чарлз не только разбивает часы, — продолжала она. — Он закапывает их в снегу и даже прячет в шкафу в своей комнате.
Шерлок Холмс сидел откинувшись в кресле, прикрыв глаза. Голова его покоилась на подушке, но, услышав эти слова, он приподнял веки.
— В шкафу? — нахмурившись, переспросил он. — Это уж и вовсе необыкновенно. Как вам стало известно об этом обстоятельстве?
— К своему стыду, мистер Холмс, я вынуждена была расспросить его слугу.
— К своему стыду?
— Я не имела права делать это. Мои занятия столь скромны, что Чарлз никогда бы… то есть я ничего не могла бы значить для него! Я не имела права!
— У вас на то были все права, мисс Форсайт, — мягко возразил Холмс. — Итак, вы расспросили слугу, которого описали как маленького тощего человека с бакенбардами. Его имя?
— Кажется, его зовут Трепли. Треп — я не раз слышала, как Чарлз обращался к нему так. И клянусь, мистер Холмс, это самое преданное существо на свете. Один вид его угрюмого английского лица был утешением для меня. Он знал, понимал, чувствовал, что я л… что я проявляю интерес, и он рассказал мне, что его хозяин закопал или спрятал еще пять штук часов. Хотя он и не стал об этом говорить, но я уверена, что он разделяет мои опасения. Но Чарлз не сумасшедший! Вовсе нет! Вы бы и сами пришли к такому выводу, если бы знали, что случилось в последний раз.
— И что же?
— Это произошло всего четыре дня назад. В апартаментах леди Мейо была гостиная, в которой стоял рояль. Я страстно люблю музыку, и после чая я обыкновенно играла леди Мейо и Чарлзу. В этот раз едва я начала играть, как вошел гостиничный служащий и подал Чарлзу письмо.
— Минуточку. Вы не обратили внимания на марку?
— Да, она была иностранная. — Мисс Форсайт была несколько удивлена. — Но, разумеется, это не имеет никакого значения, поскольку вы…
— Поскольку я… что?
Вдруг нашу гостью внезапно охватило некоторое замешательство, и, словно стремясь быстрее побороть его, она поспешила продолжить свой рассказ:
— Чарлз вскрыл конверт, прочитал письмо и смертельно побледнел. Произнеся несколько бессвязных фраз, он выскочил из комнаты. Сойдя через полчаса вниз, мы узнали лишь то, что он и Трепли выехали со всем багажом. Записки он не оставил. И потом не дал о себе знать. С тех пор я его не видела.
Силия Форсайт склонила голову, и в глазах ее заблестели слезы.
— Я была откровенна с вами, мистер Холмс. И я прошу вас быть откровенным со мной. Что вы написали в этом письме?
Вопрос прозвучал столь неожиданно, что я откинулся на спинку стула. Выражение лица Шерлока Холмса было по-прежнему непроницаемо. Он потянулся к персидской табакерке и принялся набивать глиняную трубку своими длинными, нервными пальцами.
— В письме, говорите, — скорее подтвердил он, чем спросил.
— Да! Вы написали письмо. Я видела вашу подпись. Вот почему я здесь!
— Ну и ну! — произнес Холмс. Он молчал в продолжение нескольких минут, голубой дым вился вокруг него, а его рассеянный взор был устремлен на часы, стоявшие на каминной полке.
— Бывают случаи, мисс Форсайт, — сказал он наконец, — когда надобно проявлять осторожность, прежде чем дать ответ. У меня есть к вам еще один вопрос.
— Слушаю вас, мистер Холмс.
— Сохраняет ли леди Мейо по-прежнему свои дружеские чувства к мистеру Чарлзу Хендону?
— О да! Она очень привязалась к нему. Я не раз слышала, как она называет его Алек — вероятно, такое уменьшительное имя она ему дала. — Мисс Форсайт помолчала, глядя на Холмса с сомнением, если не с подозрением. — Но что должен означать ваш вопрос?
Холмс поднялся.
— Только то, сударыня, что я с удовольствием займусь этим делом для вас. Сегодня же вечером возвращайтесь в Грокстон-Лоу-Холл.
— Хорошо. Но у вас наверняка есть еще что сказать. Вы так и не ответили ни на один из моих вопросов!
— Что ж! У меня свои методы, это вам и Уотсон подтвердит. Но если бы вы сочли для себя удобным прийти сюда, скажем… через неделю, в девять вечера? Благодарю вас. К тому времени, надеюсь, у меня будут для вас кое-какие новости.
Он явно давал понять, что более ее не задерживает. Мисс Форсайт поднялась, и вид у нее был такой несчастный, когда она глядела на Холмса, что я ощутил потребность высказать слово утешения.
— Не унывайте, сударыня! — воскликнул я, осторожно беря ее за руку. — Вы можете вполне довериться моему другу мистеру Холмсу и, если позволите, мне тоже.
Я был вознагражден милостивой и признательной улыбкой. Когда за нашей миловидной гостьей закрылась дверь, я с некоторой резкостью обратился к моему другу:
— Мне кажется, Холмс, что вы могли бы обойтись с юной леди с б'ольшим сочувствием.
— Вот как? Она успела кого-то здесь очаровать?
— Постыдитесь, Холмс! — сказал я, бросаясь в кресло. — Дело, без сомнения, пустяковое. Но не могу вообразить, зачем вам вздумалось написать письмо этому ненормальному любителю ломать часы.
