Николай Леонов - Ждите моего звонка
— Антонов! Антонов!
Пашка приостановился, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.
— Антонов! Павел! Ты что, оглох, парнишка?
Это же его, Пашкина, фамилия. Он остановился и медленно повернулся.
Рядом стоял начальник уголовки, известный среди блатных под кличкой «Лошадник».
— Фамилию собственную забыл, — начальник оглядел Пашку, снял с него шляпу, повертел в руках, рассмеялся и спросил: — Каждую кражу отмечаешь обновкой?
— О чем это вы, гражданин...
— Климов, Василий Васильевич, — перебил начальник и протянул Пашке шляпу. — Держи. И зайди на минуточку. Разговор есть. — Он круто повернулся и зашагал во двор уголовки.
«Почему Лошадник? Типичная обезьяна», — думал Пашка, глядя на низкорослую, широкоплечую фигуру на толстых кривых ногах. «И руками аж по коленям шлепает». Пашка замешкался на пороге. Может, сорваться?
Климов обернулся:
— Страшно стало?
Пашка вошел, сел на предложенный стул и огляделся. «Видно, бьют не здесь. Окна настежь: ежели заорать, так на всей Пятницкой слышно будет. Ну, для того и подвалы существуют. Интересно, зачем он меня затянул? А может, рыбник накапал?
Нет, тогда повязали бы на улице и этот черт ногой не шаркал бы: «Зайди на минутку».
— О чем это ты мечтаешь, Павел? — Климов снял пиджак и расстегнул рубашку. — Ходят вокруг тебя слепые, и у каждого из заднего кармана бумажник торчит? Так, что ли?
— Какой бумажник? — Пашка посмотрел Климову в лицо.
— Ладно, это я так. Может, ты совсем о другом мечтаешь, — Климов миролюбиво улыбнулся и стал набивать трубку. — Кури.
Пашка вытащил «Люкс» и закурил.
— Много я о тебе слышал, Павел Антонов. Ребята шутят, что ты когда-нибудь у меня наган срежешь. — Климов похлопал себя по боку.
— Этим не интересуюсь, — Пашка улыбнулся и опустил глаза, — не по моей части.
— Серый интересуется?
— Какой Серый? — Пашка незаметно вытер о колени вспотевшие ладони. — Что-то вы путаете, начальник.
— Тот самый, что третьего дня комиссионный магазин пытался взять и сторожа убил. Смотри в глаза, — голос у Климова погустел и налился злобой.
Пашка поднял голову и встретился с черными маленькими, как буравчики, глазами.
— Я тебя воспитывать, стервеца, не буду, — Климов постучал трубкой по столу. — Ты при Советской власти растешь, должен соображать что к чему. Отец где?
— Убили в германскую.
— Мать?
— Белые убили.
— А ты вор. Да еще с Серым путаешься. Если в тебе гражданской совести нет, то к убийцам родителей хотя бы личную ненависть иметь должен.
— Что-то вы темните, начальник. Политику вяжете. Папаню с маманей . приплели. — Чувствуя, что против него ничего конкретного нет, Пашка обнаглел. — Не берите меня на характер. Я не мальчик и крику не боюсь.
Климов засопел трубкой и тихо спросил:
— И сколько же тебе, не мальчику, годков?
Пашка молчал. Что ему надо, этому головастику? Ишь, башка огромная, бритая, шея жилистая. Силен, наверное. Наверняка силен, раз Фильку Блоху один повязал.
— Считаешь, что ли? — Климов ухмыльнулся. — Семнадцать тебе годков. Какие дела ребята в этом возрасте делают! — Он задумался и стал ковырять свою трубку. — Я в семнадцать вот эту трубку от комбрига получил, — он ткнул мундштуком Пашке в лоб. — Да тебе все это... Ты час назад у рыбной лавки станичника дернул?
Пашка понимал, что-то нужно говорить, отпираться. Но во рту было сухо и шершаво, будто провели наждачной бумагой, и язык не ворочался.
— Да не смотри ты на меня так. Мне твои глазищи ни к чему. Как рассказал станичник про мальчишек, я сразу понял, что ты. Почерк у тебя особый. — Климов встал и прошелся по кабинету, зачем-то заглянул в окно, вернулся к столу и медленно выговорил: — Посажу я тебя в острог. И отправлю потом по этапу.
Пашка приподнялся, быстро сунул руку в карман и протолкнул деньги в штанину. Теперь, когда он встанет, червонцы свалятся в тайник.
— Руки! — Климов брякнул наганом о стол. — Встать! Кругом!
Пашка повиновался. Он почувствовал, как ствол нагана уперся между лопаток, а рука Климова обшарила пустой карман.
— Садись, паршивец. Думал, стрелять собираешься. Испугался. — Климов облегченно вздохнул. — Сказал, посажу, значит точка. На первой же краже и сгоришь. Предупреждаю.
Пашка опустился на стул.
— Иди. Что расселся?
Пашка спустился по лестнице, прошел два квартала и только тогда оглянулся. На хвосте никого не было. Не пойдет он к этой Нинке. Пусть сама ищет. А начальничек-то ничего. Ушлый. Все знает. И имя, и фамилию, и сколько лет, и про отца с матерью.
— Америка! — путаясь в штанах, к нему бежал шкет с папиросами. — Дело есть, — зашептал в самое ухо. — Тебя Серый ищет. Сказал, чтобы ты шел в «Три ступеньки».
— На, держи, — Пашка протянул мальцу червонец. — Завязал я.
— Эх, верное дело было! — вздохнул малец. — Неужто догадалась уголовка?
— Топай, шкет. — Пашка отвернулся.
— Я всегда на этом углу, Америка. Если что — свистни.
Пашка сдвинул на затылок шляпу. И откуда он все знает, этот мент? Рассказать Серому или нет? А может, и не ходить? Может, переждать? Деньги есть. Осесть у той же Нинки и переждать? Но ноги сами несли к «Трем ступенькам».
* * *На стене старого четырехэтажного дома красовалась вывеска: ресторан «Встреча», но никто в округе такого ресторана не знал, заведение было известно как трактир «Три ступеньки».
Трактир находился в полуподвале старого дома. К тяжелой дубовой двери вели три щербатые ступеньки. Зимой Пашка не вылезал из этого заведения.
К вечеру здесь собирались деловые люди со всей округи. В задних комнатах начиналась крупная игра. Со двора заскакивали ребятишки с горячим, левым товаром, шептались с хозяином заведения отцом Василием, потом рассаживались в зале за круглыми столами. Заходили погреться девочки, и начиналась свадьба, или крестины, или поминки. Гульба всегда имела какое-нибудь благопристойное название. Гуляли тихо, говорили чинно и понимали друг друга с полуслова. За всю зиму Пашка не помнит ни одной драки или скандала. В случае надобности предложение «выйти во двор» делалось как бы между прочим. Скандалист в залу не возвращался, и о нем никто не вспоминал.
Но ранней весной появился Серый. Он вошел с двумя здоровыми флегматичными парнями, которые за весь вечер не сказали ни слова. Отец Василий кланялся еще ниже обычного и обслуживал гостей сам.
Позже Пашка узнал, что Серый с хозяином «Трех ступенек» — старые знакомые.
В тот вечер Серый скромно сидел в углу, ничего не ел и почти не пил. Он внимательно и подолгу рассматривал каждого посетителя, изредка подзывал хозяина и что-то у него спрашивал.
Пашке новичок не понравился сразу. Не понравилась подобострастность отца Василия. Не понравилось серое, в темной сыпи лицо, оловянный взгляд больших, навыкате глаз, суетливые руки, животная жадность и молчаливость спутников.
Когда захлопали задние двери и в залу ввалился Петька Вихрь с друзьями и красавицей Варькой, Пашка понял, что быть беде.
Отец Василий усадил Петьку в самый дальний угол, кивнул половым, а сам бросился к Серому и стал его о чем-то просить. Тот качал отрицательно головой и не сводил взгляда с Варьки.
Пашка не видел, с чего началось, и поднял голову, только когда Вихрь вылез из-за стола, ухмыляясь и многозначительно засунув руку в карман, пошел к выходу. Но Серый вызова не принял и спокойно сидел на своем месте. Тогда Петька, покачиваясь, подошел к столу Серого. Тот вынул из-под стола руку с пистолетом и выстрелил Петьке в лицо.
Громилы, сидевшие с Серым за одним столом, вскочили и направили наганы на корешей Петьки, потом поставили их лицом к стене, отобрали пушки и финки и выставили на улицу. Делали они это быстро, ловко и явно не впервой. Самого Петьку завернули в шубу, выволокли во двор, и через несколько минут знаменитый налетчик отправился в свое последнее путешествие.
Серый в это время сидел безучастно за столом, вертел в руке пустую рюмку и поглядывал на Варьку.
Так он пришел к власти. Теперь Варька спит с Серым, а Петькины кореши у него на побегушках.
Все это и не коснулось бы Пашки Америки, но в последнее время Серый стал приглашать его к своему столу. И сейчас предложение явиться в трактир ничего хорошего не предвещало.
* * *Как только Пашка вошел, к нему подлетел половой Николай.
— Заждались тебя, Америка. В кабинет, пожалуйста, — и бросился между столиков. — Сюда.
Серый сидел на диванчике, ковырял вилкой квашеную капусту и что-то выговаривал Варваре. Увидев Пашку, он довольно улыбнулся и, видно заканчивая разговор, сказал:
— Говорю, собирай шмотки, значит амба.
Варька зевнула, потянулась и подошла к Пашке.
— Пашенька, родненький, — она обняла его за плечи и заглянула в глаза. — Хоть ты заступись за меня.