Патриция Вентворт - Кольцо вечности
Мэгги бесстрастно подумала, что мисс Сисели насолила самой себе. Женившись на богатой женщине, любой мужчина вправе распоряжаться ее состоянием, верно? К тому же мистер Грант так хорош собой, что способен вскружить голову любой девушке. Если дурнушка мисс Сисели не образумится, кто-нибудь уведет у нее мужа.
Мэгги снова приложила трубку к уху и услышала женский голос, говорящий с акцентом, который показался ей необычным.
— Мистер Хатауэй? Я хотела бы поговорить с мистером Хатауэем.
Глава 2
На следующее утро, в субботу, Фрэнк Эбботт был приглашен на чай к мисс Алвине Грей. Фрэнк проводил выходные у дяди и тети, к которым был очень привязан. Полковник Эбботт был настолько похож на его отца, что Фрэнку порой казалось, будто он вернулся домой на каникулы, а к добродушной, непоследовательной миссис Эбботт он привык относиться со свойственным ему чувством юмора с Сисели они часто поддразнивали друг друга, пока она не вышла замуж и словно отгородилась стальной решеткой. Никто не знал, почему она рассталась с мужем. Моника Эбботт горько сетовала по этому поводу.
— Казалось бы, матери она должна была рассказать все, но я не услышала ни слова, ни единого словечка. Она просто заявила, что больше не желает его видеть и скоро разведется. А когда мистер Уотерсон объяснил ей, что при отсутствии основания — к примеру, измены мужа и так далее — это невозможно, ей-богу, Фрэнк, я думала, она лишится чувств. Оказалось, это Грант может подать на развод за нарушение супружеских обязанностей, но не раньше чем через три года, а Сисели не вправе развестись с ним, если Грант не дал ей на то оснований. На это Сисели ответила только: «Не дал», — и покинула комнату. Конечно, было бы лучше, если бы она уехала, пожила где-нибудь, пока не утихнет скандал, но она твердит, что не понимает, почему должна покидать дом. В ее возражениях есть смысл, но, дорогой мой Фрэнк, нам так неудобно, тем более что мы успели почти примириться с ним. Грант вообще не бывал в церкви, пока не начал ухаживать за Сисели. Ты ведь знаешь, она играет на органе. Гейнсфорды подарили этот инструмент церкви в память о сыне, погибшем в пятнадцатом году. Орган замечательный, Сисели играет прекрасно. Может, поэтому Грант и приходил в церковь — не знаю, но он по-прежнему не пропускает ни одной воскресной службы, а потом подходит к нам как ни в чем не бывало. Конечно, Сисели рядом нет, она играет подолгу, а он и не ждет — просто подходит к Реджу и ко мне и заговаривает о чем-нибудь, а нам приходится отвечать, и все вокруг глазеют — никакого понятия о манерах у этих людей! — а потом удаляется так, будто на ногах у него сапоги-скороходы. А Сисели играет похоронный марш или еще что-нибудь, опаздывает к ленчу — а ведь она знает, что это один из двух верных способов вывести миссис Мейхью из себя, второй — это отказаться от еды, что миссис Мейхью воспринимает как оскорбление, — и является с таким видом, будто ей только что повстречалось семнадцать привидений! — Миссис Эбботт на миг умолкла, чтобы перевести дыхание, и с новой энергией добавила: — Хотела бы я столкнуть их лбами, чтобы образумить!
Светлая бровь сержанта Фрэнка Эбботта приподнялась.
— Что же вам мешает?
Миссис Эбботт грустно рассмеялась.
— Их не заставишь подойти друг к другу. Однажды я спросила Гранта, что все это значит. Мы встретились на улице, поблизости никого не было, и он ответил: «Разве Сисели вам ничего не говорила?» Я сказала: «Нет». И он объяснил: «Ничего не происходит, мэм», — поцеловал мне руку и добавил: «Теща покидает ринг!» Ну что я могла поделать? Он очень мил, и, по-моему, Сисели сглупила — мне все равно, что он натворил. И я тоже поступила глупо, расплакалась, а он одолжил мне свой платок — мой вечно теряется в самую неподходящую минуту. О, господи, зачем я только завела этот разговор? Как глупо! Ведь я собираюсь на чай. О, дорогой, спасибо!
Фрэнк смотрел, как она промокает слезы его аккуратно сложенным носовым платком. После того как миссис Эбботт пару раз высморкалась, а Фрэнк заверил, что ни нос, ни глаза у нее вовсе не покраснели, она смущенно улыбнулась и перешла к рассказу о мисс Алвине.
— Она дочь покойного священника. Он дожил до девяноста семи лет. Ей принадлежит дом, где раньше жил церковный сторож. Сама Алвина называет дом «Коттедж Пастора» — он стоит за церковью, очень удобно, потому что она разводит цветы. Но лучше бы она нашла себе другое занятие: сажает их где попало и питает пристрастие к бархатцам. Против них я ничего не имею, в отличие от розового душистого горошка, но мисс Винни не поймешь. Она обожает розовый цвет, что само по себе неплохо, если не злоупотреблять им. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь ее комнату!
Как только они встали, Сисели вернулась из сада в сопровождении собак — старого пегого спаниеля и черной таксы с трогательными глазами и вкрадчивыми манерами, сидящей на поводке. В этот момент такса представляла собой воплощение добродетели, поскольку была посажена на поводок еще на улице и таким образом избежала привычных попреков за преследование кошки миссис Каддл.
— Пес вечно гоняется за ней, — объяснила Сисели, спуская таксу с поводка. — А ей это не нравится — конечно, миссис Каддл, а не кошке, — поэтому я посадила его на поводок, пока мы проходили мимо Грейнджа. Разумеется, кошка осталась довольна, — Сисели скорчила гримаску, которая получилась бы очаровательной, если бы дополнялась улыбкой. — Кошкам всегда везет, а эта полосатая злюка — настоящая тигрица. Она сидела на заборе и насмехалась над Брамблом, и, конечно, он рассвирепел — На мгновение Сисели обернулась к Фрэнку, блеснув глазами, но тут же потушила блеск, продолжая рассказывать матери: — Когда я вышла, встретила миссис Каддл — она была не в себе.
Моника мгновенно продемонстрировала нравы деревенской жительницы, которая знает все и про всех.
— Сисели, но она всегда возвращается от миссис Винни не раньше пяти. Ты уверена, что это была миссис Каддл?
Сисели издала неприятный смешок. В последнее время все ее жесты стали резкими и грубоватыми.
— Ну разумеется! Сейчас уже стемнело, но не настолько, чтобы не узнать давнюю знакомую, а когда я выходила, было еще совсем светло. Она поднималась вверх по Лейну, а я спускалась. Похоже, она проплакала весь день. Наверное, из-за Альберта. Лучше бы его убили на войне — тогда он не явился бы сюда и не разбил бы бедняжке Эллен сердце, — внезапно вспыхнув, она повернулась к Фрэнку спиной. — В доме бабушки эта милая, домашняя, уютная женщина средних лет была старшей горничной. Она без памяти влюбилась в шофера Харлоу, бывшего десантника, и имела глупость выйти за него замуж. Только богу известно, что творится у них дома, но она выглядит ужасно. Ну, разве женщины не безмозглы?
Топнув ногой, она вдруг выбежала из комнаты. Брамбл неистово залаял и бросился следом, за ними помчался старый спаниель. Сисели ворвалась в свою комнату, захлопнула дверь и заперла ее, но совершенно напрасно: ей тут же пришлось снова открывать дверь избалованному Брамблу, способному выть у порога до тех пор, пока его не впустят. Даже столь краткую разлуку пес счел достойным поводом для того, чтобы с лаем запрыгать вокруг хозяйки и попытаться на свой манер поцеловать ее — лизнуть в лицо. От этих знаков внимания Сисели расплакалась. Ей пришлось опять поспешно запереть дверь, потому что никто, ни один человек не видел ее плачущей с тех пор, как ей минуло пять лет. Никто, кроме Брамбла, который успокоился, вспрыгнул на кровать, свернулся черной улиткой и мгновенно уснул на зеленом стеганом одеяле. Грант таких привилегий не удостаивался.
Только не Грант! Пламя гнева вновь вспыхнуло в душе Сисели и осушило слезы. Он показал ей нечто невообразимо прекрасное — и все погубил. Нет, хуже: она сама обнаружила, что Грант показал ей иллюзию. А ведь она могла сама найти свое прекрасное нечто и при неудачном стечении обстоятельств лишиться его. Сисели день и ночь терзала мысль о том, что у нее никогда и ничего не было.
Она прошлась по комнате. Шторы были задернуты. Включила лампу у кровати. Свет из-под зеленого абажура придал комнате нереальный, подводный вид. Сисели продолжала ходить из угла в угол, ничего не замечая. Она вспоминала как вышла погулять с собаками, прошла вверх по Лейну и остановилась у Грейнджа, чтобы взять Брамбла на поводок.
В это время из калитки вышел Марк Харлоу. Выпрямившись, Сисели увидела, что он стоит недалеко — на расстоянии не больше двух ярдов, — глядя на нее.
— Вышли погулять? Не поздновато ли?
— Мне нравится гулять в сумерках.
— К тому времени, как вы вернетесь, уже совсем стемнеет.
— Мне нравится гулять в темноте.
— А мне это не по душе, — и дождавшись, когда Сисели гордо запрокинет голову, Марк разразился смехом: — Не мое дело? Пожалуй, вы правы!
— Да.
Он подошел так близко, что мог бы коснуться ее плеча. Брамбл заворчал и натянул поводок, не понимая, почему хозяйка стоит на месте, если вывела его на прогулку.
