Дик Фрэнсис - Предварительный заезд
— Он сказал, что хочет, чтобы я поехал в Москву. Но не затем, чтобы учиться марксистско-ленинской философии.
— А зачем? — спросила Эмма, медленно закрывая дверцу холодильника.
— Они хотят, чтобы я нашел кого-то.
Но я не согласился.
— Кто хочет?
— Он не сказал. — Я повернулся к ней спиной. — Пойдем в гостиную и выпьем. Там разожжен огонь.
Она прошла вслед за мной через прихожую и уселась в большое кресло, держа в руке бокал белого вина.
— Как насчет поросят, гусей и кормовой свеклы?
— Очень мило, — согласился я. У меня не было ни поросят, ни гусей, ни, конечно, кормовой свеклы. У меня было много мясного скота, три квадратных мили земли в Уоркшире и все насущные проблемы фермера, занимавшегося производством продуктов питания. Я вырос, умея измерять урожай в центнерах с гектара, и мне претила государственная политика, при которой фермеру платят за то, чтобы он не выращивал те или иные породы, и пытаются наказать, если он их все-таки выращивает.
— А лошади? — спросила Эмма.
— Ну конечно...
Я лениво выпрямился в кресле, полюбовался отблеском света настольной лампы на ее серебристых волосах и решил, что наступило подходящее время, чтобы перестать вздрагивать при мысли о том, что я больше не буду выступать на скачках.
— Думаю, что я продам лошадей.
— Но ведь остается охота.
— Это не одно и то же. Мои лошади — скаковые. Их место на ипподроме.
— Ты сам тренировал их все эти годы... Почему ты не нанял никого, кто занимался бы с ними?
— Я тренировал лошадей просто потому, что сам ездил на них. А тренировать их для кого-нибудь другого я не хочу.
— Не представляю тебя без лошадей, — нахмурилась она.
— Да и я тоже.
— Это стыд и срам.
— А я думал, что ты согласна с теми, кто заявляет: «Мы сами знаем, что для тебя лучше, а тебе, черт возьми, остается с этим смириться».
— Людей нужно защищать от них самих, — возразила Эмма. — Почему?
— В этом не может быть никакого мнения, — сказала она, взглянув на меня в упор.
— Обеспечение безопасности — развивающаяся отрасль, — с горечью возразил я. — Масса ограничений направлена на то, чтобы избавить людей от повседневного риска... а несчастные случаи все равно происходят, и рядом с нами полно террористов.
— Ты все еще сильно переживаешь, не так ли?
— Да.
— Я-то думала, что ты уже покончил с этим.
— Достаточно слегка понервничать, чтобы все вернулось, — ответил я.
— Эта обида сохранится навсегда.
Мне везло в езде, везло с лошадьми, скачки с препятствиями увлекали меня. Как и множество других любителей конного спорта, я проникся ими до глубины души. Этой осенью я участвовал в скачках при любой возможности и настраивался на большие весенние любительские соревнования.
Мне могла помешать только самая страшная простуда, а простудам я был подвержен так же неотвратимо, как автомобиль коррозии. В остальном же в свои тридцать два года я был так же физически силен, как всегда. Но где-то сидели какие-то непрошеные опекуны, непрерывно вынашивавшие мысль о том, чтобы запретить людям в очках участвовать в скачках с препятствиями.
Конечно, многие считали, что очкарикам не следует участвовать в скачках, и я порой соглашался с ними. Но хотя мне приходилось несколько раз ломать кости и получать поверхностные травмы, я ни разу не повредил глаза. А ведь это были мои глаза, черт побери!
Появилось и ограничение для пользующихся контактными линзами, хотя полного запрета не было. Я неоднократно пробовал надевать линзы, но в конце концов заработал сильнейший конъюнктивит — они не годились для моих глаз.
И поскольку я был не в состоянии пользоваться контактными линзами, то не мог скакать. Прощайте, двенадцать лет жизни. Прощайте, стремления, прощай, скорость, прощай, пьянящая радость. Скверно... Так скверно, что даже ныть бессмысленно. А хуже всего то, что они считают, будто делают это для твоего же блага.
Уик-энд шел своим чередом. В субботу мы с утра прокатились на лошадях вокруг фермы, ближе к полудню посетили местные скачки в Стратфорде-на-Эйвоне, а вечером пообедали с друзьями. В воскресенье мы поднялись поздно и, собираясь позавтракать горячими сандвичами с ветчиной, расположились в креслах рядом с камином, в котором пылали поленья; на полу гостиной, как снежные сугробы, лежали кучи газет. Миновали две упоительные ночи; еще одна, как я надеялся, ожидала впереди. Эмма пребывала в наилучшем расположении духа, и мы были настолько близки к состоянию счастливой супружеской пары, насколько это было вообще возможно.
И в этот домашний покой ворвался Хьюдж-Беккет на своем «Даймлере».
Гравий проскрипел под колесами автомобиля, мы с Эммой поднялись, чтобы разглядеть визитера, и увидели, как водитель и человек, сидевший рядом с ним, вышли из машины и распахнули задние двери. Из одной вышел Хьюдж-Беккет, сразу же окинувший тревожным взглядом фасад, а из второй...
— О Боже, — прошептала Эмма, широко раскрыв глаза. — Ведь это же не...
— Именно он.
Она испуганно огляделась.
— Ты не можешь привести их сюда.
— Нет. Я приму их в салоне.
— Но... разве ты не знал, что они приедут?
— Конечно, нет.
— О Боже!
Мы смотрели, как посетители поднимаются по нескольким ступенькам, ведущим к парадной двери. Видно, ответ «нет» не устраивает их, подумал я. И они выкатывают пушки, чтобы покарать дерзкого.
— Ну ладно, — промолвила Эмма, — посмотрим, что им нужно.
— Ты будешь сидеть здесь, у огня, и отгадывать кроссворд, а я тем временем попытаюсь придумать, как отказать им, — сказал я и направился открывать дверь.
— Рэндолл, — сказал принц, протянув мне руку для пожатия, — хорошо уже то, что высказались дома. Можно нам войти?
— Конечно, сэр.
Хьюдж-Беккет вслед за ним переступил порог. На его лице была сложная смесь смущения и торжества. Ему не удалось самому уговорить меня, и теперь он собирался насладиться зрелищем того, как я уступлю кому-то другому.
Я провел их в сине-золотой парадный салон. Там не было гостеприимно горящего камина, но отопление работало как часы.
— Слушайте, Рэндолл, — настойчиво сказал принц, — пожалуйста, поезжайте в Москву.
— Могу я предложить вашему королевскому высочеству выпить? — попытался я сменить тему.
— Нет, не можете. Сядьте, Рэндолл, выслушайте меня и давайте перестанем ходить вокруг да около.
Двоюродный брат королевы уселся на шелковом диванчике эпохи Регентства и жестом указал нам с Хьюдж-Беккетом на стоявшие напротив стулья.
Он был моим ровесником, возможно, на год-другой старше, и в прошлом мы встречались очень часто. У нас было общее пристрастие — лошади. Он больше увлекался игрой в поло, чем скачками, тем не менее нам доводилось несколько раз вместе скакать в стипль-чезах. Он был умным и прямым человеком, с виду высокомерным и резких, но я видел, как он плакал над телом любимого коня.
Мы иногда встречались на всяких закрытых для широкой публики раутах, но не были коротко знакомы. До сегодняшнего дня он ни разу не бывал у меня дома, а я у него.
— Вы ведь знаете Джонни Фаррингфорда, брата моей жены? — спросил принц.
— Мы встречались, — ответил я, — но не очень часто.
— Он хочет участвовать в следующих Олимпийских играх. В Москве.
— Да, сэр. Мистер Хьюдж-Беккет говорил мне об этом.
— Выступать в многоборье.
— Да.
— Видите ли, Рэндолл, есть одна проблема... Мы не можем отпустить его в Россию, пока все не разъяснится. По крайней мере, я не хочу допустить, чтобы он ехал туда, если есть хоть малейшая вероятность, что вся эта штука полыхнет нам прямо в глаза. Я не отпущу, просто не отпущу его туда, пока есть хоть небольшая вероятность... инцидента... который мог бы коснуться кого-нибудь еще из нашей семьи. Или всей британской нации. — Он откашлялся. — Конечно, я знаю, что Джонни не имеет никакого отношения к трону и к династии, но все же он граф и мой шурин, и хотя вся мировая пресса забеспокоилась, это честная игра.
— Но, сэр, — мягко возразил я, — Олимпийские игры — соревнования совершенно особые. Я знаю, что лорд Фаррингфорд хороший спортсмен, но он может не пройти квалификационный отбор, и все проблемы сразу снимутся.
Принц протестующе затряс головой:
— Если проблема не разрешится, то Джонни не пройдет квалификацию даже в том случае, если окажется лучшим из лучших.
— Вы собираетесь помешать этому? — задумчиво спросил я.
— Да, собираюсь. — Принц говорил весьма уверенно. — Хотя это наверняка вызовет большие разногласия в нашей семье — ведь и Джонни, и моя жена всем сердцем жаждут, чтобы он оказался в команде. И знаете, у него отличные шансы. Этим летом он уже победил в нескольких соревнованиях, он усиленно тренируется, чтобы полностью соответствовать мировому классу. Мне бы не хотелось вставать на его пути... Вот почему я прошу вас выяснить, что же делает опасной поездку в Россию... если, конечно, такая опасность существует.
