Елена Арсеньева - Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)
— Я хочу этого так же, как молодая жена хочет прыщей на спине в свою первую брачную ночь, — сказал Япончик. — Но душа Гришина-Алмазова черней, чем пиковая масть. Прищемим мы ему стыдное место или нет, он все равно не отстанет от нашей Молдаванки, пока не насосется крови, будто трефная [3] свинья. А сделать ему лох ин коп не так просто, как хочется. Но мне надоело сидеть в этом подвале и смотреть Божий мир с овчинку. Мы не будем с ним панькаться, не дадим ему все время ходить с козырей. Хоть раз, да сорвем банк! Мы бросим ему нашего шута [4]. И ему придется зажать очко, таки да. А шутом будешь ты, Шмулик.
Миша поднялся со стула и вперил в Шмулика свои узкие глаза, за которые его и прозвали Япончиком. Шмулику почудилось, что в него вонзилось два узких ножичка: один в правое подреберье, другой — в левое.
— Шмулик, иди! Миша говорит мало, и он уже все сказал. Вопросов быть не надо!
— Я иду, — обреченно сказал Шмулик. — Я иду, Миша, но помяни мое слово — ты ошибаешься.
— Ошибаются все, даже бог, что бы там ни говорил ребе, — безмятежно ответил Миша, двумя толстыми пальцами (на каждом сидело по два бриллиантовых перстня, рассыпающих снопы искр) берясь за борт своего пиджака. Шмулик знал, что под мышкой Миша Япончик, король Молдаванки, носит «Велодог». Револьвер был маленький, чтобы не портить покроя оранжевого пиджака в обтяжку, однако из него Миша стрелял так же ловко и стремительно, как авиатор Уточкин делал вираж над Лонжероном на своем лупоглазом, курносом самолетике, похожем на стрекозу.
Поэтому Шмулик вышел как мог быстро. При этом он успел прихватить из прихожей огромный, шуршащий, окутанный шелковой бумагой сверток. От свертка пахло нежно-нежно, сладко-сладко, однако Шмулик старательно воротил от него свой горбатый нос.
Прикрывая дверь, он услышал, как скрипнул стул с розовым сиденьем и гнутой спинкой под грузным телом короля Молдаванки, а потом раздался безмятежный, фальшивый голос:
Но вот однажды с крошечной эстрады
Ее в Париж увез английский сэр…
В ночных шикарных ресторанах,
На низких бархатных диванах,
С шампанским в узеньких бокалах
Проводит ночи Кло.
Поют о страсти нежно скрипки,
И Кло, сгибая стан свой гибкий,
И рассыпая всем улыбки,
Танцует вновь тангó…
И Шмулик понял, что Миша опять смотрит на открытки.
* * *Вся эта совершенно безумная, практически бешеная история началась в четверг вечером, когда Алёна Дмитриева прибыла в Одессу. Самолет из Москвы прилетал в двадцать три часа по местному времени, а пока пассажиры вышли из самолета и миновали пограничный контроль, время приблизилось к полуночи.
Пряча под обложку паспорта хиленький листочек газетной бумаги под гордым названием «Імміграціiна карта», Алёна чуть ли не последней вышла в пустой и маленький зал ожидания Одесского аэропорта, и тут же он наполнился невесть откуда взявшимися людьми, преимущественно мужчинами, и все они бежали к Алёне с одинаково жадным выражением на разнообразных лицах. Это было похоже на сон невостребованной эротоманки… однако наша героиня была весьма разборчивой особой, поэтому ничуть не обрадовалась, а, напротив, насторожилась и приняла самый равнодушный вид. Толпа мужчин чуть сбилась с ноги (вернее, с ног), и они вновь рассредоточились по углам аэропорта, слившись с окружающей обстановкой: стойкой маленького бара, будочками билетных касс, стендом продавщицы газет, вертушкой упаковщика багажа, банкоматом и прочими реалиями зала ожидания.
Но один мужчина перед ней остался-таки. Он был низенький, кругленький и лысеющий, однако держал себя так, словно был могучим и сильным мужем. Первым делом он попытался вырвать ручку чемодана-тележки из рук нашей героини, а когда ему это не удалось (все-таки в Алёне Дмитриевой было 172 сантиметра роста и 65 кэгэ живого веса, поди-ка отними что-нибудь у столь фактурной женщины, да еще писательницы-детективщицы!), попытался обольстительно улыбнуться и вопросил:
— Машинку, мадам? Эх, прокачу?
Итак, племя неизвестных мимикрийцев оказалось всего лишь племенем одесских водил-шабашников.
Что такое вокзальные и аэропортовские водилы, Алёна очень хорошо знала — как и то, что поблизости непременно будут кучковаться чайники с более милосердной таксой.
Она сделала непроницаемую физиономию и буркнула:
— Спасибо, меня встречают.
Однако ее ожидало разочарование. На площади стояли, конечно, автомобили, но все водительские места пустовали, из чего можно было заключить, что их хозяева ловят фортуну в зале ожидания. Лишь около одной машины — светло-серого «Мерседеса» со светящимся трафаретом «Taxi» на крыше — стоял, сложив руки на груди, высокий мужчина в такой пронзительно-белой рубашке, что она словно бы освещала в густой тьме южной ночи его смуглое худое лицо с четкими чертами (в которых было, как показалось Алёне, нечто ассирийское), обрамленное длинными, чуть вьющимися, черными, слегка тронутыми сединой волосами. В его молчаливой несуетливости было что-то очень внушительное и надежное.
Алёна направилась было к нему, однако первый претендент на ее кошелек, оказывается, никуда не делся, не отступил разочарованно, не признал свое поражение, а следил за каждым ее шагом, и теперь кинулся следом, почему-то расставив руки, словно наша героиня была беглой курицей, а он — хозяйкой, решившей во что бы то ни стало загнать строптивицу в курятник.
Алёна взглянула поверх его головы на молчаливого «ассирийца», но тот невозмутимо смотрел в сторону.
— Такси! — крикнула она.
Он чуть качнул головой и мягким, по-южному протяжным голосом, но довольно отстраненно проговорил:
— Такси заказано.
Алёна вздохнула и отвернулась от него.
— Сколько до гостиницы «Дерибас»? — обреченно спросила она своего «опекуна».
— Двести пятьдесят гривен, — ляпнул он не задумываясь, ловя глазами ее глаза.
От такси послышался странный звук, как если бы «ассириец» подавился. Впрочем, Алёна и без посторонней помощи понимала, что ее попросту хотят ограбить.
— Надеюсь, хотя бы некоторые детали вашей машины позолочены? — высокомерно спросила она.
— Шё? — растерялся «опекун». — А вам оно надо?
— За такие деньги на не позолоченной машине не поеду, — категорично сказала Алёна.
«Ассириец» подавился вторично.
— А за сколько поедете? — с надеждой спросил «опекун».
Вот когда Алёна жестоко изругала себя за то, что не заказала такси по телефону, когда бронировала номер в «Дерибасе»! Или хотя бы не спросила, сколько стоит проезд от аэропорта! Придется отвечать наобум Лазаря.
— За двести, а? — жалобно проныл «опекун».
— За сто пятьдесят! — решительно ответила Алёна.
«Ассириец» опять сделал что-то странное своим горлом.
Много она готова заплатить? Или, наоборот, мало?
— Эх, — разочарованно сказал «опекун». — Ладно, поехали… только для вас соглашусь. Эксклюзивно!
Собственно, в голосе его сквозь разочарование пробивались-таки ликующие нотки, из чего Алёна сделала вывод, что ее эксклюзивно обдурили. Да ладно, выбора-то нет.
— Поехали, — покорно вздохнула она.
«Опекун» немедленно вцепился в ее чемодан, и больше Алёна не сопротивлялась.
«Не позолоченной машиной» оказался очень симпатичный желтенький «Ситроен». Погрузились, поехали.
— Вы не на кинофестиваль приехали? — заискивающим тоном спросил водила. — На какую-то артистку похожи…
Наверное, он все же чувствовал некую неловкость и пытался такой нехитрой лестью смягчить пассажирку.
— А что, тут будет фестиваль? — оживилась Алёна. — А когда?
— В конце июля.
— Это через месяц, что ли?! — расхохоталась Алёна. — Сейчас еще даже не конец июНя!!! И что бы мне делать целый месяц?!
— Да мало ли шё? — философски рассудил водитель. — В Одессе всегда есть шё делать!
Алёна поглядывала по сторонам, хотя пока смотреть было особенно не на что. Извилистая дорога, по темным обочинам какие-то, с позволения сказать, сараи с традиционными вывесками «Автомастерская», «Автомойка», «Автосервис», «Авторемонт»… Как-то все очень обыкновенно. А где ж местный колорит? Мы в иностранном государстве или шё?!
Алёна с удовольствием вспомнила, сколько чистой лингвистической радости доставило ей сидение в самолетном кресле. Там были такие очаровательные объявления… «Застебнути ремни безпеки», «Рятувальный жилет пiд вашим сидiнням», «Инструкцiя з безпеки»… Ну о-очень, о-чень задушевно!
Местный колорит по-прежнему не спешил себя проявлять, но вот как-то вдруг, помотавшись по плохо освещенным улицам, «Ситроен» остановился на перекрестке, и на указателе мелькнули волшебные названия: «Гаванная» и «Дерибасовская». Алёна восторженно вздохнула: да ведь это и в самом деле Одесса!
