Марк Алданов - Бред
— Я в свое время любил читать и теперь медленно разучиваюсь: больше не доставляет удовольствия.
— Вот как? Говорю: на иностранных языках, но, собственно, какие языки для вас иностранные? Вы ведь русский по по происхождению?
— Нет.
— Нет? — протянул недоверчиво полковник. — Нет так нет. По-английски вы говорите почти как американец.
— По-французски я говорю почти как француз, по-немецки почти как немец. Но это «почти» — опасная вещь. Вероятно, некоторые из иностранных агентов в России погибли потому, что говорили по-русски «почти» как русские. У меня нашлась еще бутылка водки. Хотите?
— Отчего же нет? Хотя вы нерусский, вкусы у вас русские.
— Водку пьют во всем мире. Нет лучше напитка, если не считать шампанского.
Шелль снял кольцо с каким-то редким зеленоватым камнем, сильно хлопнул рукой по донышку, пробка вылетела. Полковник никогда этого не видел и улыбнулся. «Кольцо — какой-нибудь «талисман», они почти все суеверны. А такие руки верно бывают у душителей!.. И брови сросшиеся...»
Они выпили и закусили. Шелль вынул из жилетного кармана трубочку, высыпал порошок в стакан с пивом и выпил.
— Простужены? Или страдаете желудком?
— Так. Легкая лихорадка.
— Давно ли? Я при простуде принимаю добрый старый аспирин.
— Нет, это экзотическое средство.
- Экзотическое?
— Мексиканское. В Мексике есть превосходные лекарства, оставшиеся еще от времени ацтеков.
— Я знаю, что вы недавно ездили в Мексику. Дела?
— Да, были и дела. Главная составная часть называется Ололеукви, в просторечии «ла Сеньорита», а по-ученому, кажется, Turbina corymbosa. Но входят еще разные другие вещества. Это и снотворное, или что-то в этом роде. Оно дает сон с виденьями. Даже не сон, а какой-то реальный бред. Его почти не отличишь от действительности. Я иногда в этом бреду вижу человека как живого: представляю себе его прошлое, его характер, привычки, тайные и явные помыслы. Это мне иногда оказывало услуги в работе. Я ведь разведчик-психолог. Да и что такое бред? В нашем мире всё бред.
— Весьма сомневаюсь. И не совсем себе представляю, что такое «реальный» бред? У меня всегда сны совершенно бессмысленны. На прошлой неделе мне снилось, что Дикий Билл обыграл пророка Иеремию в покер на два миллиона марок и внес деньги в «Дейтче Банк», где их немедленно конфисковали как имущество неарийского происхождения.
— Это, конечно, не такой сон, какой я назвал бы реалистическим. А кто такой Дикий Билл?
— Разве вы не знаете? Таково было прозвище Уильяма Доновена, который в пору второй войны руководил нашей контрразведкой. Вы его никогда не встречали? Очень способный человек, хотя и дилетант. Он сделал бы еще гораздо больше, если б его дружно не ненавидели армия, флот, авиация и полиция... Так есть реальный бред?
— Я сам прежде этому не верил. Теперь не только верю, но знаю. Вернее, не реальный, а чередующийся. Реальное незаметно переходит в фантастическое, а фантастическое в совершенно реальное. Это особенность именно Ололеукви. Читал об этом в медицинских книгах, да мне известно и по опыту. Я все снадобья перепробовал.
— Зачем же вы это делаете? Это очень вредно, — сказал полковник озадаченно и даже почти с беспокойством. — Что в этом хорошего?
— Как что? У вас одна жизнь, а у меня, кроме настоящей, десять воображаемых. Ведь миром правит воображение.
В нашем деле пользоваться такими веществами нельзя! — строго сказал полковник. — Быть может, это тот же опиум или гашиш... Так ваши услуги понадобились и в Мексике?.. Какой у вас, кстати, паспорт?
— Точно вы не знаете! Аргентинский.
— Вы очень удачно выбрали себе фамилию. Шеллем может называться кто угодно: немец, англичанин, француз, венгр, русский.
— Я фамилию не выбирал. Это моя настоящая фамилия.
— В нашем мирке вы знаменитый человек.
— Моя известность — человек на пятьдесят. А ваша на сто.
— Последняя ваша кличка была «граф Сен-Жермен», по имени знаменитого авантюриста XVIII столетия? — спросил полковник, смеясь. — Говорят, у вас было не меньше авантюр, чем у него?
— Как, вероятно, у большинства старых разведчиков.
— Да, уж такое ремесло, — сказал полковник. «Может быть, он в душе и считает себя новым графом Сен-Жерменом». — Кажется, до сих пор точно не известно, кто он был такой?
— По наиболее правдоподобным предположениям, он был сыном португальского еврея из южной Франции и какой-то французской княгини.
— Вы, верно, о нем много читали?
— Разумеется, уж если мне дали такую кличку.
— Вы были летчиком, вы недурной парашютист. Правда ли, что по физической силе вы могли бы сравниться чуть ли не с Джо Люисом?
— Нет, это сильное преувеличение. Всё же кое-что еще осталось.
Шелль подошел к пирамиде и проделал движения с самыми большими гирями. Проделал их как будто очень легко. «Хочет показать, что не слабеет. Плохой признак».
— Что же вам сообщали обо мне ваши агенты? — спросил Шелль, садясь в кресло. — Расскажите, что можете. Я не думаю, чтобы в нашем деле надо было всё скрывать и во всем обманывать собеседника. Особенно такого, какого обмануть трудно.
— Я тоже этого не думаю. Так думают только плохие разведчики... Что они сообщали? Многое. Разное. В старых романах о вас было бы, верно, сказано, что вы «человек с опустошенной душой», — тоже весело ответил полковник. Он протянул Шеллю старомодную серебряную папиросочницу. Тот взял папиросу и демонстративно крепко наложил пальцы на гладкую поверхность.
— Вам, может быть, нужны мои дактилоскопические отпечатки? Вот они.
— Вы, верно, начитались детективных романов. Кроме того, ваши снимки у меня есть.
— А велико мое досье?
— Немалое.
— Может быть, оно еще полнее у полковника № 2.
— У кого?
— Я так называю советского офицера, занимающего в Берлине ту же должность, что вы, по другую сторону железного занавеса. Курьезно то, что у вас сходство не только в чине, но и в положении. Вы всего полковник, но мне прекрасно известно, что вы в вашем берлинском учреждении едва ли не главный. То же самое относится к нему. Впрочем, у них человек, носящий чин майора в министерстве внутренних дел, переходит, кажется, в армию с чином генерал-майора. Пользы от тайны и тут немного. Вы отлично знаете, кто он, а он отлично знает, кто вы... Согласитесь, что нет сейчас в мире более интересного города, чем Берлин. Это действительно das Schaufenster der Welt. Тут центр международного шпионажа. Я как-то в свободное время пробовал сосчитать, сколько в Берлине иностранных разведок. Дошел до тридцати и бросил считать. Иначе и быть не может: Берлин, да еще Вена единственные города в мире, где можно в несколько минут с удобствами переехать, хотя бы по подземной железной дороге, из одного мира в другой... Что, безвыходное положение в мире?
— Трудное, но не безвыходное. Безвыходных положений не бывает.
— Бывают, бывают. Хотите послушать радио? Сейчас будут передавать новости.
— Что ж, послушаем.
— Узнаем верно много приятного.
II
— Вы, разумеется, понимаете, — сказал полковник, взглянув мельком на Шелля, — что при разговоре с каждым кандидатом на службу к нам должны ставить себе вопрос: быть может, он двойной агент? Но, по моему опыту, двойных агентом в настоящем смысле слова почти не бывает: каждый из них всегда предпочитает одну из двух сторон и по-настоящему служит только ей. Против таких я лично ничего не имею.
— Быть может, вы таким даже платите больше жалованья, и это естественно.
— Я, например, в принципе ничего не имел бы против того, чтобы наши агенты иногда, в случае крайней необходимости, поддерживали отношения хотя бы с «полковником № 2». Разумеется, при условии, чтобы по-настоящему они работали для нас. Мы и платим лучше.
— Не говорите: они, кажется, иногда платят очень хорошо.
— О деньгах мы с вами сговоримся... Вы совершенно свободно переходите в Восточную зону?
— Дело нехитрое.
— Как для кого. У вас есть там связи?
— Нет.
— Вы работаете только ради денег?
— Вы говорите так, точно другие у вас работают по убеждению.
— Многие. По убеждению и из патриотизма.
— Бесплатно?
— Разумеется, нет. Людям надо есть и пить.
— Я думаю, в вашем ведомстве, за исключением его верхов, преобладают иностранцы. Может быть, они тоже патриоты, но какого отечества?
— Некоторые работают из мести и из ненависти к правительству своей страны.
- За эти чувства они получают очень хорошие жалованья. Но от меня, надеюсь, вы вашего патриотизма не ждете. Не ждите от меня и твердых принципов. Я, можно сказать, профессионал никак не принципиальных дел. У меня аллергия к принципам, а может быть, и вообще к добру («Типичный фра зер!» — подумал, морщась, полковник). Но уж если мы, против обычая, заговорили о таких предметах, то скажу вам, каков мой вывод из многих лет довольно разнообразной работы в разведке. Среди настоящих разведчиков есть выдающиеся люди. Они обычно сочетают в себе хорошие свойства офицеров с хорошими свойствами... Ну, кого бы назвать? С хорошими свойствами, например, писателей: с проницательностью, наблюдательностью, знанием людей, фантазией, с уменьем перевоплощаться в другого человека. Те из них, что служат своему отечеству, даже; порядочные люди. Судя по тому, что я о вас слышал, да и по моим наблюдениям вы вполне порядочный человек.
