Марина Ефремова - В омут с головой
Достигнуть дна тут отважился бы далеко не каждый, Алешка лишь раз, нырнув с приличным булыжником в руках, едва разглядел на дне песок и камни.
На сей раз он решил, что его воображение сыграло с ним злую шутку, поэтому поднялся, стал стаскивать с себя майку, и вдруг что-то опять отвлекло его внимание. Он снова стал всматриваться в темную толщу воды. Так и есть! На поверхность из глубины выныривали небольшие воздушные пузырьки. Через какое-то время это снова повторилось, будто невидимый водолаз со дна омута выпускал израсходованный воздух. А солнечная волна тем временем уже докатилась до подножия утеса. Алешка быстро разделся, стоя на самом краю утеса, принял позу Христа и приготовился к солнечному купанию. Но тут у подножия утеса что-то громко булькнуло, и на поверхности воды всеми цветами радуги засверкало бензиновое пятно.
— Что за черт! — возмутился Алешка. — Какой козел тут бензин сливал? Блин, весь кайф поломал!
Расстроенный чьей-то неудачной шуткой, Алешка забыл и про солнце, и про намеченное купание: стоял и всматривался в играющий на солнце бензиновый блик. И чем дольше он всматривался в уже освещенные солнцем воды озера, тем отчетливее различал в воде что-то белеющее на дне. Может, это просто игра света и тени — самым первым солнечным лучикам все же удалось донырнуть до песка на дне. А может, просто привиделось… это белое?
Алешка перестал раздумывать, ловко оттолкнулся от поверхности утеса и прыгнул головой вниз. Оказавшись на глубине нескольких метров под водой, он вдруг понял, что утреннее видение вовсе не мираж: на дне четко вырисовывался кузов белого легкового автомобиля. Но озеро уже выталкивало Алешку на поверхность, не хватало запаса воздуха в легких, и он всплыл.
Солнце уже светило вовсю, его лучи играли в капельках воды на ресницах. Алешка отер лицо ладонью, набрал побольше воздуха и снова нырнул. Но омут просто так не желал расставаться со своими тайнами, и эта попытка не принесла успеха. Тогда Алешка решил применить старый испытанный метод: он вернулся на утес, нашел булыжник поувесистей и уже без изысков — «солдатиком» — прыгнул вниз.
Эта попытка оказалась удачнее двух предыдущих: он опустился практически на самое дно. Бросил камень, уцепился руками за крышу автомобиля и, подтянувшись, заглянул в лобовое стекло. Через лобовое стекло на него смотрели широко раскрытые глаза молодой женщины.
Уже в следующий момент он в ужасе оттолкнулся от автомобиля и, глотая воду, начал быстро всплывать. Забыв об оставленной на утесе одежде, Алешка саженками погреб к берегу, который был ближе к его даче. Пока он плыл, ему все время казалось, что из-под воды на него смотрят широко раскрытые русалочьи глаза. Он никогда еще не видел утопленников так близко, глаза в глаза. Да и вообще к трупам относился, мягко говоря, неприязненно. Это была одна из причин его ухода из медицинского института. Он никак не мог понять маму в ее фанатичной любви к своей профессии и к больным. Мама двадцать пять лет проработала врачом, а точнее хирургом, и лишь год назад оставила активную практику, когда заняла пост завотделением в большой ведомственной больнице.
Алешка со всех ног, в одних плавках, босиком, словно перепуганный ребенок, бежал к воротам, набрав в легкие побольше воздуха, чтобы закричать: «Мама, там труп!» Но вовремя спохватился. Во-первых, в доме все еще спали, а таким возгласом можно запросто довести Орловых до инфаркта, тогда трупов может прибавиться… А во-вторых, он наконец-то осознал, что давно не ребенок, а взрослый человек, мужчина.
Взявшись за железное кольцо воротного засова, он вдруг вспомнил, что ключи вместе со штанами остались на утесе. Какие уж тут штаны, не до них было — страх объял его. Будить он никого не хотел, брать дачу штурмом — тоже: она слишком хорошо защищена от проникновения извне. Алешка секунду поразмыслил, стоя перед воротами, потом махнул рукой и побежал.
Поселок Дальняя дача еще со времен своей принадлежности к партийной собственности сохранил такой атрибут власти, как КПП. О нем и вспомнил Алешка, туда теперь и отправился бегом.
— Миха-алыч! — Он тихонько постучал в окно сторожки на КПП. — Михалыч, проснись, будь ласков!
Обычно, если сторож Иван Михайлович ложился спать, перекрыв доступ в поселок полосатым шлагбаумом, разбудить его было очень трудно, так как принятая «на грудь» доза никак не позволяла сделать этого. Бывший военный, не доспав, видимо, в свое время службы в армии и уйдя в отставку полковником, он теперь досыпал и допивал с чистой совестью и с превеликим удовольствием. Только одно слово поднимало Михалыча с постели в любое время дня и ночи, несмотря на количество выпитого… Его-то и произнес Алексей.
— Трево-о-о-га, р-о-ота, по-о-дъем! — скомандовал он хорошим командирским голосом, хотя в армии никогда не служил.
Нехитрая уловка сработала, Михалыч соскочил с диванчика и выбежал на улицу, на ходу надевая фуражку, и тут же подхватил Алешкин крик:
— Подъем!
— Тихо, тихо, — Алешка схватил за руку кричащего во все горло полковника. — Тихо, Михалыч! Это я, Алеха Корнилов.
Сторож остановился, растерянно оглянулся, продолжая еще несколько секунд открывать рот, как рыба на песке, бешено вращая глазами, потом, придя в себя, сказал:
— Фу ты, черт шебутной! Прикалываешься все!..
Закончить Алешка ему не дал. Поняв, что отставник уже в норме, кинулся к телефону в его каморке.
— Алле, милиция, у нас тут машина, а в ней труп! Как где? На Дальней даче, вернее, в Круглом озере. — Алешка, к своему удивлению, вдруг понял, что он первый раз в жизни вызывает милицию — обычно инициатива встреч исходила с противоположной стороны. Он положил трубку и повернулся к Михалычу.
— Не понял я, Леонидыч. Какой такой труп? — удивился привратник.
— А хрен его знает. Пойдем со мной на озеро. Менты туда сейчас приедут. Я-то один чего-то не того…
Растерянно ворча, Михалыч запер свою каморку. Потом вместе они пошли по самой короткой тропинке к озеру. По дороге Алешка обо всем подробно рассказал Михалычу. Тот, поразмыслив, произнес:
— Когда она туда нырнуть-то успела? Седни на озере до часу отдыхающие балаганили, а в четыре уж и ты прибыл. Вчарась ее ведь там не было.
— Да нет. Я вчера тоже купался, заметил бы, наверное. — Алешка снова обратился к сторожу: — Слушай, Михалыч, ты же вроде полковник, человек образованный…
— Ну и че? — удивился Михалыч, не поняв существа вопроса.
— Откуда у тебя такой деревенский выговор?
— Чудило ты московское! Не выговор, а говор. Местный говор. Я полковником-то не родился, а родился я тутатко. Так и батько мой и дед говорили, так и я говорю. Ты лучше вон чаво слухай: мимо меня после часу никто не проезжал. На машине к Круглому еще можно со стороны Спасского заехать. Стало быть, енто не наши. Значить, енто чужие. Слышь, а машина-то какая?
— Да ты чего, Михалыч! Думаешь, мне до машины было? Она на меня в лобовуху как глянула, меня как пробку из бутылки выперло. Не помню, как до дому добежал. Чуть маму со страху звать не начал.
— Да ничего зазорного в этом и нет. Я в Афгане, когда первый раз лицом к лицу со жмуриком свиделся, так же как ты, глаза в глаза, так потом неделю ни есть, ни спать не мог.
Алешка с уважением посмотрел на бывшего фронтовика. Михалыч не посмеялся над Алешкиным страхом, он его понял. Да и сам Михалыч вдруг стал совсем другим, открылся вдруг для Алешки с неожиданной стороны. Теперь это был не вечно пьяненький привратник, а ветеран Афганской войны, орденоносец, полковник в отставке Иван Михайлович Плотников.
— Алеха, — вздохнул Михалыч, — а может, она того… еще живая?
— Не думаю. Я там еще посидел, покурил. Да когда вокруг озера шел, тоже минут двадцать прошло, я бы заметил. Значит, она под водой как минимум минут тридцать была, пока я не нырнул туда да не увидел.
Сторож ничего не ответил, только понимающе покивал головой. Придя к озеру, они не стали забираться на утес. Решили остаться у его подножия, дабы не затаптывать следы. Алешка по-прежнему стоял в одних плавках. Утренняя прохлада уже пронизывала его до костей, но идти за одеждой не хотелось. Так и стоял, ежась и мелко дрожа от холода. Или от страха. Там же, наверху, остались и Алешкины сигареты. Пришлось курить «Приму» Михалыча, который заботливо накинул Алешке на плечи свою куртку от камуфляжного костюма, выдававшую его принадлежность к славному племени секьюрити.
Они успели выкурить по сигарете, и теперь Алешка стоял, отплевываясь от попавших в рот табачных крошек. Послышался гул автомобиля. На утес со стороны Спасского въехал милицейский «уазик». Алешка и Михалыч бросились наверх, крича на бегу:
— Мы здесь! Это мы!..
Из машины вышли мужчина в милицейской форме с погонами сержанта и молодая женщина или девушка, худенькая, небольшого роста, как девочка. Михалыч и Алешка бросились к мужчине, перебивая друг друга, пытаясь рассказать о происшествии. Он их молча выслушал, удивленно поглядев на раздетого Алешку, почесал в затылке и густым басом проговорил:
