Анна Оранская - Сладкая жизнь
Да ладно, ну их. Настроение было не очень с самого утра, и чувствовала себя разбитой, и надоела до ужаса эта слякотная зима. Декабрь, до Нового года десять дней, а тут месиво под ногами. В институт надо было ко второй паре — своим ходом, естественно, потому что муж, и так редко подвозивший, сегодня уехал особенно рано. И почему-то не столь длинная дорога — троллейбус, а там на метро от «Полежаевской» до «Парка культуры», всего одна пересадка — показалась жутко утомительной. А с работы потом бегом в школу за Светкой — не хотелось лишний раз просить мать. Она сходила бы, конечно, она и так минимум три дня в неделю забирала Светку и держала до вечера у себя, но раз есть возможность сделать это самой, то уж лучше так.
Она успела заметить, как один из тех, кого она назвала про себя начальниками, покосился в ее сторону, даже движение сделал к ней, словно собираясь подойти и что-то сказать, — но она потянула Светку за собой. И, войдя в подъезд, почему-то обрадовалась тому, что лифт был на первом этаже, словно ждал. Но когда он остановился наконец на шестом и они со Светкой вышли, она пожалела, что не осталась там, внизу. Сразу заметив на лестничной площадке мужчину, стоявшего у окна между пролетами, напряженно посмотревшего на нее.
Она шагнула к своей двери — что там идти-то, два шага — и, впихнув в угол любопытную Светку, с интересом уставившуюся на незнакомца, запустила руку в сумочку, на ощупь отыскивая ключи и не выпуская мужчину из поля зрения.
— Извините…
Ей, наверное, впервые в жизни стало вот так вот страшно — как-то ужасно, абсолютно безысходно. Потому что она отчетливо поняла, что это именно его ищет внизу толпа вооруженных людей — а она, женщина, с ребенком вдобавок, оказалась с ним один на один. И оттого вздрогнула, услышав его голос, в котором не было ничего зловещего или угрожающего, который был вежливым и спокойным, но тем не менее пугающим.
Он спускался по ступенькам, к ней спускался, и она, не решаясь посмотреть ему в лицо, смотрела завороженно на лакированные туфли, такие неуместные, чужеродные на убогой плитке пола. И, шаря судорожно в сумочке, инстинктивно вспомнила про газовый баллончик, который на всякий случай таскала с собой, все время раздражаясь, потому что он мешался там и всегда лез в руки. А вот сейчас, когда он впервые понадобился, его там не оказалось, естественно. И вместо него рука вытащила ключи, и она, встав вполоборота к нему, одновременно закрывая собой высовывающуюся Светку, попыталась всунуть ключ в замок.
— Извините…
Она оглянулась, шокированная тем, что он уже на площадке — сразу ставшей жутко крошечной, тесной, неуютной, будто раньше она не замечала ее размеров. Он стоял в паре метров от нее и смотрел ей в глаза. Молодой мужчина, солидный на вид, в светлом пальто, в костюме, кажется, потому что галстук был виден. Он чуть улыбался — но она не верила этой улыбке, ей виделась осязаемо исходящая от него опасность, звучащая в голосе, струящаяся из глаз.
— Вы мне не поможете? Попал вот в идиотскую ситуацию… Все, что мне надо…
Она замотала головой, мазнув глазами по его лицу, толком ничего не увидев, но отводя их, глядя в пол у его ног, тыкая ключом в замок и не попадая — словно это была не ее дверь, которую она, кажется, могла открыть в кромешной тьме, и не ее ключ.
— Все, что мне надо, — это просидеть у вас ровно один час. — Он продолжал свой монолог ровным голосом, в котором не было ни страха и паники перед теми, кто искал его внизу, ни угрозы ей. — Вы же видите, я нормальный человек, не преступник…
Она изобразила на лице жалкую улыбку, безуспешно пытаясь показать, что оценила его шутку, и продолжая нервно царапать ключом по замку. Думая о том, что замка два и, даже если ей сейчас повезет и она откроет нижний, придется еще потом возиться с верхним.
— Если вы меня боитесь, то вы не правы. А за помощь я вам заплачу. Ну представьте — вы мне не поможете сейчас, они меня заберут ни за что, а вас потом будет совесть мучить. Вы же видите — я нормальный человек, бизнесмен, и я им нужен только затем, чтобы вытрясти из меня деньги. Вы же знаете, что такое милиция — те же бандиты, даже хуже. Лично я предпочту заплатить за помощь такой приятной женщине, нежели отдавать деньги этим п…
«П… Как он хотел назвать — придурками, что ли?» Гадание было неуместным, но ей почему-то было важно именно сейчас понять, что он хотел сказать, но не сказал, — прям-таки идефикс. Она все спрашивала себя, перебирая все известные ей ругательные слова на «п», зациклившись все же на «придурках». Отвлекшись от толкотни мыслей, только когда снизу послышались голоса и шум, будто кто-то — несколько человек — поднимался по лестнице. Она подумала, что это они, эти, в масках и с автоматами, догадались наконец проверить все подъезды. И он, конечно, тоже это слышал — не мог не слышать. Но говорил тем не менее абсолютно спокойно, и даже оттенок веселости был в голосе, словно ситуация его забавляла.
Она поняла наконец, что ничего у нее не получится — до тех пор, пока она будет коситься на него и прикрывать Светку, с замком ей не справиться. Ей стало неприятно от этого открытия, но приближавшиеся голоса внушали надежду. И она, неожиданно набравшись смелости, посмотрела наконец ему в лицо, собираясь сказать ему твердо, чтобы он оставил ее в покое, что она сейчас закричит.
И сказала бы, если бы увидела, что он боится, что он нервничает. Но у него на лице была легкая полуулыбка. А вот глаза… Она не могла описать точно, что увидела там, но ей показалось вдруг, что если она сейчас скажет «нет» или закричит, то он сделает что-то плохое. Ей и Светке. Будь она одна…
Она не могла решить, что хуже — впустить его или отказать. Отказывать было страшно — но ведь, окажись он в квартире, они станут его заложниками. Может, он маньяк какой-нибудь, сумасшедший, может, убил кого-то и так же легко убьет и ее? А с другой стороны, не впустишь — так могут потом отомстить.
Да, муж, конечно, многое может, он большой человек, он сможет их защитить — в этом она была убеждена. Но оптимизм ушел, потому что вдруг промелькнула перед глазами картина — как она приходит за Светкой в школу, а дочки нет, и она бегает по всему зданию, ищет ее и наконец находит кого-то, кто видел, что Светка уже ушла. И она бежит домой, подскальзываясь и даже упав один раз, но в квартире пусто, и она звонит всем ее подругам и бабушке и вдруг замечает мигающую кнопку автоответчика, нажимает на нее радостно и слышит замогильный голос, сообщающий, что ее дочь похищена. Или — или вообще никакого сообщения, зловещее молчание только. Страшное, трагичное, кричащее молчание, говорящее больше, чем тысяча слов.
Голоса приближались, они были примерно на уровне четвертого этажа, и сверху, с десятого, тоже, кажется, несколько человек двигались вниз. Каких-то две-три минуты и…
Интересно, почему он так себя ведет? Она только сейчас осознала, что он мог бы заставить ее открыть дверь — давно бы уже мог. Стоило ему извлечь из кармана нож или достать пистолет и навести его на Светку — она не сомневалась, что у него есть пистолет, — и она бы все сделала. Но он не доставал ничего, не грозил, он просто просил корректно. Так может…
Она вдруг вспомнила, как на тех кассетах, которые приносил муж, оперативники укладывали людей на землю, на одной из них они швыряли в огромную лужу такого же солидно одетого мужчину, ударив его при этом несколько раз, хотя он не сопротивлялся. Ей не было жаль того, кто был на кассете, и не было жаль этого, но он вел себя так вежливо и был так спокоен…
Она повернулась к нему спиной, быстро отпирая замки, вталкивая Светку в квартиру, поворачиваясь обратно к нему — так и не сделавшему к ней ни шага, по-прежнему стоявшему у лифта. Открыла рот, не зная, что сказать, пятясь внутрь, готовясь вот-вот захлопнуть дверь. И вдруг, удивляясь самой себе, произнесла тихо:
— Заходите…
— Ну ты даешь, Андрюха, — осуждающе произнес Кореец. Жесткое лицо и раскосые черные глаза сохраняли привычное равнодушное выражение, и голос был пустой, но Андрей, знавший его давно, осуждение почувствовал. — Ты ж не пацан, а купился на такую херню.
— Да ладно, Генах. — Он отмахнулся с улыбкой, призванной показать, что и в самом деле все в порядке. — Ты прикинь — нормальный ведь был коммерсант, столько дел сделали вместе. Ну не близкий, но лет пять-шесть его знаю — мне Вадюха его еще дал. Ну помнишь, как он делал — дает бригаде коммерсанта, чтобы с ним работали, не просто деньги сосали из него, а помогали там, вопросы снимали, сводили с другими, чтобы тот бабок побольше сделал, чтоб доля росла. Вот Вадюха мне и пацанам моим этого и дал. Ты его, может, помнишь — Герман, твой ровесник, наверно, черный, бородатый, фирма у него с итальянцами?
Он заметил, что Кореец не среагировал на примирительный тон, хотя мотнул головой, показывая, что понял, о ком речь, — и заторопился продолжить рассказ. Злясь на себя, что оправдывается — как, в натуре, школьник перед суровым учителем, хотя школу давно окончил и учителей и там не особо признавал, а уж дальше просто на х…й посылал, — и злясь немного на Генку, который прав, конечно, но все ж не повод, чтоб пихать, как пацану.
