Ирина Мельникова - Дикая Лиза (Муж выходного дня)
Но, несмотря на изматывавшую ее боль, она все же смогла увернуться от удара, когда потянула ногу вниз, и следом за этим движением, дверца рухнула на сумки, распоров, как лезвием, одну из них.
После этого, женщина окончательно пришла в себя. Правда, голова продолжала гудеть, как колокол, но она уже стала различать отдельные звуки. Перед этим они сливались в один, тревожный гул. А сейчас они распались на завывание ветра, шум деревьев и… тоненький плач, которые скорее смахивал на скулеж брошенного лохматой мамкой щенка.
Женщина насторожилось, и тотчас почувствовала, как набухла ее грудь от прилившего вдруг молока. Плакал ребенок, и она отреагировала на его плач гораздо быстрее, чем поняла, что на самом деле означают эти звуки. Горячая струйка скользнула по животу, грудь заломило. Не обращая внимания на боль, она быстрее заработала руками, освобождаясь от клетчатого плена. И первое, что она увидела, выбравшись наружу, было куском голубого, покрытого редкими перьями облаков неба, заключенного в раму из искореженного металла, чьи острые углы и завернутые стружкой края обшивки, однозначно подтверждали, что их сотворила сила взрыва.
Она передвигалась на коленях, потому что слабость не позволяла ей подняться во весь рост. Голова кружилась, тошнота подступала к горлу, но женщина продолжала ползти по направлению к источнику взволновавшего ее звука. Наконец она оказалась на краю того, что несколько часов назад было хвостом самолета. Совсем небольшой фрагмент его завис между двух гигантских кедров и зубчатой вершиной скалы. Кусок металла, все, что осталось от огромного воздушного лайнера, каким-то чудом удерживался на краю пропасти, а чуть дальше, зацепившись за ветку, висела верхняя часть детской прогулочной коляски, и в ней заливался криком ребенок.
Женщина все-таки поднялась на ноги. До ребенка было не больше двух метров. Но между ними лежала настоящая пропасть, а ей не на что было опереться, чтобы дотянуться до него. Она посмотрела вниз, где топорщился вершинами молодой ельник. Сквозь него проглядывали огромные глыбы базальта. До земли метров десять, но прыгать вниз однозначно опасно, можно не только переломать ноги, но и свернуть себе шею.
Она опять смерила взглядом расстояние до ребенка, потом протянула к нему руки и едва не закричала от ужаса. Теплая фланелевая рубаха в крупную зеленую клетку была изодрана в клочья. Рукава отсутствовали вовсе, а сами руки представляли собой сплошной синяк, который пересекали несколько глубоких царапин и ссадин с уже подсохшей кровью.
Женщина в ужасе поднесла их к лицу, отказываясь верить собственным глазам. Затем ее взгляд скользнул ниже. Оказалось, что ее джинсы в столь же плачевном состоянии, что и рубаха. А ноги мало чем отличались от рук, потому что огромные кровоподтеки и ссадины украсили их не менее щедро. Тогда она задрала рубаху, и обнаружила, тот же самый набор на бедрах и на ребрах. Вероятно, это было следствием удара самолета о скалу, вернее, его хвостовой части, которая угрожающе подрагивала и поскрипывала при каждом ее неосторожном движении.
Ребенок продолжал заливаться плачем, а она ничего не могла поделать. Голова болела все сильнее, мысли путались, и ни одной стоящей не задерживалось в ней надолго, как бы она того не хотела.
Грудь ломило от переполнившего ее молока. Железы отвердели, и каждое движение рукой отдавалось в них глухой тягучей болью. Ребенок на мгновение замолчал, словно переводил дух какое-то время, но через минуту принялся голосить с еще большей силой, а ее грудь откликнулась новым молочным приливом. Не спасал даже бюстгальтер, который намок и тер ей под мышками. К тому же молоко насквозь пропитало рубашку на груди, отчего она стала колом, позволяя прохладному ветерку беспрепятственно гулять по всему ее телу.
Женщина огляделась по сторонам. Что же делать? Она хорошо понимала, что не сможет находиться здесь бесконечно и наблюдать, как ребенок заходится плачем. При этом она никак не могла вспомнить, почему оказалась в самолете. Ведь только вчера ее везли в роддом, но, отсутствие живота и обилие молока в груди подтверждали: она успела таки родить. Да и ребенок, судя по крикам, был уже большеньким. Ее ребенок? Но почему она совсем не помнит, как рожала его, и почему оказалась в самолете?
Женщина прижала пальцы к вискам. Что-то не складывалось в ее голове. Поначалу она даже не могла вспомнить, как ее зовут. И очень обрадовалась, когда в памяти всплыл голос мужа. «Лиза! Лизок!» — прозвучала в ее ушах настолько отчетливо, что она вздрогнула. Неужто он где-то поблизости?
Но тут же отбросила подобные мысли, срок его командировки на Кавказ истекал зимой, а сейчас на дворе осень, она же должна была родить… Когда же все-таки она должна была родить?
Виски заломило от напряжения, а ребенок уже не плакал, а поскуливал, видно, совсем обессилел от голода. И тогда она приступила к решительным действиям. Первым делом она скинула на землю сумки с челночным тряпьем. Правда, они упали вразброс, и все же она надеялась, что не переломает ноги, если придется упасть вниз. Затем она подползла к краю спасшего ей жизнь обломка самолета. Он резко накренился вниз, и тогда, не долго думая, женщина прыгнула. Без толчка, не сгруппировавшись на случай падения. Но видно Бог хранил ее и в этот раз. Ей удалось зацепиться за ветку рядом с коляской. Ветка оказалась не слишком надежной и выгнулась под ее тяжестью. Но руки у женщины были сильными, а сама она молодой и ловкой, поэтому мгновенно перебралась на нижние, более толстые ветки. Несмотря на боль во всем теле, двигалась она свободно, отметив про себя, что отделалась только ушибами, и это само по себе было добрым знаком.
Ей не составило особого труда дотянуться до коляски. Ребенок оказался большеньким, месяцев десяти или чуть меньше. Он таращился на нее круглыми глазенками и пытался подняться. Спасло его то, что он был закрыт пологом, иначе давно бы вывалился из коляски. Лиза осторожно подхватила его одной рукой, ребенок загулил и улыбнулся. Она прижала его к груди и принялась осторожно спускаться вниз, то и дело, задирая голову вверх, чтобы увидеть, что происходит с рваным обломком металла, зависшим над ее головой.
Она только-только успела добраться до земли и тотчас бросилась бежать к скалам, чтобы уйти, как можно дальше от опасного места. Ребенок на ее руках притих. Она прижимала его к груди и молила судьбу, чтобы позволила им укрыться под скальным козырьком, прежде чем обломок самолета рухнет на землю.
Но страшный грохот раздался быстрее, чем она предполагала. Лиза рванулась к огромной глыбе, и уже, не помня себя, закатилась за нее. И пришла в чувство от громкого крика ребенка. Она держала малыша мертвой хваткой и, видно, сделала ему больно, потому что он извивался в ее руках и голосил во всю силу своих маленьких легких.
— Тише, тише, — прошептала она и поцеловала ребенка в замурзанную щечку. Он тут же замолчал, а она, положив ладонь ему на головку, осторожно выглянула из-за камня.
Обломок самолета, срезав, как бритвой, ветки гигантских деревьев и моховой покров на скалах, ушел в пропасть, где до сих пор валились камни, и страшное эхо билось о скальные стенки ущелья.
Часть сумок исчезла, захваченная падающими вниз обломками, но три или четыре из тех, которые отлетели чуть дальше, остались. Лиза поднялась на ноги, но ребенок на ее руках вновь заплакал, и тогда она задрала рубашку и приложила его к правой груди. Он сосал долго и жадно, поглядывая на нее черными с густыми ресницами глазенками. Боли в этой груди отступили, но левую распирало от избытка молока, и горячая струйка бежала по ее животу, не переставая.
Но ребенок мало, что был голоден. Его шерстяной костюмчик промок насквозь. Малыша надо было немедленно переодеть и закутать во что-то более теплое, прежде чем его прохватит ледяной ветер. Его порывы становились все сильнее и сильнее, и когда первые волнения, связанные со спасением улеглись, Лиза почувствовала, что продрогла до мозга костей. И не удивительно, ведь ее одежда превратилась в жалкие лохмотья.
Наконец, малыш отвалился от ее груди. Глазки его подернуло поволокой, но мокрые штанишки мешали ему заснуть. И тогда Лиза осторожно положила его на мох. Ребенок обиженно захныкал, но это был не тот горький и безнадежный плач, от которого заходилось ее сердце, и поэтому она рискнула оставить его одного.
Первая попавшаяся ей сумка была набита кожаными куртками, но на самом дне она обнаружила два спортивных костюма, один из них был поношенный, и пакет с трикотажными мужскими шапочками. Все это было, как нельзя, кстати, независимо от размеров. Во второй она обнаружила упаковки полотенец и клеенчатые занавесы для ванн. Тоже неплохо, подумала она, тотчас сообразив, что полотенца вполне можно приспособить вместо пеленок и подгузников. В третьей сумке были только большие мягкие игрушки, но она, повертев их в руках, прикинула, что если их распороть и выбросить набивку, то получиться вполне приличная одежонка для малыша.
