Лариса Соболева - Адам не женится на Еве
– Скучаете?
Дана вздрогнула и перевела испуганный взгляд на мужчину. Потрепанный типчик, пьет, наверное, каждый вечер, баб меняет раз в месяц. Навскидку ему лет сорок, потому что виски тронул иней старости, одет в дорогой костюм цвета какао. Не-а, не вдохновил, однако не торчать же в этом парке отдыха одной.
– Скучаю, – призналась Дана.
– Я тоже. – Он присел на камень, где десять минут назад сидела Неля, закинул ногу на ногу и сцепил на колене пальцы. – А что здесь делает такая славная девочка?
– Девочка, как и вы, притащилась пить коктейли, – ершисто сказала она. Терпеть не может, когда ее называют девочкой. – А молочных не подают.
Он рассмеялся, запрокинув голову, Дане же смешно не стало, она подумывала уйти отсюда. Дура, поддалась гипнозу Нельки, чуть проституткой не стала. А он отсмеялся, но улыбался, рассматривая надутые, будто два вареника в масле, губы Даны, распахнутые настежь наивные глаза, которые делают человека трогательно-доверчивым, как бы он ни хорохорился.
– Не обижайтесь, – доброжелательно сказал он. – Здесь собрались солидные зануды, у которых в глазах одни баксы. И вдруг гляжу – светлое создание грустит у фонтана…
– Вы дальтоник. Я черноволосая и смуглая.
Он снова рассмеялся, Дана – нет, у нее окончательно испортилось настроение. Вот прицепился, смехотрон!
– Как вас зовут? – спросил.
– Дана.
– А меня Семен Кириллович. – Он протянул руку, Дана пожала теплую и сухую ладонь, не убудет же от нее. – Как вы попали сюда, Даночка?
– С сестрой пришла, – хмуро сказала она, отыскав в толпе Нелю, а подруга забыла о ней. Дана буркнула: – Она меня бросила.
– Нехорошо поступила сестра, оставив вас на съедение дяденькам. Вы, наверное, учитесь в школе?
– Отучилась в институте, – желчно произнесла закипевшая Дана. – Три года назад. И сделала пластическую операцию, чтобы молодо выглядеть.
Она покосилась на него кисло-кисло. Нет, он действительно смехотрон, ему палец покажи – ржать будет полчаса.
– А вы не похожи на деток богатеев, Дана.
– На мне клеймо: бедная сиротка?
А ведь сиротка. Папа помер от алкогольных отравлений, маму носит по бескрайним просторам страны, раз в год она приезжает клянчить у деда бабки, после уносится искать счастье. И так всю жизнь.
– Клеймо? – присматриваясь к ней, произнес он. – Пожалуй, есть: искренняя и славная.
– А я думала, вы скажете: красивая, изысканная… терпеливая! Потому что вынесла ваши насмешки. Проводите меня через эти джунгли, домой хочу.
– Останьтесь, Дана. Обещан концерт.
– Правда? – не обрадовалась она. – А ужина не будет? Есть хочется.
– Ужина в общепринятом смысле не будет. Сегодня здесь стряпаются делишки под балдахином званого вечера.
– Вы говорите с иронией, – заметила Дана.
– Потому что шучу. Принести бутербродов?
– Ой, если нетрудно. – Через минуту Дана уплетала мизерные бутерброды, наколотые на шпажки. – Какие маленькие. Но удобно, рук не запачкаешь.
– Это канапе. Ешьте, ешьте… Кажется, начинают. Идемте ближе?
– Ладно, пошли…
Запихнув в рот сразу несколько бутербродов и вызвав новый приступ смеха у Семена Кирилловича, Дана, уплетая за обе щеки, встала, поправила платье, которое имеет свойство сползать по ногам не вниз, а вверх.
– Вам очень идет розовый цвет, – сказал Семен Кириллович, предлагая ей руку. – Вы как принцесса.
Вообще-то он ничего, не пошляк хотя бы. Дана взяла его под руку и проследовала с ним к свободным пластиковым креслам. На террасе расселись четверо музыкантов и запилили на все лады – тоскливо, жалобно и старомодно. В основном Дана рассматривала публику, которой явно до фонаря музыка, но гости старательно изображали кайф, можно сказать, улетали от слуховых галлюцинаций, вызванных скрипением смычков.
– Никогда бы не подумала, что эти люди способны слушать скрипки, – шепнула она Семену Кирилловичу на ухо.
– Дань западной моде, у нас теперь, как у них: приемы, коктейли, музыка вместо длинного и обильного застолья, – так же тихо сказал он. И со смешком указал на соседа: – А вот и подтверждение любви к искусству.
– Хр… Хррр… – слышалось мирное похрапывание толстяка.
Дана прыснула, а Семен Кириллович извинился:
– Простите, меня зовут.
Он ушел за дом – как жаль, Дана опять почувствовала себя сорняком среди розария. Через некоторое время на место Семена Кирилловича кто-то плюхнулся, Дана слегка скосила глаза посмотреть на нового соседа. Оценка «четыре»: молодой, симпатичный светлый шатен, но с таким выражением, будто у него несварение или сейчас окочурится от приступа скуки. Он толкнул локтем храпуна, тот издал несколько хрюкающих звуков и вытаращил глаза перед собой.
– Не хочешь погулять? – сказал молодой человек, обращаясь неизвестно к кому, он смотрел на музыкантов.
Дана покрутила головой, но близко с соседом, кроме храпуна, никого не было. Она чуть подалась к нему:
– Вы мне?
– А кому еще? – Он перевел на Дану глаза.
От него несло самоуверенностью и снобизмом, Дана не любит такого рода парней. А что она любит? Все, что недоступно. Но есть один нюанс: она не сделала недоступность культом, к которому бегут-гребут, не разбирая дороги и давя таких же гребцов-бегунков. Она даже не знает, как это делается. Отсюда все, что ей нравится, существует само по себе, где-то рядом, но не имеет отношения к ней, например, как здесь. А все же Дане стало интересно, как будет вести себя с ней этот сноб? В конце концов, раз удалось проникнуть к людям закрытого круга, почему не разведать о них побольше? Без цели разведать, из любопытства.
– Ну, давай погуляем, – согласилась она.
Они сидели «в последнем ряду», следовательно, не создали неудобств, уходя из «концертного зала». Дана не знала его интересов, поэтому предпочла молчать по совету Нели, а он тоже неразговорчив оказался. Но представился:
– Я Виталий.
– А я Дана.
Просто гуляли. К счастью, медленно. За свои двадцать пять Дана сто лет из них не ходила на высоких шпильках, да еще и на платформе. Дед купил платье и босоножки на выпускной в институте, еле выдавила из него. Она опасалась неловкости и неуклюжести со своей стороны, к тому же ноги быстро устали с непривычки, ведь обычная ее обувь – кроссовки.
– Может, присядем? – предложила она.
– Вон ротонда, иди туда, – сказал Виталий, указав на круглую башню с колоннами в зарослях. – А я принесу выпивку.
– Нельзя ли воды? Очень пить хочется.
– Тебе принесу воды.
Дана побрела к ротонде, ковыляя по травке, – треклятые каблуки проваливались до самых пяток в землю. Но когда среди зарослей нашла проход и хотела подняться по ступенькам, отпрянула за куст. В ротонде целовались мужчина и женщина. Да как целовались! Дана завороженно открыла глаза и рот, честно говоря, слегка завидуя. Ей не приходилось испытывать подобную страсть, чтобы в горле защекотало только от одного созерцания. Пару раз бойфренд Женя разогревал ее порнушкой, а может, сам разогревался, однако не добился желаемого эффекта. Или она лишена сексуальных инстинктов, или порнушка была неудачная, или френд хреновый любовник. А тут оба одеты, но впечатление от них неизгладимое, можно сказать, налицо явление диффузии из двух тел. Наверное, испепеляющая страсть появляется с возрастом, оба не слишком-то молоды… Внезапно Дана еще больше раскрыла глаза – в мужчине она узнала Семена Кирилловича. А ведь с ходу определила: бабник. Вдруг женщина заговорила срывающимся, слабым голосом:
– Нет… Нет, не надо… Прошу тебя…
– Сегодня же перевезу тебя. К черту всех…
Голос Семена Кирилловича не отличался сдержанностью, как говорится, изнывал от всепоглощающей страсти – ух!
– Он убьет меня. (Надо полагать, за измену убьет муж.)
– Не убьет, Зося, не бойся. Теперь он у меня в руках, и не только он… («Интересная у людей жизнь», – позавидовала Дана.)
– Я же и помогла тебе… Он все равно узнает, догадается. Боюсь его…
– Не бойся, Зося, он ничего не знает… Я спрячу тебя, сегодня же спрячу. Все сделаю сам. (А здесь детективом пахнет.)
Дана фактически стояла на цыпочках, но сделала попытку приподняться выше, чтобы разглядеть пару, очутилась на кончиках босоножек, как балерина на пуантах. И закусила губу: Семен Кириллович прижал женщину к колонне и… Ой, они, кажется… Дана дала задний ход, рванув навстречу Виталию.
– Куда ты несешься? – спросил он. – Держи.
Она выпила воду залпом, потом сказала:
– Идем отсюда, ротонда занята.
Устроились на скамейке, откуда неплохо видно террасу, где медленно, будто сомнамбулы, ходили длинные девицы, одежду им заменила роспись по телу – это вторая часть развлечений. Собеседником Виталий оказался неинтересным, изъяснялся короткими фразами, можно подумать, у него атрофирован язык. По вялым хлопкам и по заметному шевелению среди зрителей Дана поняла, что представление окончено, и снова подумала о возвращении домой, но Виталий предложил:
