Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион
Сдерживая улыбку, Евсеев с интересом посмотрел на Лешего.
– Ну, что скажешь, «товарищ Лишай»? Вспомнил? Тебя под землей тоже все знают, не хуже, чем участкового на участке... А ты прибедняешься!
Леший засопел.
– Да ерунда все это...
Он замолк, быстро глянул на Евсеева и снова опустил глаза.
– Я их под «Кузницей» нашел, – выдавил он. – В старом коллекторе, заваленном, он с середины 60-х не эксплуатируется... И там метановые ловушки есть... ну, где газ собирается, он откуда-то из глубины прет. Так вот они в одну такую и забрели. И какой-то придурок, видно, зажигалку запалил... Я не знаю точно, может, спичку чиркнул... Ну, и рвануло. Концентрация небольшая, никого не поубивало, так только... пыхнуло слегка, пораскидало в стороны, оглушило, обожгло немного... Они, конечно, фонари свои растеряли, придурки. Бродили там в полной темноте, выли от страха... Ну, и все, в принципе. Я их собрал кое-как, выкинул на Вернадского за котельной...
Леший опять замолчал.
– Да, там был один, борзой такой... Думаю, это он чиркал, он и больше всех орал. Ну, так я ему рог вправил слегонца... Наверное, Поликарпов – это он и был...
Евсеев кивнул, спрятал жалобу обратно в папку.
– Выходит, ты их спас? А они на тебя жалуются?
– Ну, спас не спас... Может, и сами бы выбрались, хотя вряд ли... Знаешь, скольких мне вытаскивать приходилось? Только благодарностей никто не писал. Материли, кусались, драться бросались – это часто бывало...
– Да-а-а... Ни благодарности, ни справедливости, – сочувственно кивнул Евсеев. – А ты сам-то, Алексей – что ты там делал?
Леший перестал смотреть в пол и уставился в окно.
– Ну. Так, гулял...
– Один?
– А с кем? Я же выходной был...
– И дежурного не предупредил? И никакой записи в журнале внеплановых спусков не оставил? И рапорт о происшествии не написал?
Майор Евсеев изобразил крайнее изумление и даже руками развел.
– Не могу поверить.
– Ну. А чего предупреждать? Я ж не предупреждаю, когда в свободный день по Тверской прогуливаюсь...
– А когда ты последний раз по Тверской прогуливался?
Леший задумался.
– Давно.
И добавил:
– Уже и не вспомню.
Любой из начальников, сидевших в этом кабинете – и полковник Еременко, и подполковник Шахов, и полковник Кормухин, – короче, все, в этот момент стали бы орать, брызгать слюной и ругаться, в том числе матерными словами: «Ты что здесь придурка, Ваньку-сироту разыгрываешь, твою мать?! Ты в городе, как нормальные люди, никогда и не гуляешь, мать-перемать туда и обратно! Ты норовишь под землю забиться, как раньше, с этими долбаками! Только теперь ты не диггер-одиночка, а офицер подземной безопасности, командир специального взвода, твою мать! Особо секретного, между прочим! Кстати, и за секретность, и за особые условия тебе надбавки идут и льготная выслуга! А подземелья – это твоя зона ответственности, место службы, а не прогулок! Поэтому спуски можно проводить только в соответствии с Инструкцией к приказу 0071! А лезть каждый раз, как в жопе зачешется, ты права не имеешь! По Садовому кольцу пиз..й, пожалуйста, куда хочешь, или по Малой Дмитровке – это действительно твое личное дело! Ты понял, мать-перемать?!»
Но Евсеев не стал ни орать, ни материться. Он себя уважал и втайне немного собой гордился. Ему нравилось, что именно «под него» объединили линии обеспечения безопасности на ракетных полигонах, подземных объектах Москвы и работы с иностранцами, создав укрупненный отдел на правах самостоятельного Управления с приданным спецвзводом «Туннель». Нравилось, что его знает сам Директор, который лично отписывает документы ему – одному из сотен майоров, минуя своих замов-генералов, полковников – начальников управлений, и их заместителей – подполковников. Нравилось, что всего этого он добился сам, своим трудом и способностями. Ему нравилось, что он – руководитель новой формации, который не хамит подчиненным, не орет на них и не унижает человеческое достоинство. Одним словом, ведет себя так, как должен вести образцовый начальник – офицер государственной безопасности. Еще давным-давно, сотрясаясь от истерических криков в кабинете полковника Кормухина, он дал себе зарок никогда не кричать на своих подчиненных – если, конечно, таковые у него когда-нибудь появятся. И слово свое держит.
Диапазон тона – от доброжелательного до сурового, но без истерик. И без фамильярности, ясное дело. Внимание, корректность, чуточку иронии, безупречные логические конструкции – вот такой примерно портрет идеального начальника внедрял в жизнь майор Евсеев.
Но на деле это было нелегко.
Черт. Это было, как бы сказать, не матерясь? Очень нелегко.
Вот и сейчас создавалось впечатление, что Синцов, по каким-то загадочным подсознательным причинам, нарочно провоцирует его перечеркнуть облик руководителя новой формации и перейти на апробированный поколениями советских и постсоветских начальников язык матерных разносов, который поколения подчиненных почему-то наиболее хорошо понимают. Ведь он откровенно строит из себя дурака. А может, он и есть дурак? Но нет, по этому пути правильный руководитель не пойдет.
Евсеев вздохнул, задержал дыхание, выдохнул.
– Погоди. Ты – командир спецвзвода «Т». Пример для бойцов, так? Авторитет и образец поведения. Я верно излагаю?
Леший напрягся, выпрямился, но промолчал.
– Так какого черта ты, командир, первый нарушаешь приказ?! – не выдержав, повысил голос Евсеев. – Мы вместе обсуждали каждый пункт будущей инструкции, ты помнишь? По одному «в минус» не ходить – ни-ког-да! Оставлять наверху резерв, подготовленных и информированных людей, готовых прийти на помощь! Аккуратно протоколировать каждый выход! По часам и минутам! Это – основы существования «Тоннеля», азбука! И все это коту под хвост!.. И ты мне об этом так спокойно объявляешь, будто так и надо! Вот он я, такой-растякой! Нет, ну как так можно?!
Евсеев уже не сидел за столом, он описывал хищные круги около стула с Лешим.
– Так люди-то все разные, – вяло защищался тот. – Вон, Середов и этот... Заржецкий, два кекса. Они у меня еще по первому уровню зачеты никак не сдадут. Вот их точно одних отпускать нельзя, и даже если с группой идут, то наверху надо «скорую помощь» и спасателей держать наготове... Только я тут при чем? Я в «минусе» лучше ориентируюсь, чем в этих ваших коридорах лубянских...
– В наших, Алексей! В наших коридорах! – с досадой выдохнул Евсеев. – Восемь лет прошло, а ты все отстраняешься... А правила – они и для тебя писаны. Если бы ты их соблюдал, если бы задержал этих молодчиков под «Кузней», как предписано инструкцией, составил на них протокол, подал рапорт – никаких жалоб не было бы, понимаешь? Никаких! Наоборот: это им бы пришлось выкручиваться, писать объяснения и все такое!..
Леший, до этого момента сидевший неподвижно, как бетонное изваяние, зашевелился, поднялся.
– Да понимаю я, Юрий Петрович, – хмуро сказал он. – Все понимаю. Только не моё это – инструкции, правила. Не вписываюсь я в эту схему. И «минус», каким я его знаю, он тоже не вписывается. Это не метро, где все по расписанию, туда-сюда... Там по-другому... Я много думал над этим. Даже вот...
Он полез в нагрудный карман, достал оттуда сложенный вчетверо лист, протянул Евсееву.
– Бумагу вот составил на всякий такой случай...
– Какая еще бумага? Что это? – спросил Евсеев.
– Рапорт об отставке. Ухожу из «Тоннеля», товарищ майор.
Евсеев отдернул руку, развернулся, молча прошел к столу, сел. Нет, все-таки трудно быть идеалом. Пожалуй, идеальный начальник вообще нежизнеспособен...
– Это из пивбара ты можешь уйти вот так вот: попил пивка – до свиданья! – и ушел. А эту бумагу отнеси в сортир на третьем этаже, там никогда туалетной не бывает! – рявкнул он. – Чем недоволен? Конкретно? Зарплата, условия труда?
Майор Синцов хмуро мотнул головой.
– Зарплата царская...
– Ладно, не издевайся! У вас еще подземные надбавки и за секретность, что тогда наземному оперсоставу говорить?
– Да нет, правда. Могучая зарплата. Почти вся остается...
Леший не издевался и не шутил, он говорил от сердца. Евсеев даже улыбнулся.
– Ну, ты даешь, Леха! А все жалуются! Да и сам до двадцатого числа всегда «на подсосе» тяну...
– Кто как привык. Я ведь в основном на снаряжение тратился. Жратва простая – яйца, лапша, молоко, хлеб. А сейчас и снаряжение готовое, и талоны на усиленное питание, и почти сорок тыщ каждый месяц...
– Значит, по зарплате претензий нет. Хорошо. По работе?
– Да это не работа... Это жизнь моя... Мне ведь на Тверской делать нечего: неинтересно там! А в «минус» закинешься – там все другое, настоящее...
– Ты эти свои «закидки» забывай! Это оперативно-служебный спуск, или выход, как в инструкции написано, – со значением поправил Евсеев. И подвел итог.
– Значит, и по работе претензий нет. Тогда в чем дело?
Леший вздохнул.
– Жизнь нельзя уложить в инструкции. Я уже восемь лет у вас в штате, а мне из милиции по-прежнему раз-два в месяц звонят: «Два спелеолога закинулись и не вышли», или: «Студентики собрались под Неглинкой прогуляться и пропали...» Чего мне делать? Объяснять: «Мол, я такой правильный, что без начальства не могу „в минус“ соваться! А МЧС, извините, под землей не работает. Да и вообще никто там не работает и никого не спасает. Так что отстаньте с вашими глупостями, как эти мудаки закидывались, так пусть и выкидываются!»
