Данил Корецкий - Шпионы и все остальные
— Да пусть бежит, коли зассал! — Он махнул рукой. — Без него обойдемся! Давай, ты и становись! А на чеклан хоть яблоко ложи, хоть арбуз! Бруно Аллегро не промахивается…
Лицо Бабахова окаменело, даже улыбка неестественно застыла, как приклеенная.
— Сейчас мы найдем ассистента… Сережа, Валера, вы где? Или Сашу приведите, или еще кого…
Но никто не спешил подставить голову вместо шефа. Пауза затягивалась. Бруно нетерпеливо подбрасывал нож на ладони.
— Ясно, все зассали! — наконец озвучил он свой бескомпромиссный вывод. И сделал быстрое движение рукой.
— Ап!
Нож, вращаясь, пролетел около десяти метров и вонзился в бутафорскую перегородку, пробив ее насквозь. Зрители бурно зааплодировали.
— И все дела! — подвел итог Бруно, раскланиваясь, как в лучшие времена своей жизни.
Бабахов тоже аплодировал и вымученно улыбался.
— Да, уважаемый Бруно не бросает слов на ветер! А расскажите нам главную свою тайну: как вы участвовали в борьбе с терроризмом и предотвратили страшный взрыв под Москвой!
— Да какая тайна, уже все газеты расписали, — пожал плечами карлик. — Это была банда Амира Железного. Они в метро взрыв устраивали, потом решили Кремль взорвать. Пришли ко мне: отведи, мол, мы тебе мильен заплатим. Думаешь, рублей? За рубли я бы и разговаривать не стал. Долларов, конечно!
Алфей Бабахов всплеснул руками:
— А зачем им миллион платить? Неужели сами дорогу в Кремль не найдут?
Бруно высокомерно улыбнулся.
— Так им же не по улице идти! Под землей, по тайным тропам-переходам! Их никто не знает, только я! Ну, и еще несколько человек…
— Да, это совсем другое дело, — согласился Алфей.
— Ну, я и сделал вид, что согласился. Они мне чемодан денег, а я их в детский дом отдал. Мне-то зачем, у меня и так все есть! Ну, пошли, короче… Там мрак, холод, сырость… Да еще эти… Пугалки! Душу наизнанку выворачивает. Если бы не кокс, совсем бы пропал… В смысле, кока-кола. Она силы придает…
Алфей покосился на часы. Все нормально. Еще три минуты, как раз успеет закруглиться. И, несмотря на трусость Майского, передача прошла хорошо, рейтинг будет не ниже обычного…
— Короче, заманил я их на глубину и убежал. Они вслед палили из всех стволов, пули кругом свистели, жесть… Только где им в меня попасть, тем более я отстреливался, двоих завалил! Короче, ушел я. А они пропали на глубине…
Бабахов глянул на часы. Тридцать секунд. Как раз. Оставалось красиво выйти из кадра.
— Спасибо, отважный Бруно! Дорогие телезрители, напоминаю, у нас в гостях был неподражаемый Бруно Аллегро! И вы могли убедиться, что дело не в росте человека, а в силе его духа! Хотя Бруно лилипут, он смелее…
Заключительная фраза оборвалась на полуслове. Человек-ядро бросился вперед и ударил лобастой головой в солнечное сплетение главного сплетника страны. Тот согнулся и тут же, получив крюк справа, рухнул тряпичной куклой на пол студии, которая видела самые разные шоу, но такого еще не видела.
— Нельзя говорить «лилипут», нельзя говорить «карлик», дылда! — рявкнул разъяренный Бруно. — Мы маленькие люди, но никто не смеет нас оскорблять!
В оценке рейтинга Бабахов ошибся: рейтинг этой передачи взлетел на недосягаемую высоту. Кадры нокаута десятки раз показали ведущие телеканалы страны. А Бруно Аллегро стал самым узнаваемым из маленьких людей всего мира. Начался бум на маленьких людей, и он оказался на самой вершине новой модной волны. Бруно Аллегро получил десятки приглашений в телепередачи и сотни предложений работы. И воспользовался и теми и другими. Хотя и сам не мог представить, что его ждет…
Линия политики
— Идея должна быть свежей! — сказал Кирилл Сулимов.
Спортивный, подтянутый, он, как всегда, выглядел строго официально: темный серый костюм, выглаженная белая сорочка, скромный однотонный галстук, зеркально блестящие туфли, короткая стрижка, аккуратный пробор, едва уловимый аромат дорогого одеколона. Так и должен выглядеть личный советник президента, который каждый день встречается с Самим. Или может встретиться.
— Кто ж спорит, — устало ответил Крыгин.
Валентину недавно исполнилось двадцать девять. Он был полной противоположностью собеседнику, хотя и был на десять лет младше — грузный, с отекшим лицом, мешками под глазами, растрепанной шевелюрой, в мятом спортивном костюме и босой. Сейчас он лежал в глубоком кожаном кресле перед телевизором, положив ноги на банкетку и шевеля пальцами с давно не стриженными ногтями. В одной руке Крыгин держал широкий стакан, из которого время от времени прихлебывал соломенного цвета жидкость, во второй — пульт, с которого переключал каналы один за другим.
Если бы с ним не говорил уважительно столь высокопоставленный чиновник, если бы разговор не происходил в трехкомнатном люксе «Президент-отеля», если бы он пил самогон, а не «„Джонни Уокер“ голубая марка», его можно было бы принять за безработного забулдыгу. На самом деле Валентин Крыгин являлся креативным директором избирательных кампаний и личным имиджмейкером первого лица. Его нашли в Пензе, где он слыл «генератором идей», которые, как известно, в наше время никому не нужны, а потому влачил однообразную, тоскливую и бесперспективную жизнь безработного забулдыги.
Но из каждого правила есть исключения, одно из которых и вознесло Валентина на верхний этаж власти. Его забрали в столицу без всяких протекций, без «барашка в бумажке», и даже при нормальной сексуальной ориентации. И он оправдал ожидания, а потому задержался в Москве, пил элитный виски и не платил за дорогущий номер.
— Только все свежие идеи давным-давно потеряли свежесть, — меланхолично сказал он, продолжая щелкать кнопками в поисках чего-то интересного. — Можно, конечно, придумать заговор… ЦРУ, проплаченная оппозиция и все такое… Народ это любит.
— Не годится, — Сулимов подошел к окну и с высоты восьмого этажа смотрел на Москву-реку, на чешуйчатый купол храма Христа Спасителя, на бегущие по Большой Якиманке машины — некоторые из них, может быть, ехали как раз в Кремль. Хотя вряд ли: все такие машины Кирилл хорошо знал.
— Можно раскрыть подготовку покушения… Народ любит пострадавших. Или тех, кто мог пострадать…
— Не годится, — повторил Кирилл.
— Почему?
— Крупные выборные кампании начнутся не скоро. А то, что ты предлагаешь, — разовые акции. Пик интереса, потом он сглаживается, сходит на нет, и даже круги расходятся. Нужна идея долгосрочного проекта.
— Да понимаю я, понимаю… Только в голову ничего не приходит! — Крыгин потер виски, еще больше растрепав и без того лохматые волосы. — «В спорах рождается…» посмотреть не хочешь?
Сулимов подошел, глянул на экран, где крупным планом здоровался с публикой ухоженный и намакияженный Бабахов.
— Я этого идиота терпеть не могу!
Ведущий стал представлять участников передачи.
— А это что за чучело? — спросил Кирилл. — Карлика какого-то притащил… Циркач, что ли?
— Да, интересно! — Валентин отложил пульт в сторону.
Некоторое время они смотрели молча.
— Надо отдать должное, нагнетать обстановку он умеет! — негромко произнес Сулимов, когда карлик метнул нож, а Майский убежал из студии. — Думаю, все это разыграно…
Крыгин не ответил. Он буквально впился в экран. Даже недопитый стакан с виски отставил на журнальный столик.
— Нельзя говорить «лилипут», нельзя говорить «карлик», дылда! — орал на экране разъяренный Бруно, избивая ведущего. — Мы маленькие люди, но никто не смеет нас оскорблять!
— Ничего себе! — изумился Сулимов. — Это точно не заготовка! Алфей слишком себя любит, чтобы подставляться под кулаки!
Крыгин от души рассмеялся, зааплодировал.
— Ура! Вот это находка! Ай да молодец!
Сулимов вопросительно поднял бровь.
— Что ты так разошелся? Чем он тебя так обрадовал?
— Я не ему хлопаю, а себе! Это я молодец! Давай выпьем, Кирилл!
— Хватит пить! Твоя задача — выдать перспективную идею, а не пьянствовать!
— Есть идея, есть! Великая, свежая, беспроигрышная идея! Вот она!
Лучший имиджмейкер страны вытянул руку, указывая пальцем на огромный плазменный экран, на котором крупным планом застыло перекошенное злобой лицо бородатого карлика.
Линия семейных финансов
— Кто там?
Голос раздавался из переговорного устройства рядом с дверью.
— Это Леший. Я звонил утром, мы договаривались.
Лязгнули невидимые замки, дверь медленно распахнулась.
Барыга стоял один, в домашних трениках и каких-то смешных удмуртских тапках с загнутыми носами. Он совершенно облысел за эти годы, постарел, стерся как-то.
— Давненько здесь не бывал, — сказал Леший, входя и оглядывая прихожку. — Эх, молодость!.. Помнишь ту старинную серебряную сахарницу, в девяносто девятом? Отличная была вещь! А николаевские рубли, которые тебе Хорь схабарил? Помнишь Хоря?
