Фотография с прицелом (сборник) - Пронин Виктор Алексеевич

Так, может, пусть свершится возмездие?

Не зря мне привиделись охотничьи патроны, заряженные кабаньей картечью, нож из рессорной стали, заточенный до бритвенной остроты. Этакий вот бампер из танковой брони, приваренный к «жигуленку», слона сшибет, и никаких следов на нем не останется.

Надо срочно прятать ребят в камеры, не то судить будет некого. Добрые люди просто разорвут их на куски.

Точных сведений у меня нет, но в городе что-то зреет. Чует мое многострадальное сердце.

Срочно по камерам.

Их даже в общую помещать нельзя. Страшно подумать, что там с ними сделают.

Насильников в камерах не жалуют. Там праздник, когда появляется такой вот моральный урод. За решеткой суда ждать не будут.

Ох, ребята, признаваться вам надо, повинные писать.

А мне стоит сегодня же связаться с прокурором и с Шаландой. Пусть отлавливает и в одиночки сажает.

Не то молоток Евдокии Ивановны уже нынче в ход пойдет, с часу на час кровушкой обагрится.

Не зря у закрытых гробов, стоящих во дворе Евдокии Ивановны, уже полгорода толчется. Люди крови хотят.

А на гробах портреты девочек. Они как бы тоже в толпе, среди живых людей. Хорошо, что хоть черепа напоказ не выставили. А ведь кто-то предлагал это сделать, даже настаивал.

Но поставили портреты. Большие, красивые, под стеклом, в рамках. Тоже ведь работа. Отобрать снимки, заказать увеличение, оплатить. Тут настоящий оргкомитет нужен.

Да, Евдокия Ивановна, недооценил я тебя. И ведь открылась, дала знать, что есть ребята, готовые взять в руки и молоток, и нож из рессорной стали, и ружье с кабаньей картечью, сесть за руль «жигуленка» с бампером из танковой брони. После встречи с ним никто не поднимется.

А знаешь, Евдокия Ивановна, дорогая моя помощница и соратница, тебе тоже не мешало бы поберечь себя. Сгущаются тучи, Евдокия Ивановна, чует мое сердце, и над твоей седой головой. Засветилась ты, Евдокия Ивановна. Как бы чего не вышло».

Может быть, кому-то это покажется невозможным, но Пафнутьев по стуку в дверь действительно мог определить, по какому вопросу пришел этот человек. Приблизительно, конечно. Особенно точной его догадка оказывалась в тех случаях, если этот человек пришел не впервые. Если стучал Шаланда, Худолей или секретарша прокурора – тут все было просто. Знакомых посетителей, которые заглядывали к нему частенько, он просчитывал уверенно. Павел заранее мог сказать, по какому поводу скребется в дверь Худолей, зачем ломится Шаланда, какое настроение у секретарши.

Этот человек постучал негромко, но внятно и настойчиво. Пафнутьев ничего на это не ответил, промолчал.

Гость выждал несколько секунд, приоткрыл дверь, просунул в щель розовую физиономию и проговорил негромко, но уверенно:

– Разрешите?

– Входите.

– Ищу Пафнутьева.

– Уже нашли.

– Здравствуйте. Я от Евдокии Ивановны. Она сказала мне, что вы знакомы.

– С детства.

– Даже так! – обрадовался гость.

– Шутка, – с улыбкой сказал Пафнутьев.

– А, тогда ладно.

– Присаживайтесь. – Пафнутьев указал рукой на стул. – Слушаю вас внимательно. Как поживает Евдокия Ивановна? Что-то я давно ее не видел. Уже дня два или три.

– Вся в заботах, в хлопотах. Она очень переживает в связи с тем, что вам удалось установить убийц девочек.

– Но это мои заботы и хлопоты.

– Она все это приняла очень близко к сердцу.

– Передайте ей, пусть заглянет как-нибудь. У нас с ней всегда есть о чем поговорить. Да и она обычно с новостями приходит.

– Вот и я о том же. Она связалась с каким-то юристом. Тот убедил ее в том, что невозможно ничего доказать. Дескать, много времени прошло, все следы преступления исчезли, как говорится, растворились во мгле. Если преступники сами не признаются, то никто ничего доказать и не сможет. А вы как считаете?

– Так она что, взялась доказательства искать?

– В меру сил.

– Напрасно. Не ее это дело.

– Евдокия Ивановна сказала мне, что ей удалось помочь вам. Курточку с уликами доставила.

– Похоже, она не только вам об этой курточке рассказала?

– Возможно.

– А вы, простите, ей кем доводитесь?

– Доброжелатель.

– А зовут вас как?

– Ваня, – помолчав, ответил гость.

– А по батюшке?

– Николаевич.

– А сколько вам лет, Иван Николаевич?

– Скоро тридцать.

– Так вы со Светой почти ровесники?

– Почти.

– У вас с ней что-то было?

– Так, почти ничего. Не успели мы.

– Руки чешутся?

– Все десять лет чешутся.

– Молоток на подоконнике у Евдокии Ивановны видели?

– Я его и подгонял.

– Хорошая работа. Правда, ржавчина небольшая появилась.

– Долго без употребления лежал. Но ржавчина ничему не мешает.

– Мешает, – поправил его Пафнутьев. – Следы оставляет.

– Учту, спасибо, – сказал Иван Николаевич.

– Вот и поговорили. – Пафнутьев тяжко вздохнул.

– Так что мне передать Евдокии Ивановне? Верить тому юристу или послать подальше? Ведь он бывает у Евдокии Ивановны, заглядывает к ней время от времени. Может, на гонорар надеется? Уж больно плюгавенький мужичок тот, который юристом себя называет.

– Уж если заглядывает и продолжает на своем настаивать, то гоните его. Под зад коленом и вслед поленом.

– Хороший совет! – Иван Николаевич усмехнулся. – Надо запомнить. В жизни может очень даже пригодиться.

– Только я могу знать, доказуемо ли их преступление или нет! Больше никто. Потом судья будет решать, а здесь, в этом кабинете, на данном этапе следствия!.. Ты меня понял, да?

– А сейчас убийцы на свободе? Под подпиской о невыезде? Так это у вас принято?

– Нет, у нас принято совсем не так. – Голос Пафнутьева приобрел металлическое звучание. – Со вчерашнего вечера все они сидят в одиночках. Еле уговорил Шаланду – каких-то бумаг ему не хватало. И знаешь, какой довод подействовал? Молоток на подоконнике у Евдокии Ивановны. Я сказал ему, что если не спрячем, то люди сами с ними разберутся. «Так это же будет самосуд!» – ужаснулся Шаланда. И камеры-одиночки нашлись тут же.

– Так это вы их от суда людского упрятали!

– Да им и так по двадцатке светит! Чего тебе-то переживать?

– Не верю! Пойдут восторженные характеристики с мест работы, жены все в больницах окажутся, у детишек тут же обнаружится что-то неизлечимое. Отработанная система! Через год пивком будут лакомиться на проспекте.

– Чушь несешь, – негромко проговорил Пафнутьев. – Полную фигню.

– Будем посмотреть, – проговорил гость. – Время покажет.

– Передавайте привет Евдокии Ивановне. Нам с ней есть о чем поговорить.

– Так я пошел?

– Будут новости, заходите. – Пафнутьев все никак не мог остановиться на чем-то одном, выбрать, обращаться к гостю на «ты» или все-таки на «вы».

– Будут. Обещаю.

– Тогда тем более заходи.

– До скорой встречи, уважаемый Павел Николаевич.

– Будь здоров!

«Вот и ушел странный человек, который назвался Ваней. Он якобы знаком с Евдокией Ивановной, вокруг которой вьется-вертится еще один странный человек, который называет себя юристом и берется предсказывать исход судебного процесса.

Какой вывод напрашивается из всего этого, дражайший мой Павел Николаевич? Ты узнал что-нибудь новенькое? Нет, Паша, ничего ты не узнал. Что-нибудь выпытал у тебя этот нежданный гость? Вряд ли. Ничего он не выпытал. Похвастался, что знает о белой курточке без пуговицы, и был таков.

Так чего же он все-таки хотел?

На этот вопрос может ответить только один человек. Зовут его Евдокия Ивановна.

Ну так что, Евдокия Ивановна, золотая вы моя. Надо бы нам с вами повидаться. И не тогда, когда вам этого захочется, когда у вас созреют вопросы, недоумения, нетерпения. Ведь у вас есть телефон, а у меня – его номер».

Павел тут же набрал этот самый номер и проговорил:

– Евдокия Ивановна? Здравствуйте! Пафнутьев на проводе. Я сейчас еду к вам.