Светлана Алешина - Из огня да в полымя
Мы решили двигаться помедленнее, тем более что нужно было перепрыгивать и обходить горящие ветки и даже целые островки горящих деревьев, где огонь уже спустился на нижний ярус и грозил двинуться по горизонтали. Тогда – прощайте надежды на спасение… Если внизу лес окажется тоже достаточно сухим, нам с Гирей от огня не убежать… Пламя в сухом лесу – лучший спринтер… Мы шли навстречу пожару. Если нам удастся добраться до реки раньше, чем огонь переберется через реку, у нас есть шанс на спасение… Если нет… Впрочем, стоит ли об этом думать?..
Как объяснил Гиря, до реки от лагеря – примерно с километр… Когда мы преодолели это расстояние, нас было уже около двадцати человек. Заключенные блуждали по лесу, не зная, куда идти, чтобы спастись от пожара… За нас с Гирей хватались как за соломинку.
Кто-то сразу же бежал в сторону, прочь от огня, но тут же напарывался на выстрелы охраны и, вероятно, опергрупп ФСБ, которые перекрыли лагерь со всех сторон, кроме той, что была обращена к огню.
Заключенные – народ сообразительный, особенно когда речь идет о жизни и смерти. Достаточно было двоим-троим из них попасть в ловушку, которую устроил им Кузин на флангах, как они тут же поняли, что этот путь для них закрыт точно так же, как и лагерные ворота…
Нехотя, словно в пасть чудовищу, они двигались небольшими группами навстречу пожару и, встречая нас, обрадованно ухватывались за возможность переложить решение проблемы своего спасения на чужие плечи. Гиря доказал им свое право на роль лидера, который думает и принимает решение за них…
Я же, вероятно, так и осталась для них фигурой непонятной… Но раз я была рядом с Гирей, вопрос о моем присутствии не возникал в их головах, занятых пока одной мыслью – как выжить?..
Когда уйдет опасность для жизни, тогда, может быть, вернутся и сомнения на мой счет. А пока – вперед, за тем, кто укажет дорогу к спасению. Мы с Гирей таким образом превратились в предводителей отряда из трех-четырех десятков фактически сбежавших из лагеря людей в телогрейках, обожженных и измученных, похожих то ли на трубочистов, то ли на чертей, только что вылезших из ада…
Да и сама я, наверное, выглядела ничуть не лучше всех остальных. Хорошо, что под рукой не было ни одного зеркала. Не люблю видеть себя в зеркале, когда я плохо выгляжу… Но иногда я перехватывала на себе взгляды Гири и замечала в его глазах огонек не то иронии, не то какого-то мрачного веселья. Могу представить, на кого я была теперь похожа…
Река возникла перед нами неожиданно, когда я уже перестала надеяться, что мы сумеем ее отыскать. Дело в том, что чем дальше мы двигались на север, чем сильнее углублялись в очаг пожара, тем труднее нам стало ориентироваться… Мы находились фактически внутри лесного пожара. Лес вокруг нас горел, и спасало нас пока лишь то, что нижний ярус леса плохо поддавался огню. Прежде чем загореться, ему нужно было подсохнуть. Но все чаще на пути возникали горящие участки леса, где огонь стоял сплошной стеной, не оставляя возможности проскочить мимо…
Приходилось отступать и искать обходной путь. Я начала думать, что во время этих поворотов и возвращений мы сбились с направления и идем не навстречу пожару, а вдоль его фронта. Так у нас не было никакой надежды обмануть огонь. Рано или поздно он до нас доберется…
Но вот Гиря вскочил на какой-то пригорок и радостно закричал:
– Вот она, чертова Еланка!
Пригорок оказался берегом реки. Впрочем, рекой ее можно было назвать лишь при достаточно развитом воображении. Еланка представляла собой небольшой лесной ручей, заросший по берегам кустами и невысокими деревьями. Высокие стояли чуть в стороне, и кроны их когда-то смыкались над ручьем, пряча его от солнца. Теперь пожар съел верхушки высоких деревьев, а кусты и кроны подлеска уже подвяли и вот-вот готовы были вспыхнуть…
Воздух накалялся с каждой минутой. Если бы мы не нашли эту речушку еще минут тридцать-сорок, можно было бы поставить крест на нашем мероприятии. Огонь уже местами перешел через ручей и распространялся теперь вдоль него. Мы выскочили фактически на один из последних не загоревшихся еще участков…
Мы с Гирей первыми бросились в воду, и нахлынувшая было радость едва не уступила место разочарованию – воды в ручье было чуть выше колена… Воздух же был уже настолько горячим, что у меня шевельнулась опасливая мысль – не закипит ли вода в этой чертовой Еланке и не сваримся ли мы в ней заживо…
Но, секунду поразмыслив над процессом закипания чайника, я пришла к выводу, что это нам не грозит, и немного успокоилась… В самом деле – если вода будет нагреваться все сильнее, процесс теплоотдачи тоже должен усиливаться и тепло будет уходить в почву через поверхность дна. Чтобы вода закипела, нужно, чтобы температура дна тоже равнялась ста градусам. Это показалось мне совершенно нереальным…
Я с наслаждением погружала обожженное лицо в теплую воду реки и ощущала облегчение. Ожоги болели не так сильно, но выныривать было мучением. Горячий воздух набрасывался на мое лицо и впивался в него раскаленными зубами. Ужас как больно!..
«Почему я не рыба? – подумала я, завидуя обитателям морских просторов. – В океане никогда не бывает пожаров…»
За короткие мгновения, на которые я показывалась из воды, чтобы глотнуть воздуха, я замечала, как над поверхностью воды приподнимаются и вновь ныряют фигуры в мокрых телогрейках… Мы плескались в ручье, словно стая лососей на мелководье. Гирю я потеряла из виду и не могла бы его уже узнать среди этих бесформенных мокрых фигур, растянувшихся вдоль ручья метров на двести…
Я слышала, как рядом со мной фыркали, ныряя точно так же, как и я, несколько человек, но не могла различить ни одного из них. Едва мелькнет, падая в воду плашмя, втягивающая в себя воздух фигура, и только волны на поверхности ручья расходятся в стороны…
Когда я вынырнула в очередной раз, то сразу поняла, что наступает кульминационный момент. Кусты на берегу загорелись, и пламя уже пожирало тонкие ветки, от которых шел белый едкий дым.
Дым стлался по поверхности, и, глотая воздух, я почувствовала, какой он стал горький и удушливый. Приступ кашля схватил меня под водой, и я вынырнула, не обращая внимания на навалившийся на меня раскаленный воздух. Мои волосы не загорались, наверное, лишь потому, что были мокрыми. Но через несколько секунд от них пошел пар, и мне пришлось, так и не успев откашляться, снова окунуться в воду ручья с головой…
И так же срочно вынырнуть, потому что кашель раздирал легкие, а дыма становилось все больше, и с каждым новым глотком воздуха положение мое ухудшалось… Мне нужно было отдышаться, но жар не давал подняться выше от поверхности воды, где было полно дыма, а кашель не позволял хоть чуть-чуть подольше задержаться под водой, чтобы переждать пик пожара.
Я выглянула из воды снова и тут увидела на берегу, как раз напротив меня, картину, которая заставила просто забыть про кашель и даже меньше обращать внимания на жар от пламени…
На берегу ручья, на том самом месте, откуда я прыгнула в воду, стоял Профессор, держа на уровне груди радиатор и собираясь прыгнуть в воду. Если он это сделает, то угодит прямо на меня… Я успела увидеть, что верх его телогрейки горит, волос на голове нет, а очки он, наверное, потерял, когда бежал с тяжеленным чугунным радиатором через горящий лес.
Я не успела даже вспомнить о способностях организма, которые мобилизуются в экстремальной ситуации. Я вскочила на ноги и, мгновенно стащив с себя мокрую и очень тяжелую телогрейку, бросила ее навстречу падающему на меня Профессору…
Вероятно, это меня и спасло от удара раскаленным радиатором, который он держал обеими руками. Телогрейка облепила этот кусок чугуна, и я почувствовала, падая в воду, как на меня сверху наваливается неимоверная тяжесть… Вода слегка погасила силу удара, но мое положение это облегчило весьма незначительно.
Профессор со своей железякой упал на меня, придавив ко дну. Голова моя оказалась свободна, но поднять ее над водой я уже не могла. На мне лежал и приходил в себя в воде Профессор.
«Забавно утонуть в ручье во время лесного пожара… – подумала я совершенно спокойно. – Все у меня не как у людей. Даже сгореть в этом пекле не удалось. Утонуть во время пожара – смех просто…»
Вдруг без всякого перехода меня охватила ярость. Ноги были прижаты тяжелым телом Профессора, но руки оставались свободными. Я нащупала его голову, которая лежала где-то на уровне моего живота, и, вцепившись пальцами в его челюсти, начала разжимать ему рот… Хлебнув воды, он непременно поднимется, тогда и я смогу освободиться… Надо заставить его поскорее подняться.
До сих пор не могу понять, как мне это удалось… Я, конечно, знала, что в крайних случаях в человеке включается какой-то мобилизационный механизм, и он совершает такое, чего никогда бы не смог совершить в спокойной обстановке, без угрозы для его жизни. Я сама приводила во введении к своей диссертации описанные уже в психологической литературе случаи, когда преследуемому человеку удавалось перепрыгнуть четырехметровый забор без каких-либо приспособлений, как люди обгоняли автомобили и поднимали тяжести, в сотни раз превышающие вес их тела…
