Вера Коркина - Умный, наглый, сомоуверенный
Гонец вернулся к обеду с плохими вестями. Ира с Юлей выехали позавчера утром, часов в восемь. Авилов чертыхнулся, отправил Гонца за Комаром и стал размышлять, не заявить ли в милицию. Но не поминай черта к ночи… Вечером раздался междугородный звонок, и знакомый голос произнес в трубку:
— Полковник Миронов. Мне Ирину.
— Ее сейчас нет.
— С кем я разговариваю?
— Авилов моя фамилия, Юрий Максимыч.
— Не забыл. Ирина где, Саша? Три дня не звонит, этот телефон дала на крайний случай. Девчонки волнуются, мы тоже.
— Позавчера уехала к тете Нюре на дачу. Не звонила. Я ногу сломал, сам поехать не могу.
— Запиши рабочий. Если будут известия, брякни. У вас там что? Живете что ли вместе?
— Сложно сказать. Не телефонный разговор…
Бестия полковник. Все учуял. Родная милиция нас бережет.
Когда появился Комар, Авилов сообщил, что нужен Левша — живым или мертвым.
— Что по деньгам? — только и спросил Комар. Пушкин даже цыкнул, хотя Комару-то что… Не он же с Левшой семь лет оттрубил.
Когда съехала Юля, тетке Нюре совсем край пришел. При Юле Петрович так-то уж к ней не вязался, вроде стеснялся или даже побаивался косых взглядов. А Юля глазами на него сверкала — будь здоров! Сразу не понравился, как увидела, будто чуяла неладное. Но после отъезда пристал с ножом к горлу — подписывай, иначе племянника посажу. Компромат выискал, мол. Она бросилась звонить Сашке — а тот что, безногий, говорит, не смей подписывать, я его прищучу, как только встану. Но Петровичу про ноги было известно или нет, только он очень торопился и грозил, что если не по-хорошему, так по-плохому, ты, мол, все равно подпишешь, потому что рыло в пуху, все знала, преступления покрывала и плодами пользовалась. И так все тянулось и тянулось, пока он в результате ее не запер. Сделал замок в дальней комнате, на задах — кричи не докричишься, соседям объявил, что в город уехала, и посадил на хлеб и воду. А не подпишешь, говорил, сдохнешь, я с твоим паспортом зарегистрируюсь с другой. И по суду унаследую.
Так она три дня уже сидела, и конца было не видать. От нервов чирьи пошли, но тут ночью, раз — стук, бряк, под окном шорох близко, тетка Нюра давай голосить — спасите, мол, запер, а это на-ка тебе, Юлька. Юлька ее отперла тихонько и устроила побег. И не в квартиру они бежали, и даже не к Сашке, а к барыне с диковинным именем, которая их приютила. Вид у Юльки был вовсе ободранный, но дух боевой. Пили они с рыжей старой барыней винцо и обнимались. И плакали, и утешались, и музыку та пилила, и собака аж им подпевала. Балаган, да и только.
На другой день барыня Юльку замалевала, нарядила в полный камуфляж, и та куда-то отправилась. Вернулась успокоенная, краску отмыла, продуктов принесла и сызнова понеслось — вино пить, музыку пилить и собаку мучить звуками. Так каждый день, так что тетка Нюра даже и обвыклась. Хоть и беспокоилась за дачу и имущество, а все ж не в кутузке. Юлька сказала, что у Сашки была, и на Петровича управа найдется, надо только потерпеть из-за ног.
После «ксеранутых» документов домработница у Авилова из доверия вышла. Явилась она таким пугалом, что он, открывая дверь, не узнал ее, но, когда узнал, обрадовался. Историю последних событий она выпалила за пять минут.
Утром, когда они отправились в город, сломалась машина. Подъехала иномарка, предложили довезти. Ира уперлась — ни за что. Амбал здоровый, вида жуткого, загреб их насильно, как щенков, и защелкнул двери. Съехали с шоссе в заброшенную деревню, где он их позапирал поодиночке, а на какой-то там по счету день Юля расковыряла старые доски и сбежала. Плутала долго, но пришла в Березняки, где нашла пустой дом, а тетку Нюру в плену.
— Чего амбал добивался?
— От мадам я не в курсе чего, а от меня известно. Натерпелась насилия. Планида такая, — вздохнула домработница и заметила, что Лео перекосился в лице и заметно позеленел. — Выглядит он — жуть. Левой рукой все делает. А машина бордовая.
Авилов сел вызванивать Комара. У того новостей не было — Левша пропал бесследно.
— Есть два места, где он появится обязательно. Больница, там операция у Хрипуна, и кладбище, там похоронили мать, давай. — Он еще поколебался и набрал номер полковника Миронова.
— Ира пропала, — сказал он и услыхал в ответ трехэтажный мат.
Отдохнув, полковник выспросил подробности. Подробности оказались скудными. Если щадить отцовские чувства, то рассказать было нечего, кроме «куда», «зачем» и «когда».
Левша видел, как Ира выскочила из дома Пушкина с тяжелой сумкой. Вначале шла быстро, нервничала. Потом остановилась, вытащила из кармана плаща блеснувший на солнце предмет, повертела и нерешительно двинулась назад. Он развернулся, поехал за ней, и, когда она забежала в подъезд, его осенило, что это. Он рванулся следом, но она уже уехала на лифте. Он побежал вверх, перепрыгивая через три ступени, но она в это время позвонила в дверь. Дверь долго не открывали, и у него мелькнула мысль, что он успеет прихватить обоих. Но было нельзя — дневное время, много глаз, ушей.
Он вернулся в машину, раздумывая, как быть дальше, но Ира вышла, отправилась на стоянку и выехала за город. Он ехал за ней какое-то время, а потом отстал. Он знал, куда она едет, можно было не спешить и приготовиться как следует. Имея на руках такую карту, можно влиять на события. Понятно было, что она для Пушкина не шалава. Он и сам был не прочь завести такую.
Убрать Пушкина из дела руки чесались давно, но что это чревато такими последствиями, Левша не рассчитал. Он делал все в одиночку, без Левы. Не потому, что не доверял, но оберегая от последствий. С Митяйкой, которого он спровоцировал на скандал в казино, оказалось просто. Заведешь парня — завод исправно действует шесть часов. Отматерил — и готово. Но в его планы не входило получить в ответ труп, Митяйка был мастер на все руки.
Магнитофон и коробку вице-губернаторской жены он сделал сам, подразумевая неприятности для Пушкина. Не последовало ничего ни с той, ни с другой стороны, хотя и на афганцев, и на ментов он возлагал надежды. «Блюдо с начинкой» в «Старом рояле» он тоже готовил в одиночку. Сергей правильно «отвел» Пушкина, но табачник напугался и теперь просит много. Голубые все себе на уме, скользкие, за базар не отвечают, не платить — рискованно, заплатить — еще хуже.
Прыткий господин Авилов, прыткий. Приехал в больницу, посидел две минуты у Левы, тут же дела порешал, позаигрывал с Катей. Ответишь ты за свою прыть. Оставить его нищим, других интересов, кроме денег, тут не водилось. Вот когда он будет ездить на троллейбусе, Левша будет доволен.
Он усмехнулся, вспомнив подарок вице-губернаторши. В коробке все пачки денег были разложены по конвертам и подписаны: за билеты в Лондон — отдельно, за путевки в Грецию детям и бабушке — отдельно, и главное — недурная сумма за дачку. Дама решила все объехать за один день. Умно, ничего не скажешь.
Левша прошел в комнату дежурного в автомастерской, зажег настольную лампу, налил из чайника холодного крепкого чаю без сахара, выпил его с круассаном, прилег на диван и открыл роман «Финансист».
План свой он осуществил элементарно просто. Ночью во дворе поковырялся в двигателе, а потом поджидал у шоссе. Его напрягло, что Ира была не одна, но в заброшенной деревеньке удалось разместить обеих — и востроглазую телку тоже.
Ира его возбуждала, но он еще не решил окончательно, насмерть у него дуэль с Пушкиным или нет. После того как выяснилось, что к Леве Пушкин не причастен, Левша слегка отмяк. Вопрос, отошел ли Пушкин? С одной стороны, тот был равнодушнее многих и спускал на тормозах недопустимое. А с другой — заедался до остервенения на пустяк. Терпеть психа было тяжело, но Левша до поры терпел. Пока не обнаружил, что Пушкин вложился в производство. Тогда Яков повел свою игру, и Ира в ней пригодится.
Левша привез в пустой дом топчан, соорудил стол из пня и доски, открыл банку со шпротами, нарезал хлеб и помидоры, готовясь к разговору, но у пленницы вдруг вспыхнули глаза, и она, схватив банку, швырнула прямо ему в голову. Масло потекло по лицу и куртке.
— Ну и сука, — растерялся Левша.
— Подонок, — ответила та.
— Ладно. Я забираю еду.
— Забирай.
Левша смахнул еду на землю и старательно растоптал. Подобрал банку, где оставалась еще пара рыбешек и немного масла, и швырнул в Иру. На ее плаще тоже образовалось жирное пятно. Она опустила глаза, поняв, что церемониться с ней не будут.
— Девочка, — немного помолчав, спросил Левша, — ты кем хочешь быть, когда вырастешь? Верни-ка мой портсигар. — Он протянул руку.
— У меня его нет.
— Потеряла? Двойка. Очень плохо. Вещь дорогая. Фамильная ценность.
Ира наконец начала соображать, что к чему.
— Я его оставила. В одном месте.
— И место это плохое, и по хозяину тюрьма плачет. Но лично вы, вы лично, — подчеркнул Левша, — меня не раздражаете. Совсем другой человек меня раздражает, а вы нет, вы мне просто путаетесь под ногами, и я вас изолировал. На время.
