Robert van Gulik - Убийство в лабиринте
Десятник Хун выслушивал это беспечное заявление со все возрастающим бешенством; наконец, не выдержав, он вскочил и воскликнул:
– Ваша честь, дерзость этого пса становится невыносимой!
Судья Ди поднял руку, и улыбка тронула уголки его губ:
– Господин У и я прекрасно понимаем друг друга, десятник! Лично я нахожу его речи весьма занятными!
Когда Хун сел, судья продолжил:
– Вы совершенно правы, мой друг. Поэтому позвольте мне быть с вами столь же откровенным: скажите, почему вы, сын известного командующего из военного ведомства, поселились в одиночестве в этом полузабытом месте?
У бросил взгляд на свои картины, развешанные по стенам.
– Пять лет назад, – отвечал он, – я сдал экзамен на звание сюцая. К огорчению моего отца, сразу после того я решил прервать учебу и заняться живописью. Я учился у двух прославленных мастеров в столице, но остался недоволен их стилем. Два года назад я случайно встретился с монахом, приехавшим из Хотана, царства на дальнем Западе, данника Поднебесной. Этот монах познакомил меня со своим стилем, красочным и полным жизни. Я понял, что нашим художникам следует изучить эту манеру, чтобы избавиться от мертвечины, присущей искусству Поднебесной. Я решил стать первопроходцем и отправиться в Хотан.
– Лично я, – сухо заметил судья, – полностью удовлетворен состоянием искусства в Поднебесной и сомневаюсь, что варвары могли бы нас чему-то научить. Однако я не считаю себя знатоком в этом вопросе. Продолжайте!
– Я попросил денег на дорогу у моего почтенного отца, – продолжал У. – Он дал их мне, в надежде на то, что это просто юношеская прихоть и в один прекрасный день я вернусь примерным молодым чиновником. Вам известно, что вплоть до недавнего времени путь в западные царства лежал через Ланьфан, – вот почему прибыл я сюда. И тут-то я выяснил, что теперь все пользуются северной дорогой, ибо в настоящее время равнины к западу от города обитаемы только кочевыми уйгурами – народом, незнакомым ни с искусством, ни с культурой.
– Если это так, – перебил его судья Ди, – то почему вы не отправились на север, чтобы продолжать путешествие?
Юноша улыбнулся.
– Попробую объяснить, сударь. Знайте, что я очень ленив и к тому же – человек настроения. Невесть почему, мне вдруг очень понравилось это местечко, и я подумал, что стоит пожить здесь и поработать. Кроме того, мне очень приглянулось само жилье. Я обожаю вино, и большая удача, когда им торгуют прямо у тебя в доме! Этот продавец обладает сверхъестественным чутьем на доброе вино, а погреб его выдержит сравнение с лучшими погребами столицы. Вот поэтому я здесь и остался.
Судья ничего не сказал на это заявление. Он задал следующий вопрос:
– Где вы были прошлой ночью, скажем, с первой до третьей ночной стражи?
– Здесь! – не задумываясь, ответил юноша.
– Есть ли у вас свидетели, которые могут это подтвердить?
У грустно покачал головой.
– Нет, – ответствовал он. – Я же не знал, что генерала убьют в эту ночь!
Судья Ди подошел к лестнице и окликнул лавочника.
Когда круглое лицо последнего появилось внизу, судья спросил его:
– Помогите нам разрешить дружеский спор: не заметили ли вы, куда и когда выходил мастер У прошлой ночью?
Лавочник почесал голову и сказал с ухмылкой:
– Извините, сударь, но никак не припомню. Прошлой ночью здесь столько народу шастало, что я толком и не скажу, выходил ли куда-нибудь мастер У или нет.
Судья Ди кивнул, слегка потеребил бороду и сказал, обращаясь к юноше:
– Сюцай Дин утверждает, что вы наняли соглядатаев, которые следили за его усадьбой!
У расхохотался.
– Какая бесстыдная ложь! – воскликнул он. – Я тщательным образом избегал этого недостойного генерала. Я бы и медяка ломаного не заплатил за то, чтобы узнать, что он делает!
– В чем, – спросил судья Ди, – ваш отец обвинял генерала Дина?
Лицо У сразу приняло серьезное выражение.
– Старый мерзавец, – начал он с горечью в голосе, – пожертвовал жизнью целого батальона императорской армии; восемьсот солдат положил, чтобы самому выпутаться из затруднительной ситуации. Варвары порубили их на мелкие куски. Генералу Дину не сносить головы, если бы не возникшие в то же самое время волнения в войсках. Дело решили замять, дабы не давать солдатам повода для еще большего возмущения. Генерал отделался тем, что его лишь заставили уйти в отставку.
Судья Ди не сказал на эту речь ничего.
Он подошел к стене и стал рассматривать картины У, на которых были изображены сплошь буддийские святые и божества. Богиня Гуан Инь удавалась художнику особенно хорошо: иногда она была нарисована одна, иногда среди группы окружающих ее божеств.
Судья повернулся.
– Позвольте мне завершить откровенную беседу откровенными словами, – сказал он. – Ваш так называемый новый стиль не показался мне каким-то шагом вперед. Впрочем, возможно, к нему просто следует привыкнуть. Если бы вы дали мне одну из ваших картин, я смог бы получше рассмотреть ее на досуге.
У с сомнением посмотрел на судью. После минутного колебания он снял со стены средней величины картину, изображавшую богиню Гуан Инь в окружении четырех других божеств. Развернув ее на столе, У взял свою печать – кусок белой яшмы с искусной резьбой, лежавшую на крошечной подставке из черного дерева. Приложив печать к подушечке с киноварью, он поставил ее в уголке картины. Отпечаток представлял собой древнее начертание иероглифа «Фэн» – имя живописца. Затем У свернул картину и вручил ее судье.
– Итак, я арестован? – спросил он.
– Похоже, вас тяготит какое-то чувство вины, – сухо заметил судья. – Нет, вы не арестованы, но вы не имеете права покидать дом до моего распоряжения. До свидания, и спасибо вам за картину!
Судья Ди сделал знак десятнику Хуну. Они спустились вниз по лестнице. У поклонился на прощание, но не стал провожать посетителей до двери.
Когда судья и Хун вышли на улицу, десятник не выдержал и взорвался:
– Этот дерзкий невежа заговорил бы по-другому, если бы он лежал перед помостом с пальцами в тисках!
Судья улыбнулся.
– У, несмотря на свою молодость, весьма умен, – бросил он. – Но все же он уже сделал одну очень грубую ошибку.
Дао Гань и Цзяо Дай поджидали судью в его кабинете.
Они провели всю вторую половину дня в усадьбе Цзяня, расследуя несколько случаев вымогательства. Дао Гань рассказал, что нашел подтверждения сделанному Лю Вань-фаном в суде заявлению, что Цзянь Моу руководил большинством дел лично, в то время как оба советника только подобострастно поддакивали ему.
Затем судья Ди выпил принесенную Хуном чашку чаю, развернул картину У и сказал:
– Итак, займемся немного живописью! Дао Гань, повесь картину на стену возле пейзажа, написанного наместником Да!
Судья откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать обе картины.
– В этих двух картинах, – произнес он наконец, – содержится ключ к завещанию наместника и убийству генерала Дина!
Десятник Хун, Дао Гань и Цзяо Дай повернули скамейки и уселись так, чтобы тоже видеть картину. Ма Жун вошел и застыл в изумлении, потрясенный необычным зрелищем.
– Садись, Ма Жун, – повелел судья, – и включайся в круг ценителей искусства.
Внезапно Дао Гань встал и подошел к пейзажу наместника; пристально вглядевшись в него, он покачал головой.
– На какой-то миг, – сказал он, – мне показалось, что надпись очень маленькими иероглифами могла быть спрятана между листьями деревьев или очертаниями скал. Но мне не удалось ничего обнаружить!
Судья Ди в задумчивости теребил бакенбарды.
– Прошлым вечером, – молвил он, – я несколько часов размышлял над этим пейзажем и рано утром снова обследовал его цунь за цунем. Вынужден признаться, что эта картина озадачивает меня.
Дао Гань пригладил встопорщенные усы и спросил:
– Вы не допускаете, ваша честь, что между картиной и основой, на которой она натянута, вклеен лист бумаги?
– Эту возможность я тоже обдумывал, – сказал судья, – и потому исследовал картину под ярким светом. Если бы под ней был вклеен лист бумаги, я бы заметил его.
– Когда я жил в Кантоне, – сказал Дао Гань, – я изучал искусство изготовления расписных свитков. Если нужно, я могу полностью отделить полотно и изучить ту часть, которая скрыта парчовой рамкой. Кроме того, можно удостовериться, являются ли цельными деревянные валики на концах свитка. Старый наместник вполне мог сделать их полыми и вложить внутрь туго скатанный лист бумаги.
– Если после этого вы сможете вернуть свитку исходный вид, – ответил судья, – то стоит попытаться. Хотя, на мой вкус, идея такого тайника слишком примитивна для блестящего ума наместника. Но мы не можем упускать ни малейшей возможности разрешить эту загадку. Что же касается буддийской иконы нашего друга У, то тут дело обстоит совершенно иначе. Ключ, содержащийся в ней, очевиден всякому.
