Даниэль Клугер - Побег из «Школы искусств»
«Ерунда, – подумал он. – Как они могут догадаться? Я бы и сам ни за что не догадался». И потом – Виктор вовсе не был уверен в истинности догадки.
«К черту, – решил он. – А если бы я вообще не заглянул в письмо? И бояться особенно нечего – слава Богу, уголовный розыск ведет расследование. Значит, государство, в лице капитана Синицына, меня сейчас защищает и оберегает. А из этого следует… – он задрал голову, посмотрел на окна Натальиной квартиры. – А из этого следует, что я должен отправляться к Володе и рассказать ему о своей догадке. Скорее всего, он меня высмеет. Ну и ладно». Он решительно настроился на встречу с Синицыным и был несказанно удивлен, обнаружив себя стоящим перед ячейкой автоматической камеры хранения.
20
Виктор и сам толком не знал, чего ожидал. Пока он неторопливо пересекал привокзальную площадь, в голове его всплывали самые невероятные предположения: то чертежи атомной бомбы, украденные Бог знает где покойным Семеном Израилевичем. Или, например, двадцать килограммов наркотиков из Малайзии (черт его знает, почему именно оттуда). «Ага, – одернул он сам себя, – карта капитана Флинта. Серебро в слитках, свирепый попугай, йо-хо-хо и бутылка рому…» А больше всего заботило: хватит ли денег, чтобы оплатить хранение. Никакой уверенности в том, что покойник знал, когда именно востребуется его посылка, у Черноусова не было.
И уж конечно не могло ему прийти в голову, что в автоматической камере окажутся всего-навсего три безобидные странички, отпечатанные на плохой машинке и скрепленные обычной канцелярской скрепкой. Черноусов испытал жесточайшее разочарование – настолько сильное, что даже не порадовался верности своей расшифровки.
Теперь эти странички лежали на столе в его квартире, а он сидел, пытаясь понять, что же это может означать.
Нечто вроде каталога каких-то картин. Такой простенький список: художник, название, размеры картины, материал. Например, «Рембрандт ван Рейн. Возвращение Иеффая. 124 х 65, холст, масло.» Или: «Ван Хальс. Портрет молодого человека в черном. 140 х 72, холст, масло». И так далее. Всего тридцать два пункта. Черноусов не был искусствоведом или страстным любителем живописи. Единственным более или менее известным ему названием в списке оказалась картина Тициана «Гомер и его герои». И то потому, что копию ее видел в мастерской у Жени Маевского. Обо всем прочем он мог сказать лишь, что это сплошная классика и что таких знаменитых картин как, например «Джоконда» или «Сикстинская мадонна», известных даже неучам вроде советского корреспондента, в каталоге не было. Вверху значилось: «Государственный художественный музей им. К.Брюллова, с. Покровское, февраль 1980 года. Закрытое хранилище.» Лиловая печать с той же надписью по окружности. Чья-то официальная неразборчивая подпись-закорючка. Дата: «Составлено 19 февраля 1980 года». Шесть лет назад. Никак не верилось, чтобы из-за вот этих трех страничек убивали людей…
До самого последнего момента Черноусов смутно подозревал нечто невероятное. Скорее всего, во нем говорила чисто журналистская жажда сенсации.
Записи покойного Левина уже не казались ему единственным шансом уцелеть. Несолидно выглядели. Хотя… может быть, это шифровка? Алекс – Юстасу, здравствуйте, дружище Штирлиц…
И кем, в таком случае, является Светлана Василенко? Связником? А ее папаша – резидент? А картежник Леня – Джеймс Бонд, агент с правом на убийство? А водитель-похититель – герой-контрразведчик майор Пронин?
Впрочем, скорее наоборот. Герой-контрразведчик – это картежник Леня. А Джеймс Бонд – водитель желтых «жигулей». С правом на убийство… Виктор вспомнил обманчиво-равнодушный взгляд похитителя, бесстрастные смуглые физиономии его помощников и почувствовал, как предательский холодок пробежал между лопаток.
– Что же это они: в собственной стране – и такими методами?… – пробормотал он. Скорее для того, чтобы звуками собственного голоса немного самого себя успокоить. Не удалось. Виктор понял это и неожиданно разозлился. – Ладно, – громко сказал он. – Кто они все такие, в конце концов неважно. А вот кем оказался я во всей этой истории? – он в очередной раз просмотрел листочки Левина и тяжело вздохнул. Ответ на последний вопрос напрашивался сам собой и не устраивал Виктора никак – хотя бы по причине однозначной констатации сомнительного уровня его умственных способностей.
– С-суки… – сказал он. – Такое впечатление, что меня опять кто-то оставил в дураках. Может быть, покойник. Может быть, товарищ Василенко. Интересно, кто из них больше подходит на роль афериста?
За окном стемнело, еще один день подошел к концу. Черноусов протянул руку к телефону. По набранному номеру не отвечали довольно долго. Наконец, раздался щелчок, и женский голос произнес:
– Алло?
– Простите, – сказал Виктор, оправившись от секундного замешательства – ему почему-то казалось, что трубку возьмет хозяин, – мне нужно поговорить с Григорием Николаевичем.
– А кто спрашивает? – настороженно спросила женщина.
– Мне очень нужно поговорить с Григорием Николаевичем, – настойчиво повторил он, игнорируя ее вопрос.
– Его нет дома.
– А когда будет? – спросил Черноусов.
– Наверное, через недельку. Он уехал в командировку. Три дня назад. Может быть, что-нибудь передать? – спросила она.
– Простите… – снова промямлил он. Мучительно трудно было подбирать слова. – Я… – Виктор замолчал.
На другом конце провода чуть встревожено спросили:
– Алло, что вы хотели? Вы слушаете?
– Слушаю, слушаю… – он набрал полную грудь воздуха. – Скажите, его дочь еще не вернулась?
Пауза. Черноусов с тревогой ждал ответа.
– А откуда ей следовало вернуться? – спросила женщина.
«Почудилось или в голосе действительно прозвучала ирония?»
– Из Крыма… – Черноусов растерялся. – А с кем я говорю?
– С ней и говорите, – ответила женщина с уже откровенной язвительностью. – Вы, собственно, кто такой?
– Я… Я ошибся номером, – сказал Виктор и повесил трубку. – Вот так-так… – пробормотал он задумчиво. – Похоже, сегодня я буду получать сплошные доказательства собственного идиотизма… Как же я сразу не понял?… Человек отпускает единственную дочку одну, без сопровождающих в чужой город, за тридевять земель, дает опасное поручение – и это после трехмесячного пребывания в клинике… Как там Степаныч сказал? Нервный срыв? – он с досадой ударил кулаком по столу. – Хорошенький срыв. Нестыковочка получается, товарищ Василенко, дорогой Григорий Николаевич. Непохоже на любящего отца…
Он мог бы понять еще в аэропорту – московская гостья не та, за которую себя выдает. Очень уж неприязненно она держалась. Высокомерно…
Кто же она такая? Неважно, товарищ Василенко отправил сюда какую-то свою сучку-секретаршу с документами дочери. Только вот зачем? И кто пустил по ее следу трех волкодавов?
У него вдруг резко и сильно заболела голова. Будто обручем сдавило виски.
Сидеть и предаваться уничижительным беседам с самим собой никакого смысла не имело. Нужно было что-то решать. Действовать.
Он поднялся. Листочки из камеры хранения спрятал под обивку дивана.
21
Черноусову было известно, что жена дражайшего шефа Николая Степановича Лисицкого сейчас отдыхает в Трускавце, а он холостякует понемножку. Так что в доме никого кроме него не должно было быть.
Лисицкий очень удивился приходу.
– Что-нибудь случилось? Мог бы позвонить, предупредить.
– Не мог бы, – ответил Черноусов мрачным тоном.
Редактор внимательно присмотрелся к ссадинам и царапинам, украсившим лицо его подчиненного – полный ремонт фасада требовал больше времени, чем было у Черноусова.
– Где это тебя так? – с сердобольным интересом спросил Лисицкий.
– Курорт, – мрачно ответил Черноусов. – У девушек бывают несдержанные поклонники.
– Понятно, понятно, – Лисицкий чуть посторонился. – Заходи, рассказывай. Девушки, значит? Курортные романы? Ох-хо-хо… Ладно, в комнату проходи. Потом футбол посмотрим, сегодня киевское «Динамо» с московским «Спартаком» играют.
Черноусов вошел, тяжело плюхнулся в массивное кресло, подождал, пока редактор сел на диван напротив.
– Появились проблемы, – сказал он. – И очень серьезные.
– Вижу, – заметил Лисицкий. Черноусов коснулся рукой разбитой скулы:
– Это пустяки. Хуже другое… – Виктор немного помолчал, потом сказал: – Похоже, я не оправдал высокого доверия.
– В каком смысле? – спросил Лисицкий.
– В том, что… В общем, Николай Степаныч, дочку московскую у меня увели. Можно сказать, из-под носа, – сообщил Черноусов нарочито-беспечным голосом, дескать: «Ничего особенного, так… потерял кошелек.»
Лисицкий озадаченно хмыкнул.
– Не понимаете? – Черноусов уныло покачал головой, объяснил: – Ну, Светлана, дочь Василенко, нашего с вами высокого начальника. Я ее потерял. Она исчезла. При обстоятельствах… – он вспомнил о недавнем звонке в Москву и замолчал.
