Руслан Белов - Крайняя маза
...Надо Фрейда почитать. Подковаться. А то ведь выявит, паразит, убежденного гетеросексуала. И вставит мне под барабанную дробь".
Зазвенел звонок. Телефонный. Звонила Мария Ивановна.
...Маша.
- Ну, где ты там? Я в духовку пирог уже закладываю.
"Черт, что я буду делать, когда Юлия приедет? Вот привязалась, как банный лист!"
- Дела. Не звони больше. Приду через сорок минут. Пока.
С ними только так и надо.
18. Девять заповедей.
Мария Ивановна встретила его, лучезарно улыбаясь. Пироги были отменными. Золотистая рассыпчатая капуста, хрустящая корочка.
Смирнов съел почти все. Съел, поглядывая на хозяйку. Поглядывая на хозяйку, дальняя комната которой забрызгана кровью.
- Ты думаешь о том человеке, которого замучил Паша? - спросила Мария Ивановна, после того как гость отложил взятый, было, кусок пирога. Из приличия отложил.
- Да, - ответил Смирнов, забыв, что он киллер. - Все смешалось в доме Облонских...
- Облонские, это из "Преступления и наказания"? - перешла Мария Ивановна на светский разговор, догадываясь, что гость не спешит остаться наедине с ее прелестями.
- Да. Почти.
- Они мучили друг друга? Эти Облонские?
- Все друг друга мучают. Не все кричат об этом с балкона. Потому и кажется, что жить можно.
Мария Ивановна покивала. Соглашаясь с глубокомысленным выводом Смирнова, и догадываясь, что он за птица.
- Почему люди не могут принимать друг друга такими, какие они есть? органично вошла она в ткань темы.
- Это от воспитания. В детстве почти всех нас обманывают, а когда мы раскрываем все обманы и становимся взрослыми, уже поздно жить. Или трудно. Или не хочется.
- Чудно. А меня, вот, не обманывали, и потому я живу хорошо...
- Не обманывали? Это, значит, не воспитывали?
- Воспитывали, но не обманывали. Папа мой говорил, что тем людям, которые чтят девять заповедей трудно жить. И что надо уважать этих людей, но жить по-своему.
- Как это по-своему? - удивился Смирнов. - Презреть заповедь "Не убий" и убивать?
И, вспомнив, что он киллер, спохватился:
- Всем подряд убивать? Тогда я останусь без работы.
- Папа говорил, что если на убийстве или на угрозе убийства держится государство, то на убийстве держится все. Он лишение свободы тоже называл убийством.
- Отец сидел?
- Да. Он тринадцать томов полного собрания сочинений Горького наизусть выучил. Том за год запоминал. Особенно хорошо "Жизнь Клима Самгина" знал.
- Любопытно... Значит, с "Не убий" мы разобрались. Если на убийстве держится все, то надо убивать, чтобы остаться человеком. Или быть убитым. В принципе, я не согласен с тем, что на убийстве все держится... Хотя, как не крути, воспитание добропорядочного члена общества - это тоже убийство. Сколько всего у ребенка, у юноши надо отсечь, ампутировать, залить бетоном, заложить ватой, чтобы он всю жизнь с энтузиазмом занимался тем, что кому-то нужно. Следующая заповедь это, конечно, "Не укради"?
- Да.
- Ну, это мы пропустим. Сейчас каждый ребенок знает, что без воровства всю жизнь просидишь на картошке в мундирах. Заменим эту заповедь заповедью "Не попадись" и продолжим наш экскурс по Ветхому завету. Что там у нас дальше?
- "Не возжелай жены ближнего своего". Папа рассказывал, что когда был молодой, жил в многоэтажке на Кутузовском проспекте. И мало было в ней хозяек, с которыми он не переспал бы. И со всеми ними он был в прекрасных отношениях, и все они ему все о себе рассказывали.
- И тебе, двенадцатилетней, он говорил, что самые счастливые семьи это те, в которых супруги не зацикливаются друг на друге?
- Да. И что самые несчастные - те, в которых супругов в детстве страшили сексом, беременностью или венерическими болезнями. Или говорили, что они всю жизнь должны быть верны своему избраннику. Одна такая дурочка, жена районного прокурора, после двух часов, проведенных с папой, выбросилась в окно... И прокурор закрыл папу на восемь лет.
- Если бы в библии было написано "Не прелюбодействуй с женой прокурора", твой папочка не знал бы "Жизни Клима Самгина". Классная штука, между прочим. Какую заповедь мы рассмотрим далее?
- "Почитай отца твоего и мать твою", - улыбнулась Мария Ивановна.
- Ну, о родителях мы не будем.
- Почему не будем? Все несчастья человеческие - от воспитания или его отсутствия. И, следовательно, от родителей... Человек ни в чем не виновен. В его грехах виноваты родители. Или те люди, которым родители перепоручили своих детей. Отец говорил: "Не уважай меня слепо, будь моим другом, помоги мне, ты во многом сильнее и умнее меня, потому что чище". И я счастлива, потому что мой папа был со мной честен, и я вошла в жизнь, как нож в масло.
И мама моя мне не мешала. Она не старалась сделать меня удобной для себя. Она говорила мне, что если что-то тихо терпеть, то оно уходит, исчезает, а если неистово бороться, то порабощает. Еще она объяснила мне, что такое мужчина, она научила меня быть красивой и ждать своего часа.
- Интересно... И что же такое мужчина?
- Они разные. Есть хозяева жизни, есть щепки и есть тронутые. Хозяева жизни это те, у которых был сильный и уверенный в себе отец или наставник. Щепки воспитываются мамами, чаще всего одинокими. Тронутые...
Мария Ивановна посмотрела на Смирнова, посмотрела как лиса на бесхвостого волка.
- Понял, - усмехнулся Смирнов. - Тронутые - это такие как я.
- Да. Они вырастают в семьях, в которых родители, точнее мать и отчим, живут своими интересами, живут друг с другом, потому что по-другому не получилось. Они вырастают в таких семьях перекосившимися, и потому не любят себя...
- Ну а как мама тебя научила быть красивой? - не пожелал Смирнов полировать неприятную ему грань темы.
Мария Ивановна, сидевшая в кресле напротив гостя, совершила плавное и весьма органичное движение, в результате которого из-под халатика выглянули очаровательная живая грудь и стройное бедро. У Смирнова задержалось дыхание.
- Очень просто научила, - мягко улыбнулась женщина, приметив спровоцированную ею реакцию. - Мама говорила: "Покажи все, что у тебя есть, ходи прямо, береги зубы и вырезай неприглядные родинки". И еще: "Одевайся, отдавайся, не жалуйся и ничего не проси".
- И правильно выбирай мужчин.
- Нет, она этого не говорила. Она говорила, что мужчина - это тот человек, у которого есть ты.
- Судя по всему, твоя мать была женщиной. Странно, что отец гулял.
- Он был натуральный кот. И отец его был кот. Мама это понимала. А жили они вместе, потому что нравились друг другу и принимали друг друга такими, какие они есть. Ни один из них не обрезал ветвей другому.
Сказав, Мария Ивановна секунду пристально смотрела на собеседника, затем скривила губы в слабой усмешке и выдала:
- А вот у тебя с твоей Юлией ничего не получится. И не потому, что ты любитель декоративной обрезки ветвей, а потому что ты из рук вон плохо это делаешь.
- Чепуха, главное, я умею хорошо стрелять, - решил Смирнов сравнять счет.
Мария Ивановна убрала бедро и грудь под халат.
В комнате стало темнее.
- Ну а что ты скажешь о заповеди "Не сотвори себе кумира"? - спросил Смирнов, уразумев, что не сравнял счет, а угодил в свои ворота.
- Веря в одно, люди перестают верить в другое... Это правильно, задумчиво проговорила Мария Ивановна. - Отец часто повторял, что не надо всю жизнь идти к чему-то одному, к одной какой-то цели, потому что, в конце концов, эта цель может оказаться видимостью, и вся жизнь будет тогда коту под хвост. Надо идти по разным тропам и к разным целям... Вообще идти... "Идтить, идтить и идтить", - цитировал он из "Железного потока" Серафимовича.
- А причем тут "Не сотвори себе кумира"?
- А чтобы иметь силы ходить по разным тропам, нужно уметь сочинять себе цели...
- То есть кумиров? То есть видимости?
- Да... Свои видимости, не чужие. Еще он говорил, что мы живем среди людей, которые верят в совершенно разные и зачастую взаимоисключающие вещи. А если верят, значит, эти вещи - кумиры - существуют. И потому их надо признавать. И пробовать на зуб...
- Познавать.
- Отец не употреблял таких слов. Он говорил просто. Хотя, честно говоря, я не особенно его понимала, да и сейчас не все понимаю.
- А я понял... Ты, так или иначе, предлагаешь мне прогуляться в твоем направлении...
- А что тут такого? - лукаво улыбнулась женщина. - Ты пойдешь в моем направлении, потом я пойду в твоем. И, в конце концов, мы пойдем в нашем направлении...
Смирнов посмотрел на точеную шею Марии Ивановны, затем перевел взгляд на ее грудь. Женщина, улыбнувшись, сложила руки на груди и, медленно поглаживая плечи, проговорила:
- А ты не такой, как все...
Смирнов вспомнил Пашу Центнера и соседнюю комнату, забрызганную кровью.
- Ты сравниваешь меня с теми, кто говорит: Давай трахнемся по быстрому, я спешу?
Мария Ивановна не ответила; грациозно отставив в сторону правую руку, она принялась внимательно рассматривать свои длинные алые ноготки. Лицо ее теперь выражало лишь один вопрос: "Не пора ли звать маникюршу?"
