Григорий Никифорович - Сорвать банк в Аризоне
Ничего особенно тревожного в этом не было. Рынок поднимается и падает, но, в целом, вложенные в рынок деньги всегда приносят прибыль — если не дергаться, а выжидать, перераспределяя свои вклады только изредка. Время на вашей стороне, не устают повторять американцам тысячи специалистов по личным финансам. Вкладывайте хотя бы понемногу, но постоянно, начиная с вашего первого заработка — и на пенсию вы выйдете миллионером. И это правда — для американцев. Но когда начинаешь жизнь в Америке уже не молодым человеком, время не на твоей стороне. И если каким-то образом удается сколотить пусть даже всего пятьдесят тысяч, меньше всего хочется потерять их в одночасье из-за капризов биржевого курса.
Одним словом, я решил, что ФБР подождет, а я, наоборот, не буду выжидать две-три недели, как советовал Зиновий. Может быть, я и перестраховщик, но я попытаюсь вытащить свои деньги из «Фиделити» как можно раньше. И для начала попробую наиболее прямой путь — отправлюсь поговорить с Сэмом С. Льюисом.
Я все же позвонил Стьюарту, но договорился не о встрече, а о повторном звонке сегодня вечером. Стьюарт сказал, что он рассчитывает за сегодняшний день связаться с Ченом и Фаррелом и разузнать об их планах.
— А тебе, — сказал Стьюарт, — я советую посидеть сегодня дома. Искупайся в бассейне со своим другом Биллом, может, он тебе опять расскажет что-нибудь интересное — у него это хорошо получается. И не вздумай ввязываться в какие-нибудь новые приключения. Главное, держись подальше от миссис Робертсон. Когда надо будет, мы встретимся с ней втроем и напомним ей о показаниях под присягой.
— Не беспокойся, Стьюарт, — ответил я, — далеко от дома я отходить не буду.
И, в сущности, я не обманул Стьюарта. Мне не нужно было далеко отходить от дома, чтобы добраться до места своей работы — теперь уже бывшей. Признаться, в глубине души я все еще не верил, что действительно уволен. Но Сэм сообщил мне об этом немедленно, едва я вошел в наш отдел. Сэм был один во всем отделе — неделя отпуска Джима еще не кончилась. Пустое помещение без людей казалось заброшенным. Компьютера и монитора в моем кубике не было — видимо, полицейские, уходя, забрали их с собой. Несмотря на запустение, Сэм был по-прежнему тщательно одет, в том же светло-песочном костюме, но уже в другой рубашке и галстуке.
Сэм встретил меня не так плохо, как можно было бы ожидать, но, конечно, и без особой радости. Он провел меня в свой оффис, мы уселись, и Сэм протянул мне официальное письмо, подписанное каким-то начальником, в котором было написано, что мои трудовые отношения с Аризонским университетом прекращаются с сегодняшнего числа. Как и предсказывал лейтенант Санчес, мне была обещана зарплата за первую неделю апреля, но не за понедельник и вторник этой недели, хотя, по-моему, я их отработал.
— Сэм, — сказал я как можно более убедительно, — это очень несправедливо. Я не принес университету никакого вреда. Как ты думаешь, если бы я действительно украл полтора миллиона, смог бы я сейчас с тобой разговаривать? Санчес или ФБР уже давно бы меня посадили. Да ты и сам ведь знаешь, что я человек честный.
— Что я знаю, — нехотя ответил Сэм, — остается при мне. А вот почему ты на свободе — это и в самом деле непонятно.
— Потому что у них нет никаких доказательств против меня, — твердо сказал я. — А я, наоборот, могу доказать, что я в это дело не замешан. У меня есть железное алиби на прошлую ночь.
Я замолчал, ожидая, вопроса Сэма, какое алиби я имею в виду. И я уже решил, что не стану говорить ему об Инке — скажу просто: женщина, как я сказал вчера Стьюарту. Но Сэма мое алиби не интересовало. Вместо этого он проговорил:
— Значит, у тебя все в порядке. У тебя есть алиби, и ты не виноват. Полиция не имеет к тебе претензий, верно? — Я кивнул. — А что делать мне? Кто-то же все-таки украл эти миллионы, и притом через компьютеры, установленные у меня в отделе. В этом полиция не сомневается, верно? — Я опять кивнул. — Значит, у них виноватым буду я, если ты не виноват.
— Постой, Сэм, — запротестовал я, — а причем здесь ты вообще? Ты же не обязан лежать ночью поперек нашей двери и никого не впускать. Это как раз полиция виновата, что не предусмотрела такого случая. Это они пусть отдуваются за провал в системе безопасности.
— Да, Лио, — усмехнулся Сэм, — ты все-таки наивный человек. Ты думаешь, полиция так и скажет — это, мол, мы сами прохлопали. Нет, такого не будет. Вот ты говоришь, что тебя уволили несправедливо. А почему они должны быть справедливы ко мне?
В голосе Сэма послышалась настоящая горечь, и мне стало его жалко — он-то оказался под ударом и вовсе ни за что. Поэтому я заговорил о другом.
— Сэм, — сказал я, — ты преувеличиваешь. Меня вчера целый день трясли и лейтенант Санчес и ФБР, и я думаю, что скоро они выйдут на настоящего виновника. Тогда никаких претензий к тебе больше не будет. А вот меня назад на работу не возьмут так или иначе.
— Да, — согласился Сэм, — это верно. В этом смысле тебе еще хуже, чем мне.
Я почувствовал, что Сэм смягчился, и в нашем разговоре настал подходящий момент, который нельзя пропускать. Я честно признался, что использовал рабочий компьютер для связи со своим счетом в «Фиделити» — не такое уж большое прегрешение, — и объяснил свою проблему: мне нужно еще хотя бы раз подключиться к этому счету. Если Сэм захочет, я могу это сделать в его присутствии — мне скрывать нечего. Разумеется, я не говорил, откуда взялись деньги на счете и сколько их там — в Америке нет ничего более неприличного, чем спросить кого-то, сколько у него денег, и я знал, что Сэм этого не сделает.
Он и не спросил. Сэм вообще ничего не спрашивал, не перебивал меня, а только слушал. Когда я закончил, Сэм резюмировал:
— Значит, ты хочешь, чтобы я разрешил тебе еще раз нарушить правила, но уже под моим контролем? Ты знаешь, что лейтенант Санчес уже звонил мне сегодня насчет тебя? Он хотел узнать, правда ли то, что ты отвечаешь за программы по связи бухгалтерии с банком, и надо ли их отлаживать каждый день. Я сказал ему, что да, эти программы под твоим наблюдением, а как часто их надо прогонять — тебе должно быть видней самому. Я сказал так потому, что я не очень верю в то, что ты преступник. Но сейчас ты просишь слишком многого. Я не могу на это пойти. Я не могу рисковать своим положением, особенно сейчас, когда оно и так пошатнулось.
— Но, Сэм, — обескураженно сказал я, — ведь у тебя как раз положение очень прочное. Ты отличный программист, хороший руководитель отдела — кто тебя тронет? Мало ли что могло случиться — подумаешь! Почему ты так боишься?
— Я вижу, ты и в самом деле не понимаешь, — сказал Сэм. — Придется разжевать тебе это поподробнее. Ты давно живешь в Америке?
— Семь лет, — недоуменно ответил я, — а что?
— И где ты жил? Все время в Чикаго?
— Да, — подтвердил я.
— А я в Америке родился, и знаешь где? В городе Гармония, штат Миссисипи. Слыхал о таком?
— О штате?
— Нет, о городе. Можешь не отвечать, ясно, что не слыхал. Никто не слыхал, кроме тех, кто сами там живут. Представь себе лес — на мили вокруг густой хвойный лес из огромных деревьев. Посередине леса прогалина, мили две в длину и милю в ширину. Через прогалину идет дорога, по ней лесовозы вывозят срубленные стволы. Вдоль дороги — город Гармония, тысяча пятьсот человек. Домики, магазинчики, школа, церковь. И все люди в городе — черные, ни одного белого. Знаешь, почему? Потому, что белый человек не будет жить в этом городе — кроме лесоповала, никакой работы нет. И даже лесорубы — а они-то как раз все белые — живут не в городе, а прямо в лесу, по нескольку недель в своих вагончиках. Это одна причина. А вторая — потому что черному человеку на Юге трудно жить среди белых. Вот он и остается жить в таком городке, если сил не хватит уехать подальше — на Север или на Запад.
— Обожди, Сэм, — сказал я растерянно, — тебе, конечно, видней, но ведь сегрегация на Юге давно кончилась. А в Чикаго, если правду сказать, у черных, пожалуй, побольше прав, чем у белых. Не дай Бог попадешь в какой-нибудь конфликт, где замешаны черные — сразу тебя обвинят в расизме.
— Насчет сегрегации, — ответил Сэм, — мне действительно видней. Она-то кончилась, но ты пойди попробуй зайти к тем же лесорубам в столовую — у них и кухня, и столовая есть. Тебе, пожалуй, дадут поесть и бесплатно, если попросишь — народ там простой и добродушный. А мне, с моей кожей, и за деньги разве что наружу вынесут, а с собой за стол не посадят. Конечно, это незаконно, но не бегать же каждый раз к прокурору? Вот так на Юге. А в Чикаго, если хочешь знать, та же сегрегация, только наоборот. Ты боишься с черными повздорить, чтобы тебя расистом не назвали, а мне, наоборот, там надо было бы следить, чтобы случайно с белыми не подружиться, а то свои же братья дядей Томом обзовут.
