Вероника Тутенко - Если вы не бессмертны
Девушка даже незаметно приоткрыла глаза. Все, кроме нее и Меркулова, добросовестно пытались достичь состояния нирваны.
Зинаида Петровна расслабленно катала голову по плечам, а Маркиз де Сад, раскачивался вперед- назад, как кобра.
— Мысли уходят… — посмотрев на Ингу, повторил Меркулов.
Пришлось закрыть глаза и слушать музыку.
— Вы лежите на берегу моря… Солнце мягко светит, приятно ласкает кожу. Все тело расслаблено. Тело расслаблено. Волны накатывают на берег, касаются ваших ног. В небе плывут облака, исчезают за горизонтом. Вы провожаете облака за горизонт. Каждое облако — образ, спонтанно возникающий в подсознании. Вы наблюдаете, как ваши ассоциации уплывают за горизонт. Вы отпускаете их.
… Первое облако, огромный шар или космический корабль, каких нет на земле, исчезает за скалами… Большая белая птица, нет, не птица, Одинокий Лот — следом за ним. Какие странные очертания… Очень длинное облако извивается по небу, как… «Поймайте змею»… Я тебя отпускаю. Чтобы провожать взглядом две алые розы — это уже не облака, но они тоже исчезают за скалами. Что там, за скалами, куда уплыли две алые розы?
— Вы отпускаете образы, — мягко приказал голос Меркулова.
Голос Меркулова — как чаша цветка. Нет, это не лотос. Эта кувшинка из мыла — для ванной. Атлантида, летающий остров, не может его догнать, и тоже исчезает за скалами. За ними, быстрее других облаков, дракон без крыльев, но летит очень быстро. А белый корабль плывет очень медленно, потому что вместо мачт у него острые стрелы и нет парусов… Очень странный корабль, и с кончиков стрел капает яд, похожий на капельки крови. И чайки, белые- белые, целая стая…
— Вы делаете глубокий вдох… Поднимаете руки вверх. Так, хорошо.
Инга не заметила, как вместе со всеми потянулась к облакам.
— Вдох-выдох… — голос как водяная лилия. — Просыпаемся… Открыли глаза, посмотрели друг на друга.
Как в экскурсионном автобусе. «Посмотрели друг на друга, все ли соседи на месте».
Сергей улыбнулся Инге. «Я ему нравлюсь». Незнакомые люди редко вызывали у Инги антипатию, но это был именно тот самый случай. А еще говорят, если кто-то раздражает без причины, значит, раздражают именно те качества, которые есть и в тебе. Нет, нет, это, конечно же, глупости. Что может быть общего у современной экстравагантной девушки с этим эзотериком?
Странно, что он не испытывает ответной антипатии. Явно, не испытывает.
Женя-Оригами улыбался еще шире. Его улыбку в тридцать два зуба вполне можно было бы назвать голливудской, если бы не глупое выражение лица, как, впрочем, у всех в этой комнате. Неужели — у всех? А чего еще ожидать? Еще несколько дней в такой атмосфере, и можно будет смело глотать яды.
Инга вздохнула и попыталась взглянуть на происходящее с иронией. Верный способ увидеть действительность в истинном свете.
Меркулов выключил магнитофон и снова с интересом посмотрел на Ингу:
— Я вижу, у нас новые лица.
Новое лицо в общем — то было всего одно, хотя, наверное, третьим глазом виднее.
— У нас такая традиция, — продолжил за Меркулова Сергей, явно давая «новым лицам» своей хвастливо- простодушной напористостью понять, что имеет на это право. — Каждый новый человек должен немного рассказать о себе. И не стесняйтесь, — покровительственно обратился он к Инге. — Чувствуйте себя, как дома, как говорится. Мы все сюда приходим, как к себе домой, правда, Зинаида Петровна?
Женщина кивнула.
— Сережа, не совсем правильно будет сказать, что каждый должен рассказать о себе, — Зинаида Петровна сделала ударение на «должен». — Правильнее будет сказать, что каждый, если захочет, может рассказать о себе. Не обязательно на первом занятии. А пока можно просто представиться.
Инга благодарно посмотрела на Зинаиду Петровну. Бывают же тактичные, ненавязчивые люди, и с радостью воспользовалась послаблением, любезно улыбнувшись всем сразу:
— Инга.
— Очень красивое имя! — одобрил Сергей.
— Как и его обладательница, — согласился с ним Меркулов.
Симпатия Меркулова не раздражала.
Нет, совсем не так должен выглядеть экстрасенс- убийца. Вот Сергей… Нет, нельзя судить по внешнему виду. То, что Меркулов похож на Жерара Депардье, еще не значит…
— Ой! Прошу прощения… — в приоткрытую дверь (видно, Сергей родился в трамвае) суетливо проскользнула с виноватой, но приятной улыбкой женщина лет пятидесяти, в шляпе и почему-то с зонтиком. Наверное, вчера попала под дождь.
— Ничего, ничего, Анна Николаевна, — поспешил успокоить ее Меркулов. — Вы почти ничего не пропустили. Почитаете нам сегодня что-нибудь?
— Конечно! — с восторгом согласилась женщина с короткими слегка поседевшими кудряшками и все еще красивым одухотворенным лицом.
Ну конечно же, поэтесса!
Странная компания.
— А теперь прошу всех за стол, — весело пригласил Женя. — Нас мало сегодня. Все поместимся!
И принялся рассовывать чашки в ящики стола, а которые не вместились, просто составил на стул.
«Мало», значит, обычно бывает больше, но скорее всего, ненамного.
— Мы здесь и чай пьем! — довольно сообщил Инге почти на ухо «просто Серж».
Инга поспешила вместе со стулом к столу, чтобы успеть занять место между Женей-Оригами и Анной Николаевной, подальше от Сержа.
— Прошлый раз мы делали лилию! — продолжала вводить Ингу в курс дела Зинаида Петровна.
— Кувшинку! Это была кувшинка! — широко улыбаясь, изобразил обиду Женя- Оригами. — А сегодня мы будем делать журавликов! — и принялся весело раздавать белые листы.
— Вот эти кусудамы, — Меркулов перевел многозначительный взгляд с белых и серебристых шаров, качающихся под потолком, на Ингу, — сделал Женя.
— А что такое кусудамы?
Еще один вопрос профана, но Меркулов понимающе кивнул головой:
— Кусудамы забирают отрицательную энергию.
— Давайте лучше делать кусудамы! — предложил Тетерев.
— Ну что ты, Саш! — встала на защиту журавликов Анна Николаевна. — Журавлики ничем не хуже!
— Если сделать тысячу журавликов, исполнится заветное желание! — привел решающий довод в пользу журавликов Женя-Оригами.
— Тысячу! Попробуй их сделать тысячу! — фыркнул Тетерев.
— В день по десять журавликов… Сто дней — и вот тебе тысяча журавликов! — подсчитал Геннадий Иванович.
— А кусудамы мы будем делать в следующий раз! — поставил в споре радостный восклицательный знак Женя-Оригами, и все, даже Тетерев, остались довольны.
Торжественно выдержав паузу, Женя-Оригами, как фокусник перед тем, как собирается обычной ловкостью рук заставить и доверчивых, и скептиков поверить в магию, показал всем присутствующим белый лист. Важно и медленно, продолжая интриговать, сложил его пополам, приглашая других последовать его примеру.
— Этого журавлика придумал я сам! — гордо произнес Женя и тут же, состроив расстроенную гримаску, сокрушенно добавил. — Но меня угораздило отправить схему в один международный журнал по оригами. И его опубликовали… — Женя-Оргами выдержал интригующую паузу и радостно выпалил. — И моего журавлика сперли создатели «Перл Харбор»!
— Да, да, там есть такой момент, — вспомнила девушка, интересовавшаяся Атлантидой. — Это когда летчик дарит своей девушке журавлика.
— Он самый!
— Но почему ты решил, что это твой журавлик?
Женя-Оригами смерил девушку насмешливым, чуть ли не презрительным взглядом:
— У него хвост характерный. Это мой хвост. Я сразу его узнал.
Против хвоста никто ничего возразить не посмел, а Женя ревностно следил, насколько добросовестно посвященные и непосвященные следуют его указаниям.
— Бумагу не надо мять!
Инга ощутила на своей шее прерывистое дыхание Жени, который словно коршун выхватил из ее рук сложенный пополам лист.
— Бумагу надо гладить с любовью! Вот так! — мурлыкал он на ухо и, успокоившись, вернул будущего журавлика его законной владелице.
Когда дело дошло до характерного хвоста, Инга и впрямь чувствовала себя значительно счастливее, чем когда сидела рядом с Сержем.
— Складывая фигурки, мы массируем кончики пальцев, — улыбался Женя-Оригами. — От этого улучшается настроение и самочувствие.
И все-таки как не хорош был журавлик с эксклюзивным раздвоенным хвостом, но прошел уже целый час — и ни слова ни о ядах, ни о змеях, ни тем более об Аникшине.
— А что нужно сделать, чтобы открылся третий глаз? — осторожно перевела Инга разговор на интересующую тему.
— Надо больше медитировать, — охотно отозвался Серж.
— Не обязательно медитировать, — мягко возразил Меркулов. — Можно писать картины или стихи… Это тоже разновидность медитации. Правда, Анна Николаевна?..
Меркулов вопросительно посмотрел на поэтессу, явно, не ожидая отрицательного ответа.
