Ольга Играева - Как загасить звезду
— Что «но»?
— Не могло все произойти случайно? Сохова поругалась с Лосским, дошло до драки, Лосский почти на ногах не стоял. Нечаянно она столкнула его с балкона, испугалась и убежала. Потом попросила любовника, Абдулова, ее выгородить — мол, когда тот уходил, попрощался с Лосским, то есть видел его живым, и все такое… А может быть, вообще — толкнула ненароком, отвернулась и сразу ушла и не заметила, что он перелетел через перила.
— Не заметила — это мило! Какая невнимательная девушка! Сбросила возлюбленного с шестнадцатого этажа — и в голову не взяла! А царапины? — Костов, как и полагается начальнику, направил подчиненную на верный путь. — А царапины, между прочим, у Абдулова. Но когда будем разговаривать с Соховой, ты и в самом деле приглядись к ней получше — есть ли на ней грим. Царапины закамуфлировать очень просто.
Все расчеты оперов были опрокинуты с первой же секунды. Открывшая им дверь Алина (менты сообразили, что легче всего ее застать дома утром) была не одета — лишь накинула ослепительно белый шелковый короткий халатик, не накрашена, только со сна. Ее кожа блистала свежестью, и сразу было видно, что гримом здесь и не пахло. Трогательно выпирали детские щеки. С этими ненавистными щеками Алина сражалась денно и нощно. Она видела себя женщиной-вамп, загадочной, роковой особой, с узкими длинными глазами и впадинами под высокими скулами и темной прядью на ухо. Превратить ее круглые глаза в узкие — плевое дело, задачка для начинающего гримера. Цвет волос — вопрос выбора. Но щеки портили все дело — их не скроешь, не срежешь, не втянешь надолго. Ни диета, ни физические нагрузки в спортклубе не причиняли никакого вреда ее жизнерадостным «ланитам» — так противно называл ее прелести один противный знакомый. Она ненавидела, когда окружающие умилялись ее щеками, но окружающие, особенно при первом знакомстве, почему-то все как один считали своим долгом сделать ей комплимент именно по поводу щек… Вот и сейчас.
— Таким щечкам любая косметика — только помеха, — галантно шаркнул ножкой Костов, пока Надежда впивалась взглядом в лицо Соховой. Ни грима, ни царапин.
Алина вздохнула.
— Переходите к делу, — довольно резко отозвалась она, что в общем было для нее нехарактерно. Но все равно получалось у нее не очень грозно — голос слишком высокий, капризный, строптивый. По такому голосу моментально можно вычислить, что его обладательница — юная особа, из которой умному человеку выудить сведения — раз плюнуть. И проще простого спровоцировать такую на несдержанное поведение.
Квартира у Алины была однокомнатная, но очень просторная, с большим холлом, большой ванной и кухней. Дом был новый.
— Хорошая у вас квартирка, — заметила Надежда, вертя во все стороны головой.
— Не моя, — поморщившись, ответила Алина.
Она терпеть не могла, когда у нее что-то якобы незаметно, не задавая прямых вопросов, выведывали. Что-нибудь вроде: «Какая хорошая собачка! Стоит, наверное, уйму денег… А что же ваш муж собаку не выведет в такую рань? А что-то я вас раньше не видел — должно быть, въехали недавно… Помню-помню — на десятом трехкомнатная долго пустовала… Вы наверняка в спортивном клубе работаете — инструктором, вид у вас очень спортивный… Такая девушка не меньше, чем на «Альфа-Ромео» ездить должна…» Умнику волей-неволей приходилось отвечать, что собачка стоит столько-то, что мужа нет, что живет она на пятом в однокомнатной, что работает на телевидении и ездит на попутках. Или не отвечать, что воспитанному человеку давалось с трудом. Алина была воспитанным человеком, и ей было трудно не отвечать, но она, сделав над собой усилие, научилась игнорировать эти «невинные замечания» собеседника. Притворялась тупой, делала вид, что не понимает намеков. И сейчас бы сделать вид, что она не понимает, к чему клонит «госпожа мент», но случай не тот.
— Не моя, — сказала Алина. — Квартирка не моя. Телекомпания для меня снимает. Я сама в Подмосковье живу. Вернее, прописана там.
Костов не знал особенностей Алины, в частности, ее неприязни к тем, кто затрагивает тему щек, но понял, что взяли они какой-то неверный тон, девушка настроена недружелюбно, и делу это, к сожалению, никак не поможет. Костова это вообще угнетало — необходимость попадать в тон с подозреваемыми, свидетелями, потерпевшими, в то время как с большим удовольствием он послал бы всех к черту. Иногда он так уставал от людей, что переставал следить за тоном (это бывало редко), и тогда КПД его допросов резко падал. Он сам это знал. Но было еще одно обстоятельство, напрягавшее в это солнечное утро Алину Сохову, — ей жутко, просто до отвращения не понравилась Надежда. Это Костов просек буквально через секунду, когда услышал натянутый ответ Алины про квартирку и поймал ее брезгливый взгляд, направленный на узорные чулки напарницы. «Женского разговора по душам не получится», — огорчился он. Задуманная тактика беседы летела в тартарары.
Поколебавшись секунду — куда пригласить, на кухню или в комнату, — Алина предложила им пройти на кухню. «В комнате не убрано, я вчера поздно приехала со съемки», — вежливо объяснила она. На кухне они втроем расположились вокруг стола.
— Алина Петровна, — начал Костов, с момента гибели Олега Лосского прошло два дня. Я думаю, у вас было время успокоиться, все вспомнить как следует. Скажите, о чем вы говорили с Олегом на площадке у лифта перед своим уходом?
— Не помню. — Алина наклонила голову, вертя в руке прядь волос. — Честно говоря, я тогда была в крепком подпитии… День рождения был все-таки…
— Но утверждают, что вы с ним ссорились. Вы даже кричали: «Предатель!» О чем это?
— Да, я помню, мы ссорились. Но из-за чего? Убейте — забыла. У нас так бывало: орем друг на друга, тарелками швыряемся, а на следующий день недоумеваем — с чего все пошло?
— Но ведь ссора произошла за полчаса-час до смерти Лосского. В этом свете все выглядит иначе — любая мелочь, любое невзначай брошенное слово… Неужели в памяти ничего не осталось?
— Вы не понимаете. Мы с Олегом мучили друг друга страстями, выяснениями отношений, сценами ревности, бесконечными объяснениями, накалом чувств. Мы в этом жили, нам казалось, что это и есть большая любовь. Понимаете, БОЛЬШАЯ любовь. Мы жить друг без друга не могли. Мы видеть не могли друг друга спокойно. У нас сердца начинали колотиться как бешеные при одном взгляде… Иногда мы еле удерживались от того, чтобы не упасть друг другу в объятия прямо там, где нас застигла встреча, — в коридоре «Останкино», в студии, в гостях, в кабинете у босса… А иногда и не удерживались. Знаете, где мы однажды занимались любовью? В ванне у Кечина. Мы по какому-то поводу завалились к нему на дачу — то ли праздник был, то ли дата у кого-то. Но пока вся компания гудела в гостиной, мы улизнули и искали укромное местечко — шкаф там, чердак или чулан… Долго искать мы были не в состоянии, у нас все внутри дрожало от нетерпения. И когда переступили порог ванной, на мне, кроме белья, уже ничего не осталось — Олег раздел меня на подходе… Мы не могли даже думать о том, что мои шмотки, разбросанные в коридоре, может кто-нибудь обнаружить из наших же. Впрочем, никто бы не удивился. Синяки от этой ванны у меня месяц не сходили с колен и локтей. А вы знаете, что в ванной эхо? Когда я вскрикнула, он осторожно зажал мне рот рукой и прошептал: «Тише кричи, золото мое! А то в гостиной услышат, иззавидуются!..» Я стала хохотать, Олег делал мне страшные глаза. На самом деле нам было плевать на гостиную… А в другой раз вот такая же яростная ссора, как тогда у лифта, у нас закончилась яростной любовью с царапаньем, укусами, засосами — такой, какой не было никогда ни до, ни после. Все случилось там же, где ссорились, — на кухне у Олежки дома… За секунду до этого я намеревалась развернуться и пнуть ногой входную дверь. А вместо этого стонала, прижатая к косяку, сползала вниз на пол, изнемогая, раздирая колготки, вдыхала аромат его лосьона для бритья и медленно сходила с ума… В самой большой компании мы чувствовали только друг друга, реагировали друг на друга — как будто больше никого на свете нет… Воздух вокруг нас словно загорался и начинал вибрировать, и тянуло нас друг к другу так, что, казалось, мы взаиморасплющимся…
Алина говорила медленно, заторможенно, голос ее дрожал, а глаза увлажнились. Она опустила голову, распущенные светлые волосы, как театральным занавесом, с двух сторон медленно закрыли лицо, шмыгнула носом. Костов и Надежда переглянулись. К такой исповедальности ни один из оперов не был готов. Но отреагировали они по-разному. Костов подумал, что несчастная девушка пока еще явно не в себе — иначе почему она так откровенно, как каким-нибудь психоаналитикам, расписывает свои отношения с возлюбленным им, незнакомым людям? Ему было немного неловко. Впрочем, пусть говорит — вдруг эти откровения подадут им идею, где и среди кого искать убийц Олега Лосского. Прозаичная Надежда же про себя думала: «На хрен нам эти ее излияния про то, в какой позиции они трахались с Лосским? Что нам это дает?» Она вопросительно взглянула на шефа — тот посмотрел в ответ очень серьезно, сосредоточенно. Надежда пожала плечами — вообще-то, подумала она, чистая потеря времени.
